Сергей Щипанов - Мы искали друг друга

— Ха! Лично я одна в палате сидела. Рудик тоже испарился куда-то. — Таня наконец-то выпустила свою жертву. — Ладно. Хоть это и свинство, с вашей стороны — оставлять бедную девушку одну…

«Чего на нее нашло, — размышлял студент, направляясь в свою палату. — А Рудик? Куда он-то сбежал?». Накануне, вернувшись с прогулки, Макс застал приятеля уже спящим, чему очень удивился. Утром Рудик на все вопросы отвечал в обычной своей манере, и понять шутит он или нет, не было никакой возможности.

После завтрака в «Заразке» врачебный обход. Врач Людмила Яковлевна прощупывает печени у своих подопечных, смотрит склеры глаз, язык и выслушивает один и тот же вопрос:

— Ну, когда уже выпишите?

— Володя, деточка, ты же знаешь, минимальный срок двадцать один день. Потом все будет от анализов зависеть.

Каждого она называет по имени, для каждого найдется доброе слово, но суть одна: три недели минимум, потом — по обстоятельствам. Редко кому удается выйти, отбыв положенный срок, обычно два — три дня, но добавят.

Закончив с медицинской частью, врач перешла к пункту «разное».

— Шведов и Шехтман, на вас опять жаловались! Почему нарушаете режим? Отбой в десять ноль-ноль, потом хождения не допускаются.

— И в туалет? — прикинулся дурачком Макс.

— Максим, — укоризненно покачала головой Людмила Яковлевна, — ты прекрасно знаешь, что я имею в виду: не разрешается выходить на улицу… и по чужим палатам шастать, тоже.

— Людмила Яковлевна, — попытался оправдаться Рудик, — мы просто подышать свежим воздухом выходили. Душно здесь.

— А, с тобой, Рудольф, особый разговор. На тебя уже из соседних корпусов жалуются. Ты зачем во второй заходил? Там с дизентерией лежат. Тебе мало одной болезни? В общем, смотри — будешь у меня еще месяц валяться!

Устроив нарушителям разнос и выслушав заверения «больше не будем», врач ушла.

После обхода Рудик уселся играть в нарды. Он, похоже, и думать забыл о сердечных делах.

— Ты куда слинял вчера? Татьяна пожаловалась, что оставил ее одну.

Максим решил выпытать у приятеля правду.

— Куда, куда… Техничка-кайфоломщица. Только мы зашли в палату — заглядывает! Ну, все, думаю, теперь пасти будет. Взял и ушел, по-английски… А, да ладно. Все равно меня через два дня должны выписать.

В палату заглянул незнакомый парень в очках.

— Шведов, есть такой? Там к тебе пришли.

«Родители, наверное, — подумал Макс. — Странно, мать вчера была». Он накинул теплый халат, вышел во двор и был, неприятно удивлен — это оказалась Ирина.

— Здравствуй. Все собиралась зайти к тебе, да как-то не получалось.

«Долго же ты собиралась», — раздраженно подумал Макс, а вслух сказал:

— Да чего там. Могла бы и не торопиться, меня уже выпишут скоро.

— Не сердись, Макс. У меня, правда, ни минуты свободной не было.

Видя, что просто так от бывшей подруги ему не отделаться, Макс, скрепя сердце, повел ее по аллее, ведущей к больничным воротам. Больше всего ему не хотелось, чтобы Саша увидела их вместе.

Ирина сразу выложила ворох институтских новостей, затем принялась расспрашивать Макса о здоровье. Он отвечал рассеянно, мечтая выпроводить ее поскорее. Но Ирина, остановившись возле свободной скамейки, попросила:

— Давай посидим немного.

Сидел Макс как на тлеющих углях, поглядывая то в сторону ворот, то на больничный корпус.

Ну, так и есть! Она шла сюда! Саша была не одна, а под руку с какой-то женщиной, видимо, «мулей» — нынче был день сюрпризов и визитов, однозначно. Студенту осталось лишь выругаться про себя, сетуя на обычную невезучесть. Поравнявшись с ними, Саша бросила взор на Макса, затем на Ирину и отвернулась. Ирина моментально перехватила ее взгляд.

— Это твоя знакомая? — спросила она с едва уловимым оттенком досады.

Макс не ответил. Ирина взяла его за руку.

— Перестань сердиться…

— Ты не боишься? Моя болезнь заразная.

— Ну и что. Вон, эти тоже не боятся.

Она показала глазами на лавочку, где сидели, обнявшись, Вова и его молодая супруга.

— Ей положено, — сухо ответил Макс. — Она его жена.

— А-а, — протянула Ирина, — ясно. А мне, значит, не положено. Ладно, Макс, поправляйся. Пойду.

К вечеру резко похолодало. Зашумело, закапало. Потом повалил снег.

В коридоре Максим встретил Татьяну.

— А нас выперли из бокса! В общую палату, — пожаловалась Таня. — Техничка, стерва, настучала, что мы, якобы, чуть ли не бардаки устраиваем, представляешь!

Макс сочувствующе кивнул. Замялся. Попросить, чтобы позвала подругу? Неловко, как-то. Татьяна сама все поняла.

— Хочешь, чтобы Сэнди позвала? Сейчас.

Саша появилась не сразу. Макс весь измаялся, ожидаючи в коридоре.

— Здравствуй, — равнодушно ответила девушка на его приветствие. — Ты что-то хотел?

— Я…так просто…Соскучился.

— Ну, если у тебя ко мне нет ничего, я пойду.

— Подожди, — Макс попытался удержать ее.

— У меня голова болит, Максим. Пойду, лягу.

6

Прошло три томительных дня. Макс весь извелся.

Дурацкое недоразумение, глупое стечение обстоятельств создало тупиковую ситуацию. Саша его отшила, теперь самолюбие не позволяло Максу навязываться.

Макс сидел в палате затворником, выходил только в столовую; и то сказать — погода не располагала к прогулкам.

Двух пацанов, Тоху и Рустика выписали, их места заняли угрюмые немолодые мужики. Настала очередь Рудика. Переодевшись в цивильное, тот сделался сразу чужим, неуместным в больничной палате. Похлопав приятеля по плечу, сказал:

— Не унывай, Макс. Прорвемся. Кланяйся нашим приятельницам, — и, обращаясь к остальным, — Пока, болезные! Поправляйтесь.

Макс с тоской глядел в окно на засыпанные снегом кусты.

«Будь, что будет. Поговорю с ней», — решил воздыхатель. Сидеть, занимаясь самокопанием, было уже невмоготу.

Толстая растрепанная тетка из женской палаты переспросила:

— Александра? Это которая, светленькая, что ли? Сейчас позову.

Вместо Саши к нему вышла Татьяна. Похоже, и она пребывала в скверном настроении.

— А, Макс, привет. Саши нет: выписали сегодня.

— Как, — изумился студент, — у нее же…

— Вот так! Анализы у нее в порядке, а мне написали черте что: свертываемость крови пониженная…. Свинство! На неопределенный срок задержали.

Макс стоял, как мешком ушибленный. Такого удара судьбы даже он, хронический неудачник, не мог предвидеть.

— Рудика тоже выписали, — сообщил Макс и вздохнул.

— Давай на улицу выйдем, — предложила Татьяна. — Не замерзнешь?

Они направились в сторону «райского уголка». Садиться не стали — холодно; стояли, переминаясь с ноги на ногу. С веток карагача то и дело осыпался снег, норовил попасть за шиворот, старался прогнать незадачливых гулён: нечего им делать здесь в такую погоду. Они и сами затруднились бы ответить, какая нелегкая принесла их сюда.

— Макс, ты не куришь? — спросила Таня.

— Нет. Бросил, перед больницей. Такое отвращение было к табачному запаху….

— У меня тоже. Сейчас прошло, вроде бы. Попроси сигарету вон у тех мужиков.

Макс принес для нее сигарету. Пока она курила, молчали. Девушка неожиданно всхлипнула — ручьем потекли слезы. Макс совершенно растерялся: вид плачущей женщины для него хуже зубной боли.

— Тань, что случилось… Ну, прошу тебя, не надо… Тебя тоже выпишут. День, два… больше они не задерживают.

Девушка достала из кармана платочек, промокнула слезы.

— Извини. Разревелась как дура. — Таня улыбнулась, смущенно. — Не понимаешь ты ничего, Макс. На, держи.

Она сунула ему в руку сложенный тетрадный листок.

— Ее телефон…

1

Саша Вершинина, сколько себя помнила, лето проводила в горах. Родителям не с кем было оставлять дочку, вот и приходилось им брать ее с собой.

Маленькой девочке все казалось замечательным: палатки вместо домов, постоянные переезды, костры по вечерам — такое подобие цыганского табора. Еще до школы Саша познакомилась со всеми видами транспорта. Для нее не в диковинку были и грузовик-внедорожник, и вертолет; даже на лошадь садилась (правда, вместе с мамой) без страха. Кроме двух любимых кукол (одну звали Машка, другую, кривоногую растрепу, Чувырла), игрушками Саши были окаменелые раковины и кораллы девонского периода — создания, жившие 400 миллионов лет назад.

В горах столько интересного. Для ребенка попасть из «бетонных джунглей» города в практически не тронутые цивилизацией места — настоящий праздник.

И все бы хорошо, но… там не было сверстников Саши, ее окружали взрослые дяди и тети — ни поиграть с ними, ни секретами поделиться. Впрочем, два сезона подряд папин начальник брал в горы своего сына Вадима, очень серьезного и умного (так, во всяком случае, считала Саша) мальчика.

Для пацана, перешедшего уже в шестой класс, восьмилетняя малявка не самая желанная компания, но выбирать не приходилось. Саша буквально приклеилась к Вадику и бродила за ним хвостом.

Сильнейшее впечатление на Сашу произвели обширные познания ее нового друга. Одной из любимых книжек девочки был «Малый атлас мира» — очень интересно разглядывать карты далеких стран и читать диковинные названия; она всюду таскала томик, даже в поездки брала. Вадик, увидев книгу, сказал, что география его «конек» и предложил Саше устроить «экзамен». Она с удовольствием согласилась.

Начали со столиц. Вадик без запинки называл главные города любой европейской страны. Саша сверялась с атласом — все верно! Перешли к Азии — тот же результат. Саша вошла во вкус.

— Какая столица Мексики?

= Мехико, — ни секунды не думая, ответил Вадик.

— А Бразилии?

Он назвал.

— А Перу?

Он назвал!

— Австралии?

Запросто!

Чуть срезался Вадик на некоторых африканских странах, но это же так, мелочь. Не каждый взрослый назовет сходу столицу Сьерра-Леоне или Кот-д, Ивуара, далеко не каждый! Зато вопросы, где находится остров Пасхи, или какая самая высокая гора в Южной Америке, затруднений у Вадика не вызвали. Да чего там, даже вулкан Попокатепетль (выговорить невозможно!) оказался по зубам юному знатоку.

Саша влюбилась. Первый раз в жизни.

Самый умный — это он, Вадик. И самый красивый. И самый добрый, храбрый и сильный — всё он, ее друг!

Девочка, конечно, нафантазировала себе идеальный образ возлюбленного, наделив его чертами Вадика. Не отличался тот особой красотой: невысокий, толстенький, нос картошкой; силой и смелостью тоже. Но это не имело никакого значения, главное — Саша видела в нем свой идеал.

Детская влюбленность тем и хороша, что уходит так же быстро и незаметно, как и приходит.

В пятом или шестом классе за Сашей пытался ухаживать Витька Первухин, известный в школе задирала. Этот обалдуй оказывал «даме сердца» весьма своеобразные знаки внимания: при встрече норовил толкнуть, якобы нечаянно, или наступить на ногу, корчил рожи, ржал лошадью, словом — валял дурака. Хорошо еще, руки не распускал, не пытался «зажать» и сделать непристойное предложение, подкрепляя его характерными телодвижениями: попадались в их школе и такие уроды. Однажды, набравшись смелости (или наглости), Первухин прислал ей записку примерно такого содержания: «Дорогая Александра! Я в тебя влюблен. Я хочу, чтобы ты стала моей женой». Ни дать, ни взять — сюжет для «Ералаша».

Саша демонстративно, на глазах у «поклонника», порвала любовное послание. Больше Первухин не приставал.

Любовь приходит и уходит… Были у Саши-школьницы мимолетные увлечения, как и у любой девочки, да стоит ли о них вспоминать?

Макс… Тут все не просто. Нельзя утверждать будто бы Александра сразу «запала» на, в общем-то, симпатичного парня, который всегда глядел на нее, как… как… (сравнить, даже, не с кем), пожалуй так взирал принц датский Гамлет на тень своего папы-короля — с ужасом и, одновременно с… любовью? Другое дело его приятель Рудольф. С тем было предельно ясно: Рудик на любую особь женского пола смотрел глазами мартовского гуляки кота. Макс же, когда они остались вдвоем, таращился, словно на редкостного зверя какого: и погладить охота, и страшно — вдруг укусит. Затем «Желтоглазую ночь» вспомнил, и… что-то екнуло у Саши. Не слова поднадоевшего уже шлягера взволновали девушку, а то, как они были сказаны. На мгновенье Саша даже поверила, что это его слова.

Макс едва все не испортил — полез (а ведь она не давала повода) обниматься. Саша оттолкнула его. Пожалуй, резче, чем следовало бы. Тут же пожалела, и сама, неожиданно, поцеловала.