Юлия Туманова - Море волнуется — раз

Артем не слушал. Он раздумывал, в какое место идиоты братишки впендюрили ей снотворное.

В задницу, наверное…

Ну, насчет задницы — это он погорячился. У нее попка. Маленькая аккуратная попка под наивным ученическим сарафаном. Очень милая. Как раз такая, как надо.

Кому надо-то?

Эдику, конечно, тут же ответил себе Артем.

— Ты меня не слушаешь! — завопила она, и он понял, что многое пропустил.

Интересно, что? Может быть, она как раз говорила о своей…

Остановись, болван! Еще пять минут назад ты даже не считал ее женщиной! Ты лил крокодильи слезы из-за того, что она оказалась не тем человеком, за которого ты ее принял. Ты, блин, разочаровался! А теперь пялишься на ее попку!

— Эй, ты куда смотришь?

— Никуда.

— Ты заглядывал мне под юбку! Ты озабоченный маньяк! Тебе лечиться надо, понял?

— Маньяк, говоришь? — Артем развеселился. — Что ж ты тогда орешь? Разве тебе не известно, что с маньяками следует быть осторожной и смирной?

Как же он бесил ее! Это ни в сказке сказать, ни пером описать! Невозможное что-то! Так бы и треснула по загривку, чтобы он носом вписался в штурвал!

Знает, что с яхты ей никуда не деться, вот и издевается! Играет, как кошка с мышкой!

— Не смотри на меня так, — догадываясь о течении ее мыслей, испугался Артем. — Я тебе ничего плохого не сделал.

— Конечно! Ты только украл меня и везешь неизвестно куда! Вероятно, я должна за это ноги тебе целовать!

Зачем сразу ноги? Есть другие, более интересные места.

Уймись, кретин, цыкнул он на себя.

— Все-таки будет лучше, если ты отсюда уйдешь, — сказал Артем, глядя перед собой.

— Точно! — согласилась Ладка. — Давай, причаливай к берегу, и я с удовольствием скажу тебе «прощай»!

— Я имел в виду, чтобы ты шла в каюту. Кстати, можешь поплавать. Это успокаивает.

— Что-то я не заметила бассейна, — пробормотала Ладка.

Бассейна? Он с удовольствием расхохотался. Не одной же ей веселиться!

— А море вокруг ты заметила?

Ладка не нашлась что ответить. Поэтому просто пошла из рубки, независимо вздернув нос. На пороге остановилась и сказала язвительно:

— Про бассейн я пошутила, понял? Трудно быть по пояс деревянным, да? Особенно сверху!

Даже в детском саду — а летом, когда Еремеич был особенно занят, Артему приходилось ходить в детский сад, — никто не осмеливался разговаривать с ним в подобном тоне! Ему не давали прозвищ, и даже самые безобидные розыгрыши обходили его стороной, и мальчишеские разборки он разруливал одним взглядом.

Во всяком случае, так он это помнил.

Вполне вероятно, что льстил себе.

А эта девчонка его не боялась. Или успешно делала вид, что не боится.

— Еще раз заговоришь со мной таким образом, и я запру тебя в каюте! — предупредил он.

— Я сама с удовольствием там останусь! Лишь бы тебя не видеть!

Грозно топая, она наконец вышла.

И рванула в каюту, на ходу ругая себя последними словами. Раньше надо было подумать об этом, идиотка! Там, в каюте, мог оказаться рюкзак! А в нем — ее спасение!

О мобильном телефоне нужно было думать в первую очередь! И не таскать его в рюкзаке, а, как все нормальные люди, повесить на шею или хотя бы в карман положить.

Проскочив мимо Ники, которая оскалилась вполне добродушно, Ладка влетела в каюту и в пять минут перерыла все вверх дном.

Похитители не были дураками. Рюкзак, очевидно, остался у них.

Глупо, конечно, было рассчитывать на удачу после всего что с ней произошло.

Может, и правда, поплавать? Хоть взбодриться немножко. Хоть на миг забыть обо всем и почувствовать себя человеком. Представить, что эта яхта — ее собственная, и этот мужчина вовсе не кретин и ублюдок, а…

Перестань! Хочешь купаться — купайся, а вот с ума сходить не надо!

Купальника, конечно, не было. Да что там купальника она и лифчика не надела! Голышом, что ли, нырять?

А это идея!

Ты что, окончательно сбрендила?! Мало тебе приключений?!

Ладка упрямо сжала губы и, не слушая голос разума, вылезла из сарафана. Сейчас посмотрим, кто здесь жертва…

Агнесса Васильевна решилась покаяться. Вообще-то, это нужно было сделать давным-давно, сразу же, как ушла Глафира.

Потому что ушла она не просто так!

И все эти дни, осознавая свою вину, Агнесса Васильевна места себе не находила, но решиться на чистосердечное признание не могла.

Теперь решилась. Быть может, потому что всю ночь не спала и слышала, что хозяин дома тоже не ложился. Совпадение их бессонниц так ее тронуло, что и дальше терпеть не стало сил.

Начала она издалека. Заглянула к нему в кабинет и спросила:

— Может, покушаешь, Эдик? Совсем ведь с лица спал.

— Спасибо, не хочется.

Он посмотрел мимо нее, потом сфокусировал взгляд и с натугой спросил, видимо, так понимая свой долг работодателя:

— А вы что так рано встали?

— Эдик, — произнесла Агнесса Васильевна со слезами в голосе, — ты ведь знаешь, я отношусь к тебе, как к родному сыну!

— Знаю, — вздохнул тот, отвернувшись к окну.

— Твои дети мне как внуки! — с чувством заявила она.

— Какие дети? — Эдик с вялым недоумением почесал нос. — У меня нет детей!

Домработница мягко возразила, что это только пока. Скоро, мол, будут.

Он скрипнул зубами и снова отвернулся. Будут, как же! Держи карман шире! В жизни его ждала только работа. Работа, работа и еще раз работа! Да плевать он на нее хотел!

А вот Глафира плюнуть на работу не смогла…

— Эдик, ты должен к ней поехать!

Кто это здесь? Он повернул голову и увидел собственную прислугу.

Кстати, зачем ему прислуга? Подумаешь, пыль и мусор. Подумаешь, пироги да щи.

На все это ему тоже плевать.

А что она сказала? К кому он должен пойти? К врачу, может быть? Агнесса Васильевна всегда благоговела перед врачами.

— Не пойду, — просто сказал Эдик.

— Но вы же любите друг друга! Кого, врача?

Эдик посмотрел на Агнессу Васильевну с внезапным интересом.

— Почему вы так думаете?

— Что думаю? — растерялась она.

— Ну, что я кого-то могу любить.

— Не кого-то, а Глафиру! — уточнила Агнесса Васильевна.

Он чуть не застонал.

— Эдик, ну нельзя же так убиваться!

— А как можно? — полюбопытствовал он.

— Никак нельзя! Нужно бороться! Ты только выслушай меня спокойно, ладно? Хорошо?

Он кивнул. Ему было все равно. Спокойно так спокойно.

— Ты должен поехать к Глафире, — повторила Агнесса Васильевна, — потому что она тебя любит!

Он ждал. Хотя знал, что больше ей добавить нечего. Но все-таки ждал. Домработница смотрела виновато, словно пришла признаться, что похитила его невесту. Из ревности, например.

Очень смешная версия. Давай, улыбнись!

Он улыбнулся, и Агнесса Васильевна в который раз пожалела, что не пришла каяться раньше. Вон до чего дошло! Человек совсем не в себе.

— Эдик, это я виновата!

Он засмеялся. Значит, угадал. Агнесса Васильевна тайно в него влюблена и не могла допустить, чтобы он женился!

Она испуганно отшатнулась, но продолжала:

— Вы для меня как дети! Оба! Вы — моя семья!

— Кто это «вы»? — не понял он.

— Ты и Глафира. Такие неразумные, такие беззащитные, будто ребятишки малые! Я ужасно за вас переживала, понимаешь, Эдик?

— Понимаю, понимаю…

Похищения не было. Последняя надежда рухнула. Глафира ушла по доброй воле.

— Ну вот, — Агнесса Васильевна затеребила фартук, — хорошо, что ты понимаешь, очень хорошо. Значит, ты меня не осудишь. Ты должен меня простить, Эдик!

— За что? — без интереса спросил он, утомленный разговором.

— Как «за что»? Ты же сказал, что понимаешь! — Она взглянула обиженно. — Ты вообще меня слушал?

— Местами, — признался он, — так в чем вы считаете себя виноватой? Думаете, она ушла, потому что вы вовремя обед не подали или цветы поливали слева направо, а надо наоборот?

Агнесса Васильевна всхлипнула и быстро утерлась фартуком.

— Нет, Эдик, нет! Я такой грех на душу взяла, такой грех! Гордыня меня обуяла! Решила я, что могу взять на себя такую ответственность…

— Агнесса Васильевна! — взревел он неожиданно. — А если конкретней?

— Сейчас, сейчас, — всполошилась она, — все расскажу, дорогой мой, ничего таить не стану! Такой на душе камень, ты не представляешь!

— Ну?!

— Ох, дура я старая! Ах, эгоистка бессовестная!

— Агнесса Васильевна, я вам в последний раз говорю, давайте по существу вопроса!

Он сам удивился своему тону. Таким тоном он распекал нерадивых сотрудников и давил на слишком раздумчивых клиентов.

—…так а я ей говорю, мол, ты хвостом-то не верти, у Эдика таких, как ты — мильон!

— Что-о?!

Кому говорит? Какой мильон?

— Вы что, сказали Глафире, чтобы она уходила и не мешала мне тот мильон девок трахать?!

— Эдик, дорогой ты мой, ну что ты такое говоришь!

Она стыдливо зарделась, снова всхлипнула и забормотала:

— Ничего такого я ей не говорила. Я просто хотела, чтобы ценила она тебя, понимаешь? А то, видите ли, детей рожать ей недосуг, работу бросать она не собирается, а как же семью-то строить?!

— Семью… — вздохнул Эдуард и встрепенулся: — Да вы с ума сошли, Агнесса Васильевна!

— Ну почему же? — оскорбилась она. — Просто переборщила чуток. Не все предусмотрела. Я же думала, что про девок скажу и Глашенька испугается, как бы тебя к рукам кто другой не прибрал! А она — вишь чего!

В голове у него все перемешалось. Но прежний Эдик — решительный, уверенный и умный — пробудился от спячки.

— Гордая, говорите? — хмыкнул он. — Глашка-то гордая! А вы, Агнесса Васильевна, действительно старая дура!

Морщинистые веки набухли разом, и она завыла в голос, как в старину, по-бабьи, с причитаниями. Не вслушиваясь, он быстро прижал к себе ее голову и чмокнул в седую макушку.

— И я вас, старую дуру, обожаю! Не ревите!

— Ох, о-о-о!

— У нас к свадьбе-то все готово? — спросил Эдик озадаченно, и Агнесса Васильевна тут же смолкла, взглянув на него с недоверием.

— К свадьбе?

— Ну. У меня, если помните, бракосочетание на завтра намечено.

— Милый ты мой! — Она резво вскочила. — Конечно, готово! Будет готово! Соколик ты мой ясный! Поедешь к ней, да? Поезжай, родной, поезжай!

Мыслями он уже был далеко отсюда. Раздумывать некогда! И злиться, что потеряно столько времени, — тоже! Глафира любит его! Она ушла только потому, что Агнесса наболтала ей чепухи. Да и Бог с ней, с Агнессой!..

Перепрыгивая через три ступеньки, Эдик вылетел на террасу, отдавил хвост бедняге-коту и помчался к гаражу.

Глаша говорила, что снимает флигелек где-то в Сочи. Флигелек он, конечно, найдет. Потому что теперь есть смысл искать.

Впервые в жизни он не был уверен, что справится. Что одолеет самого себя и это неожиданное, незнакомое, жуткое ощущение безысходности.

Он не должен думать о ней. Но он думает.

О том, как она улыбается, как бьется тонкая жилка у ее виска, когда она сердится или трусит… О том, как, наверное, могут быть горячи ее губы и нетерпеливы руки… Он представляет себе это. Хотя по жизни у него никогда не было ни капли воображения!

То, что он знает о ней, и то, чего не знает, и то, что он сам придумал, теперь ни на секунду не оставляет его.

Будто бы он добровольно всунул голову в петлю.

Единственное, что ему остается — это вцепиться в штурвал и отсчитывать минуты, ждать, когда придет избавление. Она уйдет, а избавление — придет.

Все правильно. Главное, чтобы ей больше не пришло в голову подняться к нему. Вполне возможно, что он придет в себя, если ее рядом не будет.

— Надо поесть, — сказал Артем вслух, — и кофейку попить, вот что мне надо. Больше — ничего.

— Ты уверен? — томно спросили за спиной, и от неожиданности он резко повернул штурвал.

Яхту качнуло, Артем едва не выпал в дверной проем, но вовремя затормозил и ошалелыми глазами уставился на незваную гостью…

Она кокетливо улыбалась ему. Она взмахивала ресницами и облизывала губки, и поводила плечиками, и делала это смешно и неумело, словно маленькая девочка, решившая изобразить взрослую тетеньку.

От удивления он не сразу увидел все, что следовало увидеть. И только потерев ушибленный лоб, отшатнулся и окинул взглядом всю ее.

Лучше бы он не делал этого.

На пороге рубки стояла полуобнаженная нимфа.

Кое-какая одежда на ней все-таки присутствовала. Шлепанцы и трусики.

Этого было явно недостаточно, чтобы рассудок остался при нем. Артем клацнул челюстью, взялся ладонью за щеку, будто пригорюнившаяся старушка, и быстро отвернулся. То есть приказал себе отвернуться, но ничего подобного не предпринял, таращась на нее, как последний болван.