Анна Невская - Моя Ева

Вот так в двадцать лет я остался вдовцом с трехлетней дочерью на руках, не имея ни малейшего понятия, что делать, как воспитать, какую еду ей готовить, во что одевать и какие лекарства давать в случае необходимости. Единственное что понял тогда, это то, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не смогу с ней расстаться. Меня просто заполнял неподдельный ужас при мысли, что кто-то сможет у меня отобрать Машу или что никогда ее больше не увижу.

И сейчас, глядя на доклад, который выслал начальник службы безопасности на мою электронную почту в три часа утра, я сидел в темноте в своем кабинете и ох***ал от прочитанного. Это какой же меркантильной су**й надо быть, чтобы ради ху**ых денег забыть про существование своего собственного ребенка.

***

– Игорь, какой неожиданный сюрприз.

Плывет ко мне с распростертыми объятьями, вся в белом, изысканная, с добродушной улыбкой на губах. Эта женщина всегда была помешана на белом, даже вечеринку в честь своего дня рождения устроила в светлых тонах.

Белый – цвет доброты, абсолютной чистоты и совершенства.

Да. Чета Стругановых всегда вызывала невольное восхищение и единодушный восторг у окружающих. Идеальная семья для подражания. Пожалуй, единственная пара из моего окружения, которая на протяжении стольких лет продолжала оставаться сплоченной и не вовлеченной ни в какие скандалы.

Учредители, мать их, многочисленных благотворительных фондов, на счета которых я перечислял десятки миллионов ежегодно. Хренова мать Тереза. Лицемерное воплощение идеальной матери, жены и общественного деятеля. Блевать охота, глядя на нее.

Останавливается в шаге от меня, так и не подставив гладкую щеку для поцелуя. Возможно, ее останавливает мой взгляд, полный презрения, который не в силах утаить.

– Иван скоро должен вернуться с работы. Ты договорился с ним о встрече? Он не предупредил меня, что ты зайдешь.

– Он не знает о моем приходе.

– О-о… Тогда дождемся его в гостиной. Прошу, Игорь.

Сама любезность, чтоб ее.

Инесса выглядит озадаченной, я чувствую ее нервозность, но она держит лицо, продолжая оставаться добродушной и гостеприимной хозяйкой.

– Как поживает Маша? Получает ли она удовольствие от работы?

– Получает.

– Это замечательно. Она у тебя такая умница. Помню, ты говорил, что ее готовы были принять Стэнфорд и Йель, но она отказалась и выбрала МГУ, не хотела покидать дом и тебя.

Инесса не дождалась от меня никакого комментария по этому поводу, нервно коснулась золотого браслета на тонком запястье.

– А как поживает ТВОЯ дочь, Инесса?

– О, прекрасно! На прошлой неделе улетела в Сент Эндрюс на учебу. Знаешь, мне бы радоваться за нее, но хочется, чтобы она, как и твоя Маша, выбрала российский ВУЗ. Я бы чувствовала себя намного спокойней, если бы она была рядом, сам понимаешь. А так вечные переживания, бесконечные бессонные ночи и…

– Мой вопрос был не о Милане, – перебиваю ее. – Я спрашивал о твоей старшей дочери.

Даже золотистый загар, приобретенный на островах Индийского океана, не способен утаить внезапную бледность на перекошенном от страха лице. Получи, с*ка.

– Скажи, Инесса, как же так получилось забыть о существовании одной дочери и окружить материнской любовью и заботой другую?

Тонкие пальцы прикрывают рот, из которого срывается судорожный всхлип.

– Игорь, ты…

– Здравствуй, Иван.

Перевожу взгляд на второго виновника, причастного к тяжелой судьбе моей Евы. Тот появился в арке гостиной, и от приветливой улыбки не осталось и следа, когда он увидел Инессу. За секунду оказался возле нее, встревоженно вглядываясь в искажённое от ужаса лицо.

– Любимая, что случилось?

Берет ее за руки, сжимает, целует дрожащие пальцы. Сейчас блевану, ей богу. Прямо на белоснежную обивку дивана, которую эта сука с идеальной репутацией наверняка заказывала у итальянских дизайнеров.

Иван кидает в мою сторону взгляд, полный неподдельной тревоги.

– Игорь, что происходит?

– Тебе ли не знать, Ваня, что правда всегда становится явью.

Намеренно использую уменьшительную форму его имени. Знаю, как он бесится, когда к нему так обращаются.

– Ты можешь нормально объяснить, что происходит?!

Он встает во весь рост. Выглядит растерянным и каким-то жалким что ли.

– Да я вот пришел поинтересоваться, исходя из каких расчетов вы сделали выводы, что сумма в десять тысяч в месяц с лихвой покроет расходы на содержание маленькой девочки.

Нет, я, конечно, понимал, что для большинства семей в нашей стране такая сумма возможно и была спасением, но, бл**ь, мне ли не знать, какие деньги зарабатывает Струганов. Мог бы и побольше выделять на содержание ребенка, раз уж решили от него избавиться. Да он за один гребанный ланч платит в разы больше.

В его глазах мелькает растерянность. Да, падла, я все про тебя знаю и просто так этого уже не смогу оставить, пока не увижу их, раздавленных в прах общественностью, мнением которой так дорожат. Наверное, впервые в жизни ощущал неконтролируемое желание, чтобы справедливость восторжествовала. Похоже, Струганов понял, о чем идет речь, быстро взял себя в руки и, жестко посмотрев на меня, сказал:

– А тебе-то какое до этого дело, Игорек?

Мразь. Я готов превратить в кровавое месиво его физиономию, лишь бы стереть надменное выражение с его лица.

Поначалу я думал, что Инесса утаила от нынешнего мужа существование дочери, родившейся в браке с Михаилом Павловым, но когда наткнулся на выписки ежемесячных переводов на счет Евиной бабушки, перечисленных лично Иваном, то понял, что он все знал. Они переводили деньги ее бабке, пока Ева не стала совершеннолетней. Возможно, надеялись таким образом искупить вину перед маленькой девочкой. Десятью несчастными тысячами рублей в месяц! И, когда Еве исполнилось восемнадцать, видимо, решили, что с них хватит и финансовая помощь ей больше не нужна. Девочка выросла, стала самостоятельной, вольна работать, если вдруг станет невмоготу.

– Инесса, неужели жажда денег и желание вкусить прелести роскошной жизни могут заставить женщину оставить собственного ребенка на произвол судьбы? – устало спросил я.

– Я оставляла ее не с кем попало, а с родной бабушкой, – еле расслышал бормотание женщины.

– Мы перечисляли деньги, Игорь, – более уверено ответил Струганов. – И постоянно созванивались с Ириной Вячеславовной, девочка ни в чем не нуждалась и росла в любви и заботе.

Я думал, что за свои почти сорок лет многое повидал в жизни. Был уверен, что разбираюсь в людях, и всегда фильтровал круг общения. Подпускал к себе лишь тех людей, которым мог если не полностью, то хотя бы частично доверять, но, оказывается, ху**ый из меня психолог. Ни черта я не разбирался в людях.

– Ева присутствовала на твоем дне рождении. Да, Инесса, та девушка из обслуживающего персонала, с которой ты меня увидела в кабинете, была твоей дочерью. Ты ее не узнала? Ну конечно. Напомни, будь добра, когда ты ее в последний раз видела?

Оба выглядели растерянными и такими жалкими.

– А она знала, что ты ее мать, и обслуживала тебя, и твоих гостей, подавала тебе шампанское с черной икрой. Как думаешь, каково было ей?

Как сейчас помню подавленное состояние Евы в тот вечер. Нутром чувствовал ее боль, но не смог понять, в чем дело. Она спросила голосом, звенящим от непролитых слез, почему некоторые от нее отказываются, а другие прогоняют. Теперь знал, что тогда она имела в виду свою мать, которая ее оставила, и меня, избавившегося от нее сразу после ночи, на протяжении которой девушка так самозабвенно себя дарила.

– Чего ты хочешь, Игорь?

Я ехал сюда с неконтролируемой жаждой мести и животным желанием разорвать эту лицемерную парочку на куски, потому что посмели осознано причинить боль и страдания беззащитному и ни в чем неповинному ребенку. И сейчас, глядя на них, понимал, что они действительно не осознавали степень жестокости и равнодушия, с которыми отнеслись к судьбе Евы. Иван всегда боготворил Инессу, постоянно пел ей дифирамбы, и в нашем кругу все уже давно привыкли к щенячьей преданности, которую он даже не пытался скрыть. Но насколько эгоистичным нужно быть, чтобы заставить любимую женщину отказаться от собственного прошлого в виде маленького ребенка, тем самым ни с кем не делить ее внимание и любовь, и насколько инфантильной нужно быть, чтобы без зазрения совести следовать эгоистичным желаниям такого мужчины.

– Чего я хочу? Задал бы ты мне этот вопрос, Иван, несколько часов назад, я бы не ответил, а действиями показал, что с вами сделаю. Я бы уничтожил вашу репутацию, над которой вы так трясётесь, я бы сделал все возможное, чтобы от вас отвернулись друзья. Да, я знаю ваши самые больные точки, и нажал бы на них без малейшего сомнения. Предоставил бы на всеобщее обозрение вашу истинную суть. Но я этого не сделаю, не потому, что благородный, а потому что в первую очередь от этого будут страдать Милана и Ева, а они не должны быть в ответе за своих уродов-родителей. Упивайтесь вашей безупречной репутацией, пока можете, потому что скоро от нее не останется и следа, вы сами себя зароете, karma is the bitch, ребята.

Не могу больше здесь находиться.

– Вы расскажете правду Милане. Я надеюсь на ваше благоразумие. Сделайте так, чтобы она захотела общаться с Евой. Она знает о существовании сестры и, уверен, хотела бы с ней познакомиться поближе, потому что следит за Миланой в соцсети.

Эта информация также была в докладе. Я создал фейковую страничку в Инстаграм, зашел на профиль Евы – ровно две фотографии, на которых изображены закат с крыши какого-то высокого здания и тонкий, почти прозрачный, осенний кленовый лист, и сквозь него пробиваются солнечные лучи. Потом нашел профиль Миланы и просмотрел ее фото глазами Евы. Каково же ей было смотреть на красивую жизнь сестры, у которой есть все и которая никогда и ни в чем не нуждалась. Несколько фото с Инессой, где они обнимаются и счастливо улыбаются… И за всем этим следила Ева.

– Зачем тебе все это, Игорь? Кто она тебе?

Зачем? Да потому что я готов глотку перегрызть любому, кто ее обидит, любому, из-за кого она прольет хоть одну слезинку. Больше никто и никогда не причинит ей боль. Я просто не позволю этому случиться.

К сожалению, я ошибался. Мы, люди, не всесильны и не всегда можем все контролировать.

Ровно через час после того, как я покинул особняк Стругановых, раздался неожиданный звонок от Миши, который без какого-либо вступления оповестил о том, что моя дочь и ее близкая подруга находятся в опасности.

– Ты сошла с ума. Маш, ну что за шпионские игры ты устроила?

Подруга водрузила на нос огромные солнцезащитные очки и украдкой выглянула из-за угла многоэтажного здания.

А ведь день прошел как обычно и никаких шпионских страстей не предвещал.

Маша предложила сходить после работы в ГУМ пошопиться. Причин для отказа я не видела. Немного развеяться мне бы не помешало, а то дома как обычно никого, скукота, одиночество – бабушка почти не появляется и ночует крайне редко. Совсем от рук отбилась. Мне б пример с нее брать. Ага. Я б тоже ночевала вне дома, так меня ж не зовут. То есть не зовет. Он. Игорь.

Вернулся из своего Мюнхена, устроил в кафе сцену ревности, назвал своей, ар-р-р и исчез. И я вот, как дура, в прострации уже второй день хожу с идиотской улыбкой на губах. Жду дальнейших действий со стороны Добровольского. Не, ну а что? Несмотря на то, что у меня небогатый опыт общения с противоположным полом, это еще не значит, что я глупая и не могу распознать сильные изменения в поведении Игоря. Сам факт того, что он не покинул мою комнату сразу после секса, а остался, бережно обнимая во сне, говорил уже о многом. Только его «Что за Паша?!» грозным голосом чего стоит. М-м-м.

– Чисто. Идем.

Подруга берет меня за руку и тянет к припаркованному такси.

– Это что, игра? Мы участвуем в какой-то игре?

– Пф. Это жизнь, Ева.

– Может объяснишь толком, что происходит?

– Садись в такси. По дороге все объясню. Ну же, Ева, шевелись.

Маша называет адрес водителю, и машина плавно трогается. Она вертит головой и всматривается в автомобили, которые за нами следуют.

– Ну что, я надеюсь, хвоста за нами нет? – шучу.

– Вроде нет, – отвечает на полном серьезе новоиспеченная Мата Хари.

Что-то мне стало не по себе от ее тона. Если еще минут десять назад данная ситуация казалась комичной, то сейчас, глядя на Машу и ее сосредоточенное, немного бледное лицо, улыбаться и, тем более, шутить как-то расхотелось.

Мы совсем немного времени провели в ГУМе, Маша выглядела несколько рассеянной, я б сказала даже, пассивной и с неохотой разглядывала наряды в витринах. А потом выбрала на быструю руку в одном из магазинов два платья, оплатила их и потянула меня в примерочную.