Поскольку молодые специалисты Шведов с Трофимовым сделались наполовину геологами, им вскоре предстояло вкусить прелестей полевой жизни. Леха, тот, можно сказать, возвращался в привычную среду. И теперь он, не прихоти ради, а волею начальства, должен был на время покидать семью, отправляясь в милые его сердцу горы.

Макса, человека вольного, не обремененного заботами, новая стезя не пугала. Тем более, что полевое довольствие, вкупе с «высокогорными», «безводными» и прочими доплатами, полагающимися полевику, существенно увеличивало нищенскую зарплату молодого специалиста.

Но, это все летом. А пока что новички просиживали штаны в конторе, входили, помаленьку, в курс дела, знакомились с коллегами и начальством.

Фамилия шефа была Цай. Виктор Сергеевич. Если его по ошибке называли Цоем, он всегда поправлял:

— Цай. Моя фамилия Цай. Не путайте с Виктором Цоем.

В партии, возглавляемой Виктором Сергеевичем, числилось вместе с вновь прибывшими четырнадцать человек. Занимали две комнаты, плюс отдельный кабинет начальника. В одной комнате шел ремонт, все сотрудники ютились, пока, в другой. Для Шведова с Трофимовым места уже не было. Цай распорядился внести стол к себе.

— Здесь будите работать. Временно. Размещайтесь, — приказал он новичкам.

Пришлось им, словно школьникам, устроиться двоим за одним столом.

Первое задание начальника было несложным, хотя и не совсем обычным.

— Мне надо отлучиться, — сказал Цай. — Если придет Сережа Ли, отдайте ему вот эту сумку.

— А как мы его узнаем? — поинтересовался Трофимов.

— Да очень просто. Он, как и я, кореец. Только в очках и поддатый.

Леха с Максом хихикнули.

— А вдруг, трезвый будет?

— Тогда это не он. Сережа Ли трезвым не бывает.

Что характерно, заявившийся вскоре кореец, полностью соответствовал нарисованному Цаем портрету: носил очки и был явно навеселе.

Начальник зря слов на ветер не бросал. Любил хорошую шутку, острое словцо.

— У Леры, жены моей, — рассказывал Цай, — отец, между прочим, раввин киевской синагоги. Вот, повезла она меня знакомить с папой. Вы бы видели его изумленное лицо! Для него зять-кореец, все равно, что Гитлер, поющий «Хава нагила». В общем, когда сели за стол, первый его тост был «за дружбу народов».

Таким вот не скучным человеком оказался начальник.

Что касается работы, то ее молодым спецам пока не нашлось. Вручили несколько книжек: изучайте; оформили необходимые бумаги, разные допуски-пропуски: возьмете в «Фондах» такие-то и такие-то отчеты, проработайте на предмет выписки нужной информации. В общем, окунули в бумажное море.

3

Теперь уже трудно сказать, кому принадлежит утверждение, дескать, «степень зрелости любой науки должна определяться по освоенности ею математических методов». Возможно, это был не математик даже, а философ, скажем.

Как бы там ни было, но высказывание подхватили и взяли на вооружение ведущие научные центры Запада, а затем и Союза. Началась повальная математизация. Все уважающие себя министерства, тресты, крупные НИИ спешили обзавестись вычислительными центрами.

Не миновала чаша сия и душанбинских геологов. Согласно веяниям моды, а также следуя указаниям «сверху», при Таджикском геологоуправлении открылся собственный «ВэЦэ», под который выделили специально построенное здание. Его нафаршировали вычислительной техникой — ЭВМ марок ЕС-1022 и ЕС-1035 — чудовищно огромными железными монстрами, для обслуживания которых держали не один десяток спецов.

Здесь же, при ВЦ находилась партия, где с недавнего времени трудились Леха с Максом. «Контора» располагалась на отшибе, в районе новостроек, что обеспечивало ей автономность. Это был плюс. Минус заключался в том, что любую паршивую бумажку на подпись приходилось везти через половину города.

Плюсов, все же, было больше. Удаленность от Высокого Начальства позволяла работникам чувствовать себя вольготно, устраивать посиделки и междусобойчики. Особенно, если имелся повод. Такой, как скажем, День геолога — второй по значимости, после Нового года, праздник.

По такому случаю устраивали настоящий банкет. В основном, стараниями женщин-сотрудниц. Сдвинутые столы накрывали бумагой-миллиметровкой (потом импровизированная скатерть сворачивалась вместе с объедками), ставили блюдо с вареной картошкой, тарелки с морковкой по-корейски, копченой рыбой, салатами, домашними солениями-маринадами; ну и, разумеется, водку, шампанское и торт «Прагу». Святое дело — праздник.

Не все смогли благополучно пройти такое испытание свободой. Случались и эксцессы. Притчей воязыцех сделался Миша Коваль, незадолго до того перешедший в партию Цая из Памирской экспедиции. (Там, кстати, продолжал трудиться его закадычный приятель, Сережа Ли). В Управление на Мишу из медвытрезвителя пришла бумага, в которой сообщалось, что «такого-то числа гражданин Коваль М.Е. был найден в арыке в неопрятном виде».

— Пишут, — язвил Миша, — сами не знают чего. Как будто человек может в арыке быть в опрятном виде!

Коваля вызвали на ковер, прочистили мозги и лишили очередной премии, а Цаю выговорили за то, что распустил сотрудников, не следит за их моральным обликом.

Цай провел воспитательную беседу:

— Мужики, вы, если напиваетесь, так хоть в вытрезвитель не попадайте. Не создавайте мне проблем!

Подчиненные, что малые дети: набедокурят, а начальник — отвечай.

* * *

Максу, нежданно-негаданно, позвонила Алла Кудимова и поделилась радостной новостью: с их фильма сняли запрет, и возможно его в ближайшее время покажут по Центральному телевидению.

Перестройка и Гласность дали свои плоды.

4

Полностью избежать проблем Цаю не удалось. И причиной тому стали не Миша Коваль и иже с ним, а мало кому понятные бюрократические пертурбации, поломавшие график выезда. Планировалось в июне группой из шести человек отправиться на Памир. Теперь же оказалось: на Памир могут попасть максимум трое, и не раньше середины августа.

Срочно перекроили график. Решили: Цай, еще один геолог, Алик Бочкин и Шведов с Трофимовым поедут в Карамазар. Начальник потом должен был их оставить, и вернуться, чтобы возглавить «памирскую группу».

Леха огорчился страшно: вместо Памира, где он никогда не бывал, но давно мечтал туда попасть, придется ехать черте куда, где и горы не горы, а так, холмы да овраги.

Начальник успокаивал молодого спеца:

— Какие наши годы! Успеем еще везде побывать.

Сам-то Виктор Сергеевич на Памире без малого пятнадцать лет отпахал.

Карамазар оказался именно таким, каким его представлял Трофимов: цепи лысых холмов и скалок, которым высокое звание «горы» подходило не больше, чем «скакун» старой деревенской кляче. Унылые пейзажи. Блеклые цвета: абсолютное преобладание серого в сочетании с палевым и черным. За лето беспощадное солнце выжигало склоны дотла, оставляя лишь голые, покрытые коркой «пустынного загара» камни. Ни тебе заоблачных вершин, ни головокружительных обрывов, ни вечных снегов.

Впрочем, главной целью поездки Цая и его группы в Карамазар были не столько горы, сколько люди — местные геологи.

Как-то так сложилось, что северная часть Таджикистана, имеющая на географической карте вид полуострова и традиционно именуемая геологами Карамазаром, стояла особняком от остальных регионов. Своего рода государство в государстве, Карамазар всегда был на особом положении. Его жители почитали себя элитой. Еще бы — столичное начальство, в том числе геологическое, сплошь их земляки, «северяне».

Поездка группы Цая, в определенном смысле, носила ознакомительный характер. Гостям из Душанбе предстояло познакомиться с геологами «северной школы» и их наработками. К тому же новичкам совсем не вредно было пообщаться с корифеями металлогении.

Дорога из Душанбе до места была неблизкой, да еще через два перевала с тягомотными подъемами по серпантинам, но шустрый «уазик» преодолел их легко. Спустились в Ферганскую долину и засветло проехали через областной центр. Дальше дорога опять пошла на подъем. Впереди лежал городок Табошар — конечный пункт путешествия.

— Совершен уникальное место, этот городишко, — рассказывал попутчикам Цай. — В смысле архитектуры. Второго такого здесь не найдете. Те, кто бывал в Польше и посещал Освенцим, находят его похожим на Табошар.

«Вот те на! — подумал Макс. — В концлагерь везут».

Действительность оказалась не столь мрачной. Маленький городок, прилепленный к холмам, и в самом деле оказался весьма необычным для Востока: сложенные из дикого камня домики с островерхими башенками, увенчанными флюгерами с прорезанными в них цифрами «1947» — готическая архитектура в самом сердце Азии!

Каким образом оказался здесь кусочек старой Европы? Ответ прост: Табошар построили пленные немцы. По-своему. Говорят, что стройку курировал лично Лаврентий Берия. Сохранилась даже резиденция грозного наркома — здание с помпезными колоннами. Только не сам заштатный поселок, разумеется, оказался удостоенным внимания столь высокого начальства, а находящийся неподалеку рудник, где с сорок седьмого года велась добыча урана.

Однако, и шеф НКВД и стратегическое сырье Табошара — все это осталось в прошлом. Там же осталось и «московское обеспечение» — особый порядок снабжения продуктами и товарами. Теперь табошарцы мясо и колбасу покупали по талонам, а пиво в местном баре, мягко говоря, оставляло желать лучшего.

Табошарская геологическая партия базировалась с краю поселка, в низинке. Все постройки были из того же нетесаного камня, только без башен и флюгеров — «освенцимский стиль».

Душанбинцев посели здесь же. Выделили помещение — комнату, где кроме стен и окон не было ничего. Все удобства, включая водопровод — во дворе. Да они, собственно, и не рассчитывали на номер люкс в гостинице, тем паче, таковой в Табошаре ие имелось. Никто здесь не ждал столичных гостей с распростертыми объятиями. С ними были предельно вежливы, и только. И сразу же дали понять: «Вмешательства в наши дела не допустим. Показать покажем, научим, разъясним, поможем, но командовать и поучать — это где-нибудь в другом месте».

«Северяне» дорожили своей независимостью, на которую, впрочем, никто и не покушался.

Однако, не бывает правил без исключений. Среди гордых и заносчивых «северян» нашлись вполне дружелюбно настроенные люди, не подразделяющие всех на «своих» и «чужих». Старший геолог партии Олег Олегович Лысенкович, любезно согласившийся на роль «гида», был нормальный мужик, веселый и общительный, знал кучу анекдотов и в карман за словом не лез. Приезжие сразу почувствовали к нему расположение, и он ответил им взаимностью.

Лысенкович, как он сам уверял, знал в Карамазаре если не каждый куст, то каждую скалу — точно.

— «Манор» я открыл, понял, да, — рассказывал Лысенкович душанбинйам, ни к кому конкретно не обращаясь. — Возвращался с маршрута, гляжу: охры. Ну и взял, на всякий пожарный, пару проб. Мешочки у меня закончились, достал запасные носки, набрал туда. Ты понял, весовое золото пробы показали. Сейчас уже все забыли, кто первый наткнулся. Каждый гад уверяет, что он. Не слушайте никого!. Запомните: месторождение «Манор» открыл Лысенкович О.О. Точка.

Излишней скромностью старший геолог не страдал.

Лысенкович предложил Цаю поехать, для начала, на Кураминский хребет.

— Знаю удобное место для лагеря.

На том и порешили.

Когда все было готово к отъезду, и ждали только Рому-шофера, — поехал на «уазике» заправляться, — Макс зашел в камеральное здание попить водички: при входе там стоял автомат с бесплатной газировкой.

— Ой, помогите мне, пожалуйста! — услышал Макс, и оглянулся на голос.

На лестнице стояла женщина, нагруженная внушительной стопкой отчетов — толстенных увесистых томов.

Отчего же не помочь. Макс галантно принял у женщины ношу, поднялся за ней на второй этаж. Вошли в небольшую комнатку, уставленную стеллажами.

— Ой, спасибо вам. Давайте…

Женщина стала брать по одному и ставить тома на стеллаж.

— Ай! — Она вдруг отдернула руку. — Гвоздь.

По пальцам дамочки текла кровь. Она беспомощно дула на ранку, и таким несчастным сделалось ее лицо — вот-вот расплачется.

Макс отложил отчеты.

— У вас зеленка есть?

— Там, в шкафчике, — она показала рукой, — йод.

Макс достал из шкафчика пузырек и вату. Помог обработать царапину.

«Какие нежные у нее пальцы», — подумал он, а вслух сказал:

— Может, забинтовать вам?

— Не надо. Пустяки, — отмахнулась женщина. — А ты из Душанбе, да? Ни разу там не была.