Анна Невская - Моя Ева

Докатился, Добровольский. Узнал бы кто, не поверил.

И вот, спустя каких-то десять минут иду по узкому проходу между столами с принтом, напоминающим шкуру жирафа. Безвкусица полнейшая, аж глаз режет от обилия со всех сторон ярко-желтого цвета. Оглядываюсь по сторонам и натыкаюсь на взгляд, в котором отражается столько радости и запредельного счастья, что я, готов сию же минуту при всех зацеловать ее, потому что понимаю – вся нежность, что светится сейчас в ее глазах, это для меня и про меня.

Не впервые наблюдаю за тем, как белая кожа Евы покрывается густым нежным румянцем, но отчего-то сейчас, впрочем, как и каждый раз, не мог оторвать взгляд от ее лица. Она так по-детски засмущалась, когда я поздоровался, спрятала глаза, застенчиво опустив взгляд в пол, стол и, наконец, на свои сплетенные пальцы. Смотрела куда угодно, лишь бы не на меня, и до крови начала жевать пухлую алую губу. А ведь она понятия не имеет, насколько сильно заводит ее неискушенность и неопытность, и, всего лишь глядя на нее в такие моменты, становится невыносимо тесно в паху, а воображение молниеносно рисует самые пошлые фантазии, в которых Ева дарит себя без остатка – неумело, но так самозабвенно.

У меня сто процентов помутнение разума произошло, потому что сам не понял, как пригласил этих двух малявок на онлайн-переговоры, которые по сути являлись мега конфиденциальными. Связаны с инновационной разработкой медицинского аппарата, который позволяет в считанные секунды сканировать тело в 3D-режиме. Теперь придется отмазаться, мол, переговоры отменили – рано еще их посвящать во все промышленные тайны.

– Соглашайся. Не думаю, что Паша будет против, если ты отменишь свидание с ним. По мне, причина вполне уважительная, – изрекает моя любимая дочь.

Та-ак. Стоп! Какой, бл**ь, еще Паша? Какое нахер свидание? О чем вообще идет речь?!

Уставился на Еву, а она, маленькая зараза, глазки снова в тарелку, и тонкое колечко на пальчике лихорадочно как начнет теребить. Ну нет, милая, на меня смотри. Вот так. Не опускай взгляд, Ева. Накажу.

– Я отойду на минутку в дамскую комнату. Я быстро…

Иди, дочка, иди. Можешь даже задержаться, я не против. А вот Ева, моя Ева, кажется, очень даже против. Боится?

– Что за Паша?

– А?

– Дурочку из себя строишь?

– Игорь Андреевич…

О как! Оказывается, не дурочку, а обиженную невинность.

– Мы, как кролики, трахались два дня назад, Ев. Хватит мне выкать.

Открывает и закрывает рот, словно рыба, выброшенная на сушу. С упреком глядит на меня своими влажными шоколадными глазищами. От нежного румянца не осталось и следа, щеки точь-в-точь цвета варенного рака.

– Язык проглотила?

– А что это вы мне за допрос устроили?!

Кошечка моя. Решила коготки свои об меня поточить?

– Имею право.

– На каком основании?

– Потому что моя.

Причем вся. От кончиков мягких, словно шелк, волос, до розовых пальчиков с аккуратным педикюром. И все что внутри тебя тоже мое – мысли, переживания и любовь, которую ты не можешь от меня скрыть.

– А вот и я. Я же сказала, что быстро. Кстати, обед заканчивается. Закругляемся, дамы и господа.

Я делаю жест официанту и оплачиваю ланч, грозным взглядом пресекая Евины попытки самостоятельно за себя заплатить.

В офис мы возвращались пешком. Всю дорогу Ева пыталась скрыть счастливую улыбку, но у нее, конечно же, плохо получалось. Она на меня ни разу не взглянула, зато я с упоением наслаждался ее видом сзади. Точеная фигурка, облачённая в бордовое приталенное платье ниже колен, и стройные ножки, грациозно цокающие на высокой шпильке.

Ты моя красавица.

Так и не взглянула на меня, даже когда в лифте ехали, и я пытался поймать в зеркальных отражениях ее взгляд. Выбежала из кабинки, словно прокажённая.

– Здравствуй, Сергей Яковлевич.

– Здравжелаю, Игорь Андреевич, – спокойным низким голосом поприветствовал меня начальник службы безопасности.

Зашел в кабинет, откинулся в удобном кресле, придерживая плечом смартфон, и впервые за всю жизнь позволил себе закинуть ноги на стол.

– У нас в аналитическом отделе работает девушка по имени Ева.

– Понял. Какой уровень?

– Я хочу знать все. Абсолютно все.

Жизнь – интересная штука. Взлеты и падения, светлая полоса, черная, успех и поражение, разочарование и восторг, страх и безбашенная отвага – коктейли противоречий, которые мне не раз приходилось пробовать. Залпом в молодости, с осторожностью на «старости лет». Что бы ни произошло в моей жизни, из всего старался брать по максимуму. Даже когда жестокие реалии били наотмашь, делал собственные выводы. Проигрыши и неудачи воспринимал как очередной урок судьбы, закалялся, вставал на ноги и снова шел вперед.

Нет, не потому, что был мудрым или оптимистом, а потому что было очень страшно. Страшно потерять единственного родного человечка, за судьбу которого внезапно, стал ответственным.

О дочери узнал, будучи студентом второго курса экономического факультета МГУ. Помню, рано утром спешил в университет, в одной руке держал бутерброд с маслом, потому что на колбасу не хватало денег, в другой рюкзак с учебниками, и вылетел из грязного подъезда, в котором воняло так, что аж глаза резало. Тогда мне было плевать на эти нюансы, главное, у меня было собственное жилье – однушка на окраине столицы, выданная государством после выхода из детдома. А на крыльце чуть не сбил Лену, худенькую, почти прозрачную и болезненно бледную. Сначала ее не узнал, пробормотал извинения, побежал в сторону остановки и резко остановился, когда робкий голос окликнул меня по имени.

Прошло четыре года с тех пор, как мы виделись в последний раз. Она была старше меня на три года и казалась на тот момент самой красивой девушкой на свете. И, кажется, даже был влюблен в нее. Вообще за ней всегда ухлестывали мальчишки, потому что было модно – любить, обсуждать Ленку Цареву и восхищаться ею. Хоть я и выглядел старше своих лет и был выше сверстников, она не особо меня выделяла на фоне других пацанов, снисходительно как-то смотрела и ласково, словно щенка, иногда трепала по щеке. А потом ей исполнилось восемнадцать, и она ушла покорять мир, ну а мы с пацанами все дружно начали по ней тосковать. Опять же – так было модно.

Свобода не легко дается детям, покинувшим пределы стен, которые на притяжении всей жизни считают домом. Мы, детдомовцы, проходили через несколько этапов существования, правда Ольга Петровна, наш психолог, любила использовать словосочетание «этапы бытия», но не в этом суть.

Сначала каждый из нас надеялся и искренне верил, что очередная семейная пара, которая приходила в детдом, выберет именно тебя, но проходили дни, ты рос и понимал, что многие предпочитают усыновлять или удочерять совсем еще маленьких детей. Когда мне исполнилось пять, четко осознал, что за мной уже никто не придет, и смирился с мыслью, что никому не нужен. Оставалось только ждать совершеннолетия, чтобы начать новую жизнь за пределами детского дома. Нам казалось, что там, за воротами, совсем другой мир. Мир больших возможностей, он только нас и ожидает. Стоит лишь захотеть, как все двери перед нами будут открыты. Но чем взрослее становились, тем сильнее убеждались в обратном.

До нас доходили слухи о судьбах наших друзей, которые не выдерживали свободы, вдруг свалившейся им на голову. Некоторые становились наркоманами, некоторые погибали, другие продавали квартиры, которые получали от государства, и в считаные дни проигрывали деньги в азартные игры. Меня ужасали подобные истории, и я не понимал, как можно вот так просто загнать свою жизнь в тупик. Передо мной были яркие примеры того, как не должны жить люди, и с остервенением начал учить, учить и еще раз учить, чтобы на отлично окончить школу и иметь возможность поступить на бюджет в ВУЗ. Свои планы с трудом, но все-таки реализовал.

Но, глядя тогда на Лену с потухшим взглядом и блеклыми немытыми волосами, я понимал, что она, к сожалению, оказалась слабой и неготовой принять истинные возможности, которые предоставляла свобода. А ведь всегда производила впечатление сильной и уверенной в себе девушки.

Лена робко извинилась за то, что задержала меня и без какого-либо вступления оповестила о том, что у меня есть дочь.

Как в ступоре, смотрел на нее, ничего не понимая, а она тем временем что-то продолжала говорить – про органы опеки, которые хотят отобрать у нее малышку, про какого-то мужика, который ее избивает. Плакала и умоляла помочь ей, а я глядел на нее и ни слова не мог вымолвить.

В какой-то момент заметил, что проходящие мимо соседи кидают в нашу сторону осуждающие взгляды, и только тогда понял, что Лена абсолютно себя не контролирует и истерично на весь двор рыдает. Чтобы не привлекать к нашей паре больше внимания, пригласил ее в дом, сделал горячий чай и, когда она немного успокоилась, попросил вновь рассказать причину визита.

По ее словам, она родила от меня ребенка, которого мы зачали в последний день перед тем, как Лена покинула интернат. Тот вечер я прекрасно запомнил, потому что случился мой первый сексуальный опыт. Все произошло спонтанно, в подсобке, где хранились принадлежности для уборки, она просто потянула меня за руку, когда мы возвращались из столовой, и толкнула в темноту. Там воняло сыростью и хлоркой, но нам было все равно. Помню, что кончил быстро, и, когда мы вышли из подсобки, готов был сквозь землю провалиться от стыда, потому что прекрасно понимал, что не доставил ей абсолютно никакого удовольствия. Но, несмотря на это, она украдкой поцеловала меня, нежно улыбнулась и убежала в корпус для девчонок. И с тех пор я ее не видел.

А сейчас она сидит передо мной, обхватив тонкими пальцами мою единственную кружку, и просит о помощи.

– Я познакомилась с Ромой на пятом месяце беременности. Он красиво ухаживал, говорил, ему не важно, что малышка не его, признавался в любви. Рома переехал ко мне, и мы начали жить вместе. Я была так счастлива, правда. Очень счастлива. Он работал, я растила Машу. У нас, конечно же, не было много денег, но нам хватало. Не в деньгах ведь счастье, не так ли? Но год назад все изменилось: он начал играть на деньги и залез в долги. И с тех пор его будто подменили. Он стал агрессивным… Я бы все стерпела, все, Игорь. Но Маша… она ведь еще такая маленькая, а он и ее… он ее тоже бьет. Я не могу так больше, не могу… А на днях кто-то из соседей вызвал полицию из-за наших криков, а еще через день пришли из органов опеки, документально засвидетельствовали Машины ссадины и синяки, Рома обвинил меня в побоях, и теперь они грозятся отобрать мою девочку. Я знаю, ты ничем не обязан, во всем виновата только я… но не знаю, что мне теперь делать, пожалуйста, помоги…

Мой привычный мир рухнул за секунду. Всю жизнь я был сам по себе. Были планы, которые пытался воплотить во что бы то ни стало, и семья, тем более маленький ребенок, в них никак не входили.

Когда я впервые увидел Машу, никаких сомнений в том, что это моя дочь, у меня не возникло. Она была моей миниатюрной копией. Маша застенчиво глядела на меня, прячась за юбку матери, когда Лена нас познакомила. Не знаю, что почувствовал в тот момент, но не отцовскую любовь уж точно. Скорее всего страх от понимания, что я вдруг стал ответственен за жизнь и судьбу двух посторонних мне людей. Именно так воспринимал их поначалу.

С Ромой разобрался быстро: короткий разговор и кулак правой под ребра заставили его навсегда забыть о существовании моей дочери и Лены, с которой мы в скором времени расписались. Они переехали ко мне, а Ленину квартиру мы начали сдавать квартирантам. Деньги с арендной платы и моей ночной подработки позволили обеспечить дочь всем необходимым. Органы опеки быстро отвязались, увидев свидетельство о браке и приемлемые условия, в которых жила Маша. На тот момент я встречался с девушкой с параллельного потока, отношения с ней мне, естественно, пришлось оборвать, но с Леной, как ни старались, так и не сумели стать полноценными мужем и женой.

Секс нисколько нас не сближал, он был каким-то механическим и безвкусным, и, тем не менее, каждый из нас старался внести свою лепту в семейную жизнь и обустройство домашнего быта. Лена прикладывала все усилия, чтобы сделать наш дом более уютным, а я делал все возможное, чтобы обеспечить нам достойную жизнь.

Ее не стало внезапно. Высокая температура в течение двух дней, которую мы практически не могли сбить, скорая, реанимация и диагноз пневмония тяжелой тотальной формы. Доктора сделали все возможное, но им так и не удалось спасти Лену – слишком запущенной была инфекция.

В ее смерти винил только себя, потому что не уделял ей заботы и должного внимания и вовремя не заметил симптомы болезни. Врачи сказали, что если бы она обратилась в больницу хотя бы на неделю раньше, то печального исхода можно было избежать. Только проблема заключалась в том, что я настолько был одержим учебой и реализацией планов на будущее, что ничего вокруг не замечал. А Лена, зная, как для меня важна свобода, ничем не хотела обременять и пожаловалась на плохое самочувствие лишь когда ей совсем стало худо.