— Вы собираетесь подбросить немцев до ресторана? Или мы встретимся с ними уже там? — перебил Шейн.

— Заберем их прямо из гостиницы, — ответил Девлин. — А то не дай бог потеряются.

Он снова повернулся к Биллу.

— Китайцы объединены, — продолжал он, сверкая глазами. — И этого единства у них не отнять. Единство национального видения, которое Запад утратил, наверное, со времен Второй мировой войны. Поэтому будущее принадлежит китайцам.

Шейн позвонил немцам и попросил, чтобы минут через десять они спустились в гостиничный вестибюль.

— Я люблю китайцев, — простодушно сознался Девлин, откинувшись на спинку сиденья. — Я восхищаюсь ими. Они верят, что завтра будет лучше, чем сегодня. Человек обязательно должен во что-то верить. А когда сотни миллионов верят в лучшее будущее, согласитесь, это здорово.

Глядя на проплывающие мимо здания Бунда, Билл ответил, что согласен с ним.


Нищие словно заранее знали об их приезде.

Вначале Биллу показалось, что все эти женщины держат на руках малышей, причем такого возраста, когда дети уже начинают ходить. Вероятно, решил он, в Шанхае существует закон, запрещающий просить подаяние без ребенка. Но, приглядевшись, Билл заметил в толпе и старух, протягивавших грязные руки. Дети тоже были разного возраста. Иным он дал бы лет пять-шесть. Они бегали, ухитряясь проползать между ног женщин, а те, занятые своими малышами, не обращали на них внимания.

Старухи и дети постарше не слишком занимали Билла. Все его внимание было поглощено детьми трех-четырех лет. Он даже не задумывался почему. Наверное, потому, что они ровесники его Холли. Далеко не всех малышей матери держали на руках. Некоторые болтались у них под мышками.

Шейн выругался. Ему вовсе не хотелось топать пешком до ресторана. Чертовы немцы! Узнали, что ресторан неподалеку, и решили пройтись. Им, видите ли, захотелось прогуляться по Бунду. Ну как, прогулялись? Попрошайки буквально повисли на них, улыбаясь беззубыми ртами. Лохмотья и немытые тела источали одуряющую вонь. Дети, извивавшиеся под мышками у матерей, корчили им отчаянные рожи.

Пришлось вылезать из «мерседеса». Первым к немцам двинулся Шейн. Он что-то выкрикивал на шанхайском наречии, пытаясь отогнать нищих. Нэнси пробовала воздействовать на них уговорами. Девлин давал инструкции ошеломленным и перепуганным немцам. Один лишь Билл застыл на месте. В его голове не укладывалось, что дети, ровесники его Холли, просят подаяние на улицах.

Он потянулся к бумажнику и сразу же понял свою ошибку. Поначалу он хотел дать денег женщинам с детьми. Но кому именно? Их было гораздо больше, чем купюр в его бумажнике. Билл даже не заметил, как его рука разжалась. Деньги — купюры и монеты — выпали, и за ними началась настоящая охота. Дети постарше отпихивали женщин, молотя их руками и ногами. Отовсюду к Биллу потянулись грязные ладошки.

Какой-то проворный, коротко стриженный сорванец с глазами старика вцепился в его пиджак. У входа в ресторан Билла ждали коллеги и едва успевшие очухаться немцы. Китайчонок висел на нем, не желая отпускать. Биллу не оставалось ничего другого, как идти вместе с ним. Когда он достиг входных дверей, швейцар в униформе бесцеремонно отшвырнул мальчишку.

— Советую поберечь деньги, дружище, — сказал ему Шейн. — В Шанхае пока не все ездят на «БМВ» и покупают драгоценности от Картье. Здесь полно тех, кто до сих пор подтирает задницу пальцем.

— Думаете, это помешает им опередить Запад? — вспыхнул Девлин. Потом он улыбнулся. — Нигде в мире социальный статус человека не меняется так стремительно, как здесь.

Биллу было не по себе. А тут еще эти немцы, которые откровенно пялились на него. Один, лысоватый, был в строгом деловом костюме, второй, с проседью, — в кожаной куртке, более уместной на молодежной тусовке. Но чувствовалось, что дело они знают. Возможно, они даже братья. Немцы вполголоса переговаривались на своем языке.

Билл смахнул пот с лица. Когда они поднимались в лифте на верхний этаж, где находился ресторан, Нэнси протянула ему бумажную салфетку, чтобы счистить оставленную мальчишкой грязь. Билл покраснел, кивком поблагодарил китаянку и принялся оттирать лацкан. Бесполезно. Отпечаток грязной детской ладошки словно въелся в ткань. Билл скомкал салфетку и, выйдя из лифта, швырнул ее в ближайшую урну.

«Дойче Монде» собиралась вложить миллиарды юаней в проект «Зеленые земли». Недавно они построили такой же «маленький Версаль» в пригороде Пекина. Встреча в ресторане была деловым обедом. По одну сторону стола сидели немцы и их высокооплачиваемые юристы, а по другую — представители местных властей, от которых зависела судьба проекта. Они пришли впятером, все в дешевых костюмах, рыхлые, с порчеными зубами. И привезли своего юриста — тощего китайца лет шестидесяти, похожего на нахохлившуюся птицу. Билла поразили неестественно черные, вероятно крашеные, волосы этого человека. Седьмым в их компании был крепкий парень. Скорее всего, телохранитель. Может, местные власти опасались, что немцы попытаются силой заставить их продать землю? Или здесь так принято?

Официанты приняли заказ и удалились. Немцы потягивали минеральную воду. Китайцы курили дешевые сигареты с высоким содержанием смолы и жадно пили газированные напитки. Разговор шел то на английском, то на шанхайском диалекте и касался того, как проект «Зеленые земли» повысит престиж Шанхая и какие блага получат жители деревни Яндун.

Самый старый из пятерых говорил меньше других. Над его глазами нависали тяжелые веки, а длинная верхняя губа придавала этому китайцу сходство с лягушкой. Биллу он казался Мао Цзэдуном в миниатюре. Остальные называли его «председатель Сунь». Он не выпускал сигарету изо рта. Даже когда принесли заказ и все стали есть, председатель Сунь переложил сигарету в левую руку, а в правую взял палочки для еды. Он жевал, успевая при этом затягиваться. Старик старался ни с кем не встречаться глазами, однако сумел убедить остальных, что несколько разочарован всем: проектом, качеством пищи, выбором ресторана, присутствием за столом такого количества иностранцев и, возможно, самой жизнью.

Из всех собравшихся только Билл отключил мобильный телефон. Другие, видимо, сочли это излишним, и обед проходил под знакомые такты саундтрека из фильма «Миссия невыполнима», начальные аккорды «Brown Sugar» и бетховенской «Аппассионаты», под песни группы «Оазис» и китайские мелодии, которых Билл не знал.

Через какое-то время Шейн отодвинул в сторону тарелку и положил на стол свой ноутбук.

— Что у вас там? — спросил Билл.

— Истина, дружище, — подмигнул ему Шейн. — Факты, с которыми не поспоришь.

Председатель Сунь позвал официанта и что-то отрывисто бросил ему. Официант исчез и вскоре вернулся с картой вин. Сунь сделал заказ. Шейн льстиво улыбнулся китайцу и произнес несколько слов. Судя по интонации, это был комплимент его тонкому вкусу.

Официант принес бутылку бургундского и подал председателю Суню. Тот придирчиво оглядел бутылку и едва заметно кивнул. Собравшиеся молча наблюдали за ритуалом.

Официант осторожно откупорил вино и налил чуть-чуть темно-красной жидкости в пустой бокал Суня. Лягушачье лицо председателя исказила гримаса недоверия. Китаец понюхал вино, попробовал и, явно наслаждаясь видом застывшего официанта, соизволил второй раз одобрительно кивнуть.

Официант до половины наполнил бокал председателя Суня. После этого тот долил туда «Спрайта» из жестянки, сделал изрядный глоток и шумно выдохнул воздух.

Билл оторопело поглядел на Шейна, Девлина, Нэнси и обоих немцев.

Никто из них и бровью не повел.


Когда он вернулся домой в субботу вечером, в квартире никого не было. Билл швырнул на стол привезенные из офиса папки, скинул пиджак и галстук. К дверце холодильника Бекка пришпилила записку, сообщавшую, что они с Холли отправились в парк Фусин покататься на электромобильчиках. Билл клятвенно обещал пойти вместе с ними, если сумеет освободиться пораньше. Суббота в фирме «Баттерфилд, Хант и Вест» — рабочий день.

С утра он вместе с Шейном и Нэнси просматривал многочисленные бумаги по немецкому контракту. Сам контракт между немцами и администрацией деревни Яндун был составлен на китайском языке и в соответствии с китайскими законами. Однако структура сделки была выстроена так, что все важные коммерческие права принадлежали оффшорным компаниям, все документация велась по-английски и регулировалась гонконгским правом.[9]

— Так легче заставить другую сторону довести сделку до конца, — пояснила Биллу Нэнси.

— Особенно когда кое-кто разворует все деньги, — добавил Шейн.

Билл посмотрел на часы. Конечно, он еще мог бы успеть в парк Фусин, но… лучше не расхолаживаться.

Он достал из холодильника бутылку минеральной воды «Эвиан» и подошел к окну. Двор был пуст, если не считать серебристого «порше» девятьсот одиннадцатой модели. Машина чем-то напоминала акулу, притаившуюся на морском дне в ожидании добычи.

«Надо же, — подумал Билл, укладываясь на диван. — Девятьсот одиннадцатая в Китае».

Он взял одну из папок и стал просматривать документы. Потом страница поплыла перед глазами, и Билл заснул с папкой на груди.

Проснулся он от дыхания Холли. Дыхание было легким и свежим. Дочка радостно смеялась, сжимая в кулачках яркие пластиковые фигурки принца и принцессы.

— Будь принцем, папа, — умоляюще произнесла Холли. — Ну пожалуйста.

Билл закрыл глаза. Он давно не чувствовал себя таким усталым. Когда он открыл их снова, Холли по-прежнему стояла возле дивана, вертя в руках фигурки. Билл потянулся, промычал что-то невразумительное и опять сомкнул веки.

— Девочка моя, дай папе отдохнуть, — донесся из кухни голос Бекки. — Папа много работает, чтобы у нас все было хорошо.

Билл испытал облегчение, услышав, как Холли покорно отошла от дивана и направилась в другой конец комнаты. Ни капризов, ни жалоб. И вот эта-то покорность прогнала его сон. Биллу стало неловко перед дочерью.

— Холли! — позвал он, приподнявшись на локте.

— Да, папа, — по-взрослому ответила Холли.

Это не было ответом благовоспитанной девочки. Тут крылось что-то иное. Еще давно это «что-то» захватило сердце Билла и с тех пор не отпускало.

Он качнул ногами, затем взъерошил себе волосы.

— Что мне для тебя сделать? — спросил он дочь.

Холли повернула к нему красивое личико.

— Будь им, — велела она, направившись к дивану.

Встав рядом, Холли приложила к отцовской щеке фигурку принца. На голове у маленького человечка с серьезным и даже хмурым лицом красовалась золотистая корона. Принц был одет в облегающие панталоны, какие явно не носили настоящие принцы.

— Будь им, папочка, — повторила Холли. — Будь Прекрасным Принцем.

Билл и так старался изо всех сил.

Глава 4

Биллу нравилось смотреть, как его жена одевается, в особенности когда они собирались на важную встречу или ответственный прием. Он знал: стоит Бекке где-либо появиться, и головы собравшихся повернутся в ее сторону. Но сейчас, полуодетая, занятая последними приготовлениями, она принадлежала только ему.

Он смотрел, как Бекка красит губы, как отбрасывает мешающую ей прядь белокурых волос. Она стояла, наклонившись к зеркалу, и Билл наслаждался, глядя на знакомые очертания ее тела. Он любил эти мгновения и, наверное, целую вечность мог бы вот так стоять и смотреть на жену.

— На что ты там засмотрелся? — улыбаясь ему в зеркале, спросила Бекка.

— Не на что, а на кого. На тебя, дорогая.

Одевание происходило в его комнате. Вторая спальня стала его комнатой, что позволяло Биллу поздно возвращаться с работы и уходить рано утром, не тревожа Бекку и Холли. Они спали в «родительской» спальне. Все это сложилось как-то само собой, с первых дней их приезда в Шанхай.

Билл понимал, что так будет лучше для всех, и тем не менее эти «холостяцкие ночевки» оставляли в душе горьковатый осадок. Он скучал по физическому присутствию Бекки, особенно утром, когда просыпался один. Биллу нравилось, открыв глаза среди ночи, коснуться спящей жены, услышать ее дыхание. Он тосковал по теплу ее тела. Сон порознь делал физическую близость Бекки чем-то вроде праздника, словно они были любовниками, вынужденными встречаться от случая к случаю, а в остальное время притворяться, будто не знакомы друг с другом. И потому вид полуодетой жены сейчас возбуждал Билла сильнее, чем прежде. Не каждый день он мог смотреть, как она одевается.

Покончив с макияжем, Бекки встала и отошла от зеркала. На ней был только лифчик, трусики и туфли на высоком каблуке. Вот и сейчас, увидев на ее животе шрам от кесарева сечения, Билл испытал странное волнение. Так бывало всегда, и он никак не мог понять почему.