— Но моя работа — не могу же я все бросить! — вскричал Зан.

— Думаю, что без тебя в офисе смогут обойтись, — холодно заметила Розмари. — Можешь взять отпуск и заниматься поместьем. Уверена, ты найдешь там много работы. Я оплачу львиную долю расходов, как делала всегда, а ты, — ядовитым тоном добавила она, — ты напишешь своей любовнице, что не желаешь ее больше видеть, что между вами все кончено.

Зан повернулся к ней спиной.

— Я устал, Розмари. Мы можем потом обговорить детали, — с тоской произнес он.

— Я иду спать, — отрезала Розмари. — И хочу, чтобы письмо было отправлено завтра утром, Зан. Больше ты не обманешь ни меня, ни себя. Иначе я тебя уничтожу, сделаю все, чтобы от тебя остался один пустой титул. — Розмари с грохотом закрыла за собой дверь.

Зан в полном отчаянии упал в кресло. Лицо его было небрито, глаза опухли от пьянства. Зан глядел на развалины своей жизни и не знал, какой обломок подобрать, чтобы начать долгий, мучительный процесс восстановления. Все казалось ему безнадежным.

Взгляд Зана вновь упал на фотографию Шаннон и ее ребенка. Было невыносимо думать, что их отношения, все эти годы, казалось бы, основанные на полном доверии, на самом деле отмечены двуличием. Зан никогда не узнает, что произошло между людьми, изображенными на фотографии, но предательство Шаннон очень ранило его. Даже сейчас, глядя на ее неясный образ, он испытывал почти физическую боль, зная, что был для нее всего лишь романтическим эпизодом. Какие бы объяснения Зан ни пытался найти, он все время приходил к одним и тем же выводам: ребенок от Бенгелы — вот почему Шаннон не хотела, чтобы он приезжал в Париж. Шаннон боялась, что он узнает о ее связи с Бенгелой, которая началась задолго до связи с ним, Заном. Теперь было понятно, почему аргентинский магнат с такой яростью нападал на него на Кузнечной поляне. Шаннон принадлежала Бенгеле, и он не собирался ее уступать. Своими миллионами Бенгела купил любовь Шаннон, и он сможет обеспечить ее тем, чем не в состоянии обеспечить Зан. Эти вещи значат для нее больше, чем маленькая пустая фантазия, которая привела к такому печальному концу. И если Зан собирается высказать то, что лежит у него на сердце, то надо сделать это сейчас. Что-то умерло в душе, когда Зан взял ручку и написал: «Дорогая Шаннон…»


Когда самолет выполнял последний разворот над Байедез-Анж, Шаннон с удовольствием смотрела на расстилающиеся внизу синие воды Средиземного моря и дома Ниццы на фоне Альп.

Еще три часа назад она была в центре Рима. Покинув аэропорт, Шаннон глубоко вдохнула удивительный воздух Лазурного берега — опьяняющую смесь запахов нагретой земли, цветов и огромного количества разных трав, приправленную ароматом лежащих высоко в горах лавандовых полей. Если бы можно было поместить во флакон воздух, наклеить этикетку и затем продавать, то воздух Лазурного берега пользовался бы большим спросом — как самые популярные духи. Хотя, пожалуй, подобно восхитительному розовому вину Прованса, он плохо переносил бы путешествия. Его пришлось бы хранить здесь, под безоблачными небесами, решила Шаннон, положив сумки во взятую напрокат машину. Нажав на педаль акселератора, она двинулась в путь, оставляя за собой колышущиеся на ветру пальмы.

Против обыкновения Шаннон в Кан-сюр-Мер покинула дорогу, идущую вдоль побережья, и направилась в сторону Грассе. Вьющаяся вдаль дорога на Сейян заставила ее забыть об усталости, накопившейся за две недели, проведенные под палящим солнцем Востока. Шаннон пообещала себе оставить все деловые проблемы в портфеле и не открывать его целую неделю — пока они с Заном будут вместе. После того как Шаннон покинула его в палатке первой помощи на Кузнечной поляне, у них не было возможности переговорить, зато было время все подробно обдумать.

В тот день, наблюдая, как Амадео принимает кубок «Галанта» из рук принцессы Кентской, Шаннон с трудом сдерживала гнев. Позднее, когда команда помощников принялась укладывать восточные декорации с той же быстротой, что и распаковывала, Шаннон захотелось вместе с шатром убрать подальше и свои амбиции. Когда неожиданно вошел Амадео, у нее уже была готова маленькая речь на тему отставки, но он не дал ей заговорить.

— Шаннон, я пришел извиниться. Я глубоко сожалею о том, что испортил тебе день, — внезапно сказал он. — Я не имел права так себя вести. Это непростительно.

Гнев Шаннон мгновенно пропал. Она была застигнута врасплох столь неожиданным для самодовольного Амадео раскаянием. Видеть в его глазах искреннее сожаление было настолько необычно, что Шаннон не смогла высказать то, что собиралась. За время долгого путешествия на Дальний Восток она тщательно обдумала свое решение оставить «Галант». Сейчас от нее зависело слишком много людей, и Шаннон пришла к выводу, что она вряд ли может себе позволить пойти на поводу у чувства ложной гордости. Сейчас ее уход может поставить под угрозу уход Зана от Розмари. Какое бы решение она ни приняла в отношении «Галанта», оно должно быть спокойным и взвешенным и учитывать мнение Зана. Сейчас, когда лицо Шаннон овевал ароматный теплый ветерок, ей казалось, что беспокоиться не о чем. Одно немного смущало Шаннон — это сообщение ее помощницы, что после матча в поло в одной английской газете появилась статья, полная намеков насчет нее и Зана. Сначала Шаннон ужаснулась, но потом успокоилась, решив, что нет худа без добра. В крайнем случае Зану придется уйти от Розмари раньше, чем он собирался, а такая перспектива не могла не радовать Шаннон.

Приехав в Сейян, Шаннон оставила машину на площади и пешком направилась к зданию, которое считала своим настоящим домом. Карло, муж экономки, позаботится о багаже. Среди стопок одежды, аккуратно выстиранной в гонконгском отеле «Пенинсула», лежали подарки Зану — ремень из кожи ящерицы, золотая зажигалка и маленький смеющийся Будда из слоновой кости.

Шаннон вошла в дом, заметив, что Карло побелил стены и заново покрасил ставни. Красная герань на подоконнике пышно расцвела. Как обычно, ставни в гостиной были закрыты, и Шаннон поспешила их отворить. Аврора привела все в идеальный порядок, не забыв даже поставить в кувшин на столе букет ноготков.

За прошедшие годы Шаннон превратила маленький дом в уютное гнездышко. Они с Заном вместе прочесали все близлежащие антикварные магазины в поисках старой провансальской мебели, оловянной посуды и керамики. Любимой комнатой Шаннон была спальня. Войдя туда, она открыла ставни, впустив теплый благоухающий воздух. Увидев выкрашенную в синий цвет деревянную кровать, накрытую лоскутным стеганым одеялом и вышитыми льняными простынями, Шаннон удовлетворенно улыбнулась. Аврора положила под обшитые кружевами подушки пакетики с лавандой.

В большой светлой кухне над старым камином, выложенным белой и синей плиткой, сияла коллекция медных котелков. На большом деревянном столе, окруженном стульями с плетеными спинками, стояла ваза с фруктами. Шаннон взяла гроздь винограда. Сегодня они с Заном, как всегда в первый день, будут ужинать дома. В холодильнике лежали нашпигованный розмарином большой цыпленок, снежно-белый круг сыра, салат и несколько бутылок розового вина с местного виноградника. Весело насвистывая, Шаннон отломила ломоть хлеба и отправила в рот маслину. Начинался торжественный ритуал, которым она отмечала очередной год. Шаннон будет долго лежать в ванне, переоденется в джинсы и будет всласть бродить по дому — до тех пор, пока не появится Зан. По ночам еще холодно, так что к его приезду Шаннон разожжет огонь в камине, наполнив дом ароматом горящего оливкового дерева. Услышав стук в дверь, Шаннон выглянула в переднюю и увидела Карло.

— Добрый день, Карло, — сказала она, протягивая руку. — Как дела?

— Добрый день, мадам Фалун. — В знак уважения он всегда называл ее «мадам». — С приездом. Если хотите, я сейчас принесу ваши вещи из машины, — сказал Карло, рассказав о том, как поживает его семья. — Между прочим, вам пришло письмо. Я положил его на холодильник.

— Спасибо.

Взяв письмо, Шаннон прошла на смежную с гостиной террасу и уселась в кресло — рядом с цветущей геранью и олеандром. За многие годы бугенвиллия оплела всю стену дома и добралась до красной черепичной крыши. Прислушиваясь к стрекоту цикад, Шаннон полной грудью вдохнула воздух. Она никогда не устанет глядеть на эти холмы и равнины, окрашенные в яркие, чарующие цвета южной Франции.

Держа письмо, Шаннон с любопытством смотрела на него, гадая, кто бы мог ей написать. Об убежище в Сейяне знали всего несколько человек. Адрес был напечатан на машинке, обратный адрес отсутствовал. В конверте находились листок бумаги и сложенная газетная вырезка. Развернув ее, Шаннон увидела собственную фотографию. Ее снимок с Патриком и Амадео появился в одном итальянском журнале год назад, и тогда Шаннон глубоко переживала это вторжение в ее личную жизнь. Две другие фотографии были помещены рядом — снимок Паркинсона для «Вог» в годы ее работы моделью, и сделанный этой весной снимок, где были засняты Розмари с Заном на скачках в Бадминтоне. Сердце Шаннон затрепетало. Видимо, это не та статья, о которой ее предупреждала помощница. Содержание ее было просто убийственным. Заметка появилась за те несколько дней, когда у Шаннон не было связи с Парижем. В полном смятении она развернула письмо, сразу поняв, что оно от Зана.


«Дорогая Шаннон!

Конечно, ты уже поняла, почему я пишу это письмо, и я уверен, тебя не удивит, что я не приехал в Сейян. На тот случай, если ты решила не приезжать туда после всего, что случилось, точно такое же письмо ждет тебя в Париже. Я прилагаю твою фотографию с Бенгелой и вашим ребенком, которая говорит сама за себя. Думаю, мы оба с облегчением воспримем окончание этого нелепого фарса.

Зан».


Через мгновение Шаннон выбежала из дома, помчалась к телефонной будке и набрала лондонский номер Зана. «Еще можно застать его в офисе», — с отчаянием подумала она.

— Алло! Будьте добры, я хотела бы переговорить с лордом Килгарином.

— Прошу прощения, но он до осени будет в долгосрочном отпуске. Может быть, оставить ему сообщение?

— В долгосрочном отпуске? — ошеломленно повторила Шаннон. — Не может быть. А вы знаете, куда он уехал? Я его знакомая, и это очень срочно.

Последовала пауза.

— Он с семьей в Ирландии.

— Вы не можете дать его номер телефона?

— А кто говорит? — спросила секретарь, которой надоела такая настойчивость.

— Меня зовут Шаннон Фалун.

Воцарилось мертвое молчание.

— Понятно. Боюсь, что не имею права давать кому бы то ни было ирландский телефон графа Килгарина.

Повесив трубку, Шаннон вышла из тени под палящее солнце. Ее трясло. Не надо было называть себя, думала она. Тогда можно было бы связаться с Заном, чтобы покончить с этим кошмаром. Теперь же он все лето будет недоступен.

Вернувшись в дом, Шаннон заставила себя еще раз прочитать письмо. Проанализировав каждое слово, Шаннон пришла к выводу, что Зан захлопнул дверь прямо перед ее носом. Пытаться его убедить в чем-то не было смысла. Зан использовал отвратительную клевету для того, чтобы избавиться от запутанного положения, которым начал тяготиться. При первом же осложнении вышел из игры, не дав ей возможности защититься.

Лежа на кровати, Шаннон глядела в окно на сияющий квадрат голубого неба. Грубый, не оставляющий никаких надежд тон письма Зана вызвал у нее шок. Но вскоре Шаннон почувствовала, что к ней начинают возвращаться силы. Если скандал мгновенно положил конец их отношениям, то они не стоили и ломаного гроша. Если бы она была так дорога Зану, как воображала, то он по крайней мере набрался бы мужества, чтобы встретиться с ней лично. А вместо этого отправился в Килгарин со своей снежной королевой. Эта поспешная попытка примирения с Розмари просто убила Шаннон.

Из водоворота чувств выплыл один существенный вопрос: может, стоило сказать Зану о Патрике? Нет, не стоило, решила Шаннон. Тогда она могла бы никогда не распознать его подлинную натуру. Прежде чем узнать правду, она потеряла бы много лет на ни к чему не обязывающие взаимоотношения.

Чувствуя, что впадает в апатию, Шаннон попыталась собраться с духом. Она заставила себя встать с постели и спуститься в кухню. Ей нужно пройти к телефонной будке, позвонить Фионе и сказать, чтобы она первым же самолетом отправлялась с Патриком в Сейян. Шаннон проведет отпуск так, как планировала. У нее есть Патрик и работа — и никто не сможет их у нее отнять.

Зан остановился на пороге большого зала замка Килгарин. У его ног стояла дорожная сумка, через руку был перекинут дождевик. После месячного заточения в замке в компании Розмари Зан собирался в деловую поездку в Лондон. К растущему напряжению последних недель добавилась ссора с Розмари, происшедшая сегодня утром. Причиной раздражения, которое сейчас испытывал Зан, было неуемное стремление Розмари вернуть замку прежнее великолепие. Вся ее колоссальная энергия переключилась на то, чтобы утвердить себя в качестве графини Килгарин. Критику ее планов Розмари встречала с гневным сарказмом. Она лихорадочно готовилась к осеннему балу в замке, который, по расчетам Розмари, заставит свет забыть о недавнем скандале и восстановит их общественный статус. Услышав за спиной шаги, Зан обернулся и увидел Розмари, спускающуюся по дубовой лестнице с сумкой через плечо.