Это, конечно, все равно не сравнится со спа и шопингом.

Его голос полон тупой боли и разочарования в жизни:

- Моя мама умерла от рака три с половиной года назад, - слабый ветер подхватывает слова парня. – Папа ушел из семьи, когда мне было двенадцать, но когда она заболела, он вернулся.

Мне, возможно, показалось, но последние нотки полны благодарности.

- Мама не хотела, чтобы я звонил ему, чтобы я просил помощи. А отец, на тот момент, уже поднялся, построил хорошую карьеру, деньгами разбрасывался, как фантиками. Поэтому я был на девяносто процентов уверен, что он откажется. Что пошлет меня.

В такой неимоверной тишине можно буквально чувствовать, как дрожит его голос. Тем более, мы стоим в достаточной близости, чтобы я смогла заметить в его голубых глазах слезы. Я надеюсь, что он сумеет сморгнуть их. Ни разу еще не видела мужских, скатывающихся по щекам слез, и не уверена, что готова к этому.

- Поэтому я был крайне удивлен, когда такой известный и богатый человек, как он, который позабыл удачно о своем единственном сыне на долгие годы, на следующий же день прилетел к нам из Варшавы.

И все же, несмотря на то, что он замолчал больше минуты назад, я не решаюсь задать ни одного вопроса. Я знаю, Герман просто собирается с духом, чтобы продолжить. Ему нужно высказаться, сбросить груз пережитых проблем.

- Ее не спасли. Но она боролась, - он сглотнул и уставился в пустоту.

Лаванда…

Боже, мне ужасно-ужасно жаль. Просто этот его взгляд. Он всегда был таким веселым, улыбчивым, но теперь я увидела другую его сторону.

- С того момента у нас с отцом сложились отношения… финансовые, - грустно усмехнувшись, Герман так и не решается на меня посмотреть.

Я тереблю в руках сорванную травинку, но понимаю, что начинаю нервничать. Переживать. Как будто, сейчас все изменится.

- Я позволяю ему помогать мне. Он оплачивает мне квартиру, учебу, а об остальном я забочусь сам. – Внезапно парень делает шаг вперед, потом еще и еще.

Я иду вслед за ним, оставаясь слева, не переставая следить за мимикой его лица. Умоляю Вселенную о том, чтобы он не заплакал.

Ну, пожалуйста…

Кажется, Лаванда все-таки справился с эмоциями, и теперь повернул голову в моем направлении. Я могу наблюдать за тем, как его губы расплываются в улыбке.

- Мой, так называемый, отец всегда мечтал работать в индустрии шоу-бизнеса. Поэтому и бросил нас когда-то, а мама увезла меня на ее родину, в российский провинциальный городок, где я, собственно, и провел юность. Папаша теперь в Польше известный продюсер.

Герман смеется, когда замечает, как расшились от изумления мои глаза. Я пару раз хлопнула ресницами, и, наверное, это выглядело, как «Да ладно?!». В ответ Лаванда усмехается. Наконец-то, за последние несколько минут на его лицо проступают признаки чего-то светлого.

- Даа, - протягивает парень, довольно быстро спрятав ладони в передних карманах темных джинсов. – Он пытается стать мне ближе, роднее, но я не подпускаю его.

Когда через несколько мгновений он больше не пытается ничего мне сказать, и мы продолжаем мирно шагать рядом друг с другом, я решаюсь на вопрос, ответ на который интересен был бы на моем месте каждому.

- Почему? Он пытался спасти твою маму. Разве он не заслуживает прощения?

Герман замирает, глядя себе под ноги. Я тоже останавливаюсь. Он вновь бросает на меня взгляд, но в этот раз в его глазах плещется задумчивость и озабоченность.

- Он сделал мне больно, когда я был подростком. Я потерял отца, с его стороны это было нечестно.

Сложно оспаривать мнение Левандовского, ведь, как бы то ни было, мне не приходилось переживать то же, что и ему. Я не теряла родителей и меня никто не бросал. Смогла бы я простить своего папу, если бы он однажды ушел из семьи? Но я смогла простить ему то, как он поступил со мной, практически использовав меня, как валюту.

Или думаю, что простила?

- А ты? – вдруг обращается ко мне Герман.

Поддавшись размышлениям, я отвернулась от него, рассматривая темные окна поезда, вдоль которого нам довелось идти. Его вопрос пока еще не принял никаких смысловых очертаний, однако я уже подозреваю, о чем именно он.

- Ты сумеешь вычеркнуть из своей жизни предательство Эмина? – И следующее, что Левандовский говорит, заставляет меня вздрогнуть, как будто это было вчера, а не три года назад: - Забудешь то, как он изнасиловал тебя?..

Мое сердце горит. Не в буквальном смысле. Но именно так себя, должно быть, ощущает человек, которому невероятную боль доставляют плохие воспоминания. Я пытаюсь выкинуть из головы все, это все, но единственное, что у меня получается – временно перевязать раны. Со временем, каждый раз, они опять начинают кровоточить. А лекарства, что смогло бы мне раз и навсегда помочь, нет. Его просто нет.

Я не отвечаю на любопытство Германа, а лишь встряхиваю головой, отчего пряди распущенных волос спадают вперед.

- Если ты не хочешь, мы не будем…

Я перебиваю Лаванду раньше, чем ему удается продолжить:

- Я не знаю. – Вот мое честное признание, которым я отнюдь недовольна.

И абсолютно нормально, что в голове Германа возникает желание быть осведомленным о моих проблемах, так же, как и мне интересно знать, что он думает о своей ситуации. Мы – два собеседника среди десятков, не приведенных в действие, поездов разговариваем о том, что тревожит нас, что нас расстраивает и что является для нас важным. Поверить не могу, что я здесь. С ним.

Это место доступно всем, но от того оно так необычно, что я раньше никогда, ни за что в жизни, не пришла бы сюда.

- Ты его любишь?

Он получает от меня улыбку. Это не застало меня врасплох – фраза, которую он только что произнес, поставив в конце нее жирный вопросительный знак. Но мне не нужно отвечать, потому что, хочет признавать Герман этого, или нет, ему уже известна правда.

Мы смотрим друг на друга, даже не моргнув ни разу, настолько долго, насколько это вообще реально. Ему не стоит труда прочитать все в моих глазах. А потом Герман закачал отрицательно головой – быстро и продолжительно.

- Как такое возможно? – шелест его голоса создает мурашки на моей коже.

Я обхватываю себя руками, спасаясь от внезапного холода. Ветер проникает под легкую джинсовую куртку, привезенную мною из Чехии в прошлом году. Глаза Германа переходят к моим волосам, которые сейчас развеваются. Я сохраняю на губах мягкую улыбку. Не помню, когда в последний раз чувствовала себя настолько умиротворенной.

- Думаю, нам пора возвращаться.

Лаванда, грустно усмехнувшись, опускает голову, но когда поднимает ее, то не позволяет уголкам губ опуститься, чтобы я не угадала его настроение – но я знаю, что он разочарован услышанным.

Я это знаю.

Левандовский кивает в сторону платформы.

- Пойдем, - отзывается он голосом, в котором пытается скрыть сожаление. – Будем слушать мой плейлист, пока не доедем до дома.

Рассмеявшись, я соглашаюсь с ним, и когда он предлагает молча взять его под руку, подумав несколько секунд, расцениваю этот его жест, как любезность.

Не более того.

***

На стук моих каблуков поворачиваются несколько взрослых мужчин, сидящих за одним столом в модной пиццерии. Я ловлю их оценивающие взгляды, когда снимаю солнцезащитные очки. Администратор зала подбегает ко мне тот час же, как только за мной закрывается дверь, но я выискиваю одного мужчину, который разрушил мою жизнь. И, насколько мне известно, его любимое место то, где ему уделяется меньше всего внимания – где-нибудь в углу.

- У меня назначена встреча, - вежливо отказываю девушке-администратору, что так рьяно желает мне помочь.

Я обхожу ее, чтобы пройти вглубь зала, где в самом конце прячется Эмин. Мне бы ужасно хотелось быть злой на него. Такой злой, чтобы ненавидеть каждый миг, каждую секунду. Уверена, так и было бы, если бы он изнасиловал меня, незнакомую девушку. Причинил бы страдания той, кого не знал, той, которую не любил. Случись бы это на какой-нибудь вечеринке, где Фаворский принял в себя много виски, а потом на пьяную голову начал ко мне приставать… все было бы по-другому. Абсолютно все. Но ведь я знала его до того, как он повел себя со мной, как свинья. Я знала его хорошие стороны. Я любила его. И, к сожалению, продолжаю любить, хоть я считаю это абсолютно неприемлемым.

Он одет в темно-зеленую рубашку и, как часто делает, расстегнул верхние пуговицы. Я невольно пялюсь на его мощную шею, когда иду в направление деревянного столика, за которым он сидит. Эмин не видит меня. Пока еще. Мужчина занят тем, что печатает с помощью телефона кому-то сообщение, его большой палец порхает над сенсорной клавиатурой. На поверхности стола разложена целая кипа бумаг. По всей видимости, Эмин пришел сюда раньше назначенного времени, и пока ждал меня, решил заняться делами. Это в его стиле.

Рукава рубашки закатаны, а левое запястье украшено дорогими наручными часами. Его любимая марка - Patek Philippe, хоть она и уступает в цене другим производителям подобных украшений, да и стиль, на мой взгляд, не самый лучший, Эмин их просто обожает. У него целая коллекция часов этой фирмы.

Телефон в его руке звонит, звучит припев песни «Take me to Church», и чтобы ответить Фаворский вскидывает голову, поднося мобильный к уху. Тут он замечает меня. Делает глубокий вдох, а после моргает несколько раз, извиняясь перед собеседником на том конце провода за молчание в трубку. Он кивает головой, что-то отвечая, что-то добавляя, но его глаза поднимаются с моих ног к бедрам, обтянутым юбкой короткого красного платья, декольте которого в меру откровенное. Эмин останавливает взгляд на моей груди на достаточно долгое время. Когда я достигаю места, где расположился Фаворский, могу уже ясно слышать, как мужчина вновь просит прощения за свою отвлеченность.

- Просто… - говорит он, похоже, слегка обескураженный моим видом, -… появилось срочное дело. Не против, если я перезвоню тебе позже?

В то время я уже присаживаюсь напротив него. Официант появляется, словно из ниоткуда.

- Добрый вечер. Вам понадобится меню?

Я поджимаю губы, вспоминая, сколько взяла с собой денег. Я заплачу за себя сама, поэтому мне не стоит много заказывать.

- Нет, - улыбаюсь молодому парню в длинном фартуке, - мне просто черный кофе, пожалуйста.

Он напоминает мне о Германе. Тактично кивает и удаляется в сторону бара. Обратив внимание на мужчину, к которому я сегодня пришла, я вздыхаю, стараясь играть в игру, где я притворяюсь, что делаю ему одолжение, встретившись сегодня. Но хорошо то, что у меня выходной. Плохая новость – Маргарита требует мои документы завтра же, иначе она грозится меня уволить. Впрочем, как и Эмин. Но я выполнила его условие – я в «Папа Джонс» в шесть вечера, как он того и хотел, а значит могу оставаться работать в отеле, который он приобрел вместе со своим отцом, о чем я даже подозревать не могла.

- Ну, привет, - сухо здороваюсь я, положив свою черную, в тон туфлям, сумочку-клатч на стол перед собой. – Зачем звал? Давай быстро, потому что у меня есть дела.

Фаворский откидывается на спинку сидения стула, закинув ногу на ногу. Так же он кладет руку на соседний стул, согнув ее в локте, а пальцы приближает к губам. Он приподнимает уголки, потирает нижнюю указательным и средним, сконцентрировано изучая мое лицо и мой сегодняшний образ.

Самой себе врать – дело паршивое. Поэтому я признаюсь честно, что меня, разумеется, волнует то, как Эмин меня оглядывает, с каким интересом и, несомненно, желанием. Но я лишь пожимаю плечами, всем своим видом показывая, что мне уже скучно.

- Ладно, - закусив нижнюю губу, начинает Фаворский. – Давай поговорим о твоем будущем возможном, - вскинув указательный палец, он делает акцент на последнем слове, - пребывании в «Моне» в качестве официанта, Ло.

Из динамиков заведения начинает играть ритмичная музыка, а Эмин придвигается ближе, положив локти на стол.

- Буду откровенным, я не хочу, чтобы ты работала там, но…

- Но я все решаю сама, - договариваю за него.

И, ухмыльнувшись, красивейший мужчина на планете с пепельно-дымчатыми глазами выбрасывает ладонь вперед, как бы подтверждая ход моих мыслей. Видно, что он не очень-то доволен решениями, которые я принимаю. Ему просто не нравится, что я бросаю ему вызов, в то время как раньше все время его слушалась. Конечно, после того, что произошло, он должен благодарить меня за то, что я вообще в его сторону смотрю.

- Я предлагаю тебе альтернативный вариант: как насчет того, чтобы вступить в должность менеджера? Или директора? – быстро дополняет он. – Но, если хочешь знать мое мнение, то тебе лучше бы вообще не работать в этом отеле, тем более что деньги теперь у тебя есть…

Пришла моя очередь откидываться с самодовольным видом, скрещивать руки на груди и наблюдать за реакцией Фаворского на мое скорое признание: