Михаил Колосов - Мужчины Микки

– Он что, твою дочку совратил?

– Ну, Левин, ты что-то сегодня совсем не в форме. Хм! Дочку! Ладно, сейчас я его отпущу, а ты подожди меня внизу, у Гарри. Поедим и перетрем это дело.

– Интересное дельце наклевывается?

– Вполне возможно.

– Окей, босс.

Уже минут через десять со словами «а знаешь, на счет совратителя ты не так уж и далек от истины», адвокат подсел за столик к Левину в маленькой старой закусочной.

– Только женщины в этой любовной истории на вторых ролях. Я поэтому и удивился, как ты сразу его не вычислил. – Финчли придвинул к себе тарелку со спагетти (Левин знал, что ему заказать) и стал жевать, причмокивая от удовольствия.

– Ну-у, дорогой, – с растяжечкой ответил Левин, – я уж пятый десяток на свете живу и знаю по опыту, что о таких вещах преждевременные выводы делать никогда не стоит. Почти наверняка ошибешься. Вот почему в однополом флирте всегда есть место интриге. Так кого соблазнил этот вечноюный божок?

Время обеденных перерывов уже закончилось, за соседними столиками почти никого не было, можно было разговаривать вполне свободно.

– Одного почтенного джентльмена, тридцать лет прожившего в нормальном браке. Отца двоих взрослых детей. Профессора, солидного, можно сказать, кристально чистого человека.

– И на старуху бывает проруха, – хихикнул Левин, – я ж тебе говорю, по внешности делать выводы бесполезно. Ну и что они не поделили с этим профессором? – Финчли покачал головой, но ничего не ответил, так как рот у него был битком набит макаронами.

– А! Понимаю. Профессор-то тоже медицины, так?

– Угу, – продолжал жевать адвокат.

– В таком случае всё ясно. Наша фея хочет пришить ему домогательства на службе.

– Не понимаю, детектив, и за что я столько лет вам денежки плачу? От и до – всё не в масть. Ладно, шутки в сторону. Речь идет о моём старом и очень хорошем товарище, Джоуи Карстене. Мы еще со средней школы с ним дружили. Его вообще-то можно было бы не упоминать, ели бы не требовалось объяснить мое сложное отношение к этому красавцу-доктору и почему я вообще берусь за это дело. Так вот, Карстену было уже порядочно за пятьдесят. Сам знаешь, что за жизнь в таком возрасте, особенно у мужчины, сделавшего хорошую карьеру. Работа, больше ничего. У детей свои семьи, с женой отношений практически никаких. Они давно уж отдалились, так, ночевали под одной крышей, в разных спальнях и не каждую ночь. Но молодых девиц ему не надо было, здоровье, понимаешь, стало подводить, работы выше крыши. Из-за работы дома-то не ночевал, исключительно. И вообще, видно было, устал человек, выдохся. Казалось, вот допашет старый конь борозду, да так и свалится на краю поля. Только и уповали на то, чтоб борозда его подольше не кончалась. И вдруг, как будто половину прожитых лет с него сняли. Невероятное преображение. Помолодел, подтянулся, ожил. Глаза горят, веселый, бодрый, словом, дураку понятно, Джо влюбился как пацан. Поначалу все естественно подозревали студенточку какую, или молоденькую докторицу, где ж как ни в клинике, было ему вляпаться. И тут как гром среди ясного неба: не докторица это, доктор. Мальчик, юный, хорошенький как ангел. И вроде б ничего такого, но надо было знать Джо. Как тебе объяснить? Не то что б он был гомофобом, но не его это стиль, не его повадка. Карстен всегда был настоящий мужик, здоровый, особенно морально, без всяких причуд и отклонений. Поверить было невозможно, немыслимо допустить. Знакомые были в шоке. До сих пор понять не могу, чем же он его прельстил? Как вообще могло получиться, чтобы Джо, как бы это выразиться, допустил к себе… ладно, не важно. Вообще-то он пытался говорить со мной об этом. В таком был восторге. Намекал на неземное блаженство. Что уж там у парня этого есть, чего нет у других, ума не приложу, но Джо мне прямо с придыханием, с вытаращенными глазами заявил, что тридцать лет не испытывал ничего подобного. В смысле остроты желания и всё такое. Чертовщина короче, нонсенс. А главное, чем прочнее отношения у них завязывались, тем резче Джо старые связи обрывал. С женой оформил развод. С друзьями почти не виделся. Что мы должны были думать? Стандартно: попал под дурное влияние. Окрутил, значит, профессора аферист, проходимец и бессовестно пользуется. Дальше больше. Он ему квартиру купил здесь, в центре. Акции какие-то приобретал на его имя. Пару раз обращался ко мне, но я, разумеется, заявил, что таких поступков не одобряю, но Джо и без меня справился. Он хотел оставить парню всё при жизни. Избавить от судов, проблем с наследством, понимаешь? При том, что он далеко не глупый был человек, и в людях разбирался, дай бог нам с тобой так. Джо не боялся всё ему отдать и остаться ни с чем. Понимаешь? Он любил его. По-настоящему любил. Беззаветно, как говорится. Понимаешь?

– Ну, понимаю. Что ты заладил.

– Воот! А я не понимал. Они ведь семь лет вместе прожили. Семь. Три года назад Джо скончался от инфаркта.

– Укатали, всё-таки, Сивку крутые горки.

– Перестань! Со своей Селестой он загнулся бы гораздо раньше. Он еще до встречи с Микки на ладан дышал, я ж говорю тебе. И дело не в нём сейчас, то есть, в нём, конечно. Понимаешь, я перед этим мальчиком виноват и перед Джоуи тоже. Ведь он мне написал письмо, ужасно трогательное, пронзительное прямо. О том, как любит этого человека, как дорожит им, как искренне желает ему счастья. Короче, это лирика, но ведь меня-то, друга своего, он просил не оставить парня, поддержать, если с ним самим что случится. Просил отнестись к нему так, как если б он был его сыном. А я? Я просто отложил письмо в сторону. Нет, вру. Не просто отложил, с раздражением, возмущенно. Дескать, как это можно, чтобы я опекал паршивца, сбившего праведного Карстена с верного пути, обобравшего его до нитки, и тому подобное. Вот втемяшилось мне в башку, что отрицательный он персонаж, и всё тут. Три года жил я спокойно после смерти Джо, про его, так сказать, вдовца ни секунды не думал. А сегодня он ко мне пришел. И знаешь, у меня как мир перевернулся. Все эти предрассудки, всё предубеждение – полная ерунда. Я не могу тебе точно сказать, что меня навело на эти мысли, но видно, вот просто видно по всему, что он говорит, и главное, как держится, как смотрит, в общем, ясно, что Джо он любил, и счастливы они были по-настоящему. И ничего-то мы, друзья, об их жизни не знаем. А могли бы знать. Мы все эти семь лет его последних могли бы быть счастливы вместе с ним. Продолжать дружить семьями, встречаться, устраивать вечеринки. И принимать его счастье как должное. А мы погрязли в своем ханжестве. Эх, что уж теперь. Дело прошлое.

– А что случилось у него? У этого, как ты сказал? Микки?

– Да, так его Джо называл. Я, к сожалению, узнал об этом только сегодня. Вообще он доктор медицины Майкл Эванс. На счет фамилии я выяснить не успел, но что-то тут не то. Он говорит, приехал из России в пятнадцать лет.

– Усыновление?

– Возможно.

– Выяснить?

– Не стоит, надеюсь, это он сам мне расскажет. Тебе задание посложнее. Постарайся узнать у своих людей в полиции, не проходит ли он у них по уголовному делу. И существует ли вообще какое-то дело, или разбирательство в связи с кончиной, или исчезновением некоего Дмитрия Ростовцева. Про этого товарища чем больше информации достанешь, тем лучше. Он приехал три года назад из какого-то Ставрополя. На каких правах здесь находился, где жил, с кем общался, не был ли, часом, связан с мафией?

– Даже так?

– Или не с мафией, может, с бандой помельче. Короче, разузнай, что сможешь. И главное где он сейчас. Хотя бы жив, или нет?

– Понятно.

– Пожалуй, всё пока. А там посмотрим. В зависимости от того, какие планы у полиции.

– Наш подопечный попал в беду?

– Пока не ясно. История, которую он рассказал, другого кого, может, и навела бы на подозрения, но я ему верю.

– Настолько же, насколько не доверял ему раньше?

– Вот именно.

– А твоя жажда искупления злую шутку с тобой не сыграет? Что у него за дела с этим русским?

Финчли поведал в общих чертах о Миккиной неудачной интрижке.

– Так. И что тебя в его истории смущает?

– Я же говорю, меня ничего.

– Хорошо, а что бы смутило кого-то другого?

– А самого тебя ничего не настораживает?

– Нет, не очень. Я как-то к нему заранее проникся и тоже склонен верить, но если придираться, то конечно, можно подумать, укокошил он своего любовника и даже знает слабые места, на которых люди прокалываются, вроде ДНК. И свидетели в клинике какие-никакие отыщутся. Глупо думать, что они прямо там развлекались, а ни одна живая душа ничего не заметила.

– Что ж они, такие скромные все?

– Подумай получше, он врач. Неужто санитарки, там всякие уборщики ему в глаза намеки будут делать? Если в его кругу не знают, это не значит, что не знает никто. И он должен это понимать. Вот ты говоришь, ему три года помощи не предлагал, но он-то тоже только теперь возник. Может, рыльце-то в пушку?

– Да, кое-что сомнительно.

– Угу. Но мы же на его стороне.

– Точно. Вот поэтому для начала постарайся найти Ростовцева.

– Ясно, шеф. Не беспокойся.

Нежность. Несказанная нежность буквально пропитала комнату, её полумрак и сладковатый, чуть удушливый воздух. Старая, давно осточертевшая мебель, тоже пропитанная нежностью, казалась теперь очень милой, и набивший оскомину узор на обоях таким свежим сделался, оригинальным. Эта нежность и самого Тедди размягчила, расслабила, не давая возможности двинуться лишний раз, приятно щекотала суставы, шевелила волосы на затылке, пуская по спине мелкие иголочки дрожи.

– Мы с тобой похожи, – полушепотом сказал Тедди, поглаживая пальцем влажный висок Микки.

Микки улыбнулся и сделал озорные глаза:

– Неужели?

– Да. Я тоже не коллекционер. Среди геев это редкость, такая склонность к моногамии. Если бы Дерек не умер, я до сих пор был бы с ним.

Они лежали, обнявшись, обнаженные, между сплетенными ногами и слепленными животами еще не успело просохнуть. Микки нехотя высвободился из объятий. Умилительно шлепая босыми пятками, почапал в сторону душа. А переполнявшая Тедди нежность, всё еще не выпускала его.

– Ты не обиделся?

Микки остановился, обернулся. Изящный, ладненький, красивый, как Адонис.

– На что?

Совершенно юное тело, мельком подумалось Тедди, действительно, какая-то магия.

– Что я заговорил о Дереке сразу после… извини меня. Клянусь, это было прекрасно, и я теперь с тобой, но…

– Да всё понятно. Расслабься. У нас сегодня вроде ностальгический вечер. Я тоже с три короба наговорил о Джо. Ты просто развил тему.

«Расслабься, – думал Тедди, под шум воды, – хорошо тебе говорить. Тут как бы расслабленность эту сбросить с себя. Совсем обессилел от нежности. Это было восхитительно. Никогда. Ни с кем. Ничего подобного! Теперь только он. Никого не желаю больше». Тревожное сомнение кольнуло сердце: «А он захочет ли? Продолжится всё, или уже окончено? Он так спокоен, почти равнодушен. Всё бы отдал теперь, чтобы узнать его мысли».

Микки вышел из душа, завернутый в полотенце. И стал, не спеша, натягивать свою одежду.

– Ты что? Уходишь?! – встрепенулся Тедди.

– У меня через два часа операция.

– Ночью?

– А что поделаешь? Такой у нас график.

– Как же? Не спавши?

– Ничего, там дел-то часа на два. Резекция желудка, еще успею выспаться.

– Подожди минутку. – Тедди наконец-то спрыгнул с кровати, поспешно стал одеваться. – Я отвезу тебя. – Краем сознания он отметил, как хорошо, что из-за этой спешки не нужно идти в душ. Не хотелось смывать с себя поцелуи и прикосновения Микки. – Да! Может, сделать тебе кофе?

– Не надо. В клинике напьюсь.

– А ты не голоден? Перекусить успеешь? Я мигом что-нибудь сварганю!

– Нет, Тедди, спасибо. Ехать нужно.

Тедди подогнал машину, вышел из неё и перед тем, как открыть Микки дверцу, крепко обнял его.

– Я подожду тебя? И опять ко мне. Выспишься, поешь, как следует.

Микки уютно прижался щекой к его груди, погладил по спине.

– Не стоит. Туда-сюда мотаться – только время терять. В семь утра уже дежурство начинается. Увидимся вечером.

Поцеловались. Поехали.

– А на счет ночных операций ты верно заметил. Дебилизм полный. Врачей не жалко, у некоторых ночью самая активность. Но больному-то человеку покой нужен, режим нормальный. Экстренный случай понятно, но плановые операции можно на вменяемое время ставить? Да что там, говори, не говори – у них всё налажено. С системой бороться бесполезно.

– Это везде так, или только у вас?