По его приказанию евнухи принесли золоченые корзины со всевозможными украшениями. Он раздал награды, как обещал, и сам надел жемчуг на шею еще не успокоившейся Мариты, стоявшей на коленях перед ним.

— Ну, — подвел он итог, — вы все награждены, хотя ваша заслуга тут наименьшая, а ты, Самуд, давший мне такое дивное зрелище, ты не просишь ничего, как не просил и когда приручил моего коня… Ты горд, но не будешь иметь случая говорить, что Гайдер-Али — твой должник. Возьми мою саблю, от оружия гость не может отказаться, она будет напоминать тебе, что Гайдер-Али так же умеет награждать друзей, как наказывать и уничтожать врагов.

Он отвязал от пояса дорогую саблю, украшенную чудными камнями громадной ценности, и подал Самуду, который молча взял ее, низко кланяясь:

— Иди и отдыхай… Завтра начнем обучение сказкам, и, если ты и дальше будешь служить мне, как сегодня, у тебя не будет оснований уходить от меня.

Самуд прижал к груди подарок, поклонился до земли и удалился в свою палатку. Танцовщицы по знаку повелителя ушли в гарем в сопровождении евнухов. Марита же прильнула к ногам Гайдера-Али и положила ему на колени свою голову с рассыпавшимися волнами душистых волос.

III

На следующий день Самуд начал свою службу у Гайдера-Али, который продиктовал ему несколько писем своим визирям в Мизору и разные приказы военачальникам.

Все уже знали, что могучий повелитель водил пришельца в свой гарем, свидетельствуя тем самым о беспримерном благоволении к новому слуге. Все видели спокойное достоинство нового любимца и поэтому преклонялись перед ним, точно он уже стал одним из первых визирей страны.

Самуд много ходил по лагерю, ничто не ускользнуло от его глаз, и замечания, которые он высказал о расположении войск, встретили полное одобрение Гайдера-Али. Все его советы принимались, но тем не менее он шагу не делал без сопровождения телохранителей и приказ убить его при первом подозрении оставался в силе. Как ни милостиво относился Гайдер-Али к новому слуге, как ни импонировала ему его бесстрашная гордость, но недоверие так глубоко укоренилось в его душе, что он не мог от него отрешиться.

Он сам послал Самуда к Марите, чтобы учить ее рассказывать сказки. Евнух ввел Самуда в роскошную палатку фаворитки. Старая рабыня сидела в углу, зорко следя за выражением лиц Мариты и гостя. Марита лежала на диване, закутанная в широкую одежду из голубого шелка. Она почтительно поклонилась, скрестив руки на груди, вопросительно глядя на его серьезное, строгое лицо.

— Я пришел, как тебе известно, по приказанию господина, — объяснил Самуд, садясь против нее на довольно далеком расстоянии, — и выучу тебя сказкам, которые, наверно, порадуют его. Если ты каждый день будешь рассказывать ему новую сказку, то можешь надеяться сохранить его благоволение, хотя, — прибавил он, особенно пристально глядя на нее, — и не с такой уверенностью, как в том случае, если б волшебница дала тебе средство, о котором я рассказывал вчера в своей сказке.

Марита вздрогнула.

— Вы верите в силу этого средства, господин? — спросила она по-английски.

— Верю, так как знаю его и испытал! — отвечал Самуд.

Глаза Мариты радостно заблестели. Старуха навострила уши при непонятных ей словах, зорко следя за лицами говоривших.

— Будьте осторожнее, — предупредил Самуд, — старуха все видит, хоть не понимает разговора.

С тонкостью женского инстинкта Марита поняла необходимость данного предостережения. Она стала смотреть в упор на Самуда и произнесла с мольбой во взгляде, но улыбкой на устах:

— Если вы можете приготовить это средство, господин, умоляю вас, дайте его мне. Вы слышали, что говорил наш повелитель. Я убеждена, что он убьет меня в припадке гнева, а я не хочу умирать!

— Наш повелитель приказал научить тебя рассказывать сказки, — проговорил Самуд на канарезском языке, — чтобы ты могла их рассказывать ему во время его отдохновений после трудов. Как я вижу, ты понимаешь язык неверных, а мне иногда придется заставлять говорить проклятых врагов нашей веры на их языке. Ну, слушай мой рассказ, я начну с самого короткого, запомни его хорошенько, чтобы повелитель остался доволен тобой.

Марита с ужасом смотрела на него, не получая ответа на свою просьбу, она боялась, что он выдаст ее Гайдеру-Али, но спрашивать она не решалась. Она склонила голову и приготовилась слушать.

Самуд начал рассказывать одну из восточных сказок, простую по содержанию, но интересную по описаниям характеров и природы, по изречениям и поэтичным картинам.

Старуха слушала в углу, и даже Марита увлеклась занимательностью изложения. Самуд дошел до того места рассказа, когда герой-магометанин попадает в плен к англичанам и с ним говорит английский полководец. Самуд заговорил по-английски.

— Я исполню вашу просьбу, прекрасная Марита, если вы обещаете всегда оставаться моей подругой и защитницей. Когда я кончу мой рассказ, попросите меня приготовить вам душистые умывания и мази для волос, о которых я будто бы говорил вчера.

Марита подняла глаза, лицо ее сияло счастьем.

— О, великий господин, — обратилась к Самуду старуха, внимательно слушавшая и приписавшая перемену в лице Мариты рассказу. — Не будете ли так добры передать на нашем языке слова неверного полководца, чтобы и я порадовалась?

Самуд приветливо кивнул головой и передал на канарезском языке речь английского полководца, который в воздаяние храбрости своего пленника возвращал ему свободу…

Самуд продолжал рассказ.

— Хорошо ли ты запомнила все, прекрасная Марита? — спросил, окончив сказку, Самуд.

Марита уверила, что запомнила, и повторила некоторые, самые трудные места рассказа.

— У меня есть еще просьба к тебе, высокий гость моего повелителя. Ты говорил вчера о твоем искусстве приготовлять мази для волос и умывания для лица и рук. Прошу тебя, дай мне их, чтобы я стала еще красивее и чтобы другие рабыни не превзошли меня.

— Я охотно исполню твою просьбу, — отвечал Самуд. — Я сомневаюсь, что они улучшат твою красоту, но аромат понравится тебе и нашему повелителю, а лицо твое будет нежно, как утренняя заря. Скоро я принесу тебе эти средства и научу, как обращаться с ними.

Он поклонился и ушел, а когда его опять позвали вечером для игры в цветы, Гайдер-Али попросил его с улыбкой:

— Марита хочет иметь твои мази! Вот тщеславие женщин, они непременно хотят быть еще красивее, чем созданы, и забывают, что молодость и природная свежесть — их главные чары. Исполни все-таки ее желание…

На следующее утро Гайдер-Али похвалил своего гостя, так как первый рассказ, выученный Маритой, понравился ему и доставил приятное развлечение.

Уроки продолжались. Через несколько дней Самуд принес мази и душистые умывания в разных баночках и бутылочках. Среди них выделялся хрустальный флакон особой формы. Когда Самуду пришлось в рассказе опять говорить за англичанина, он сказал по-английски, не изменяя выражения лица:

— Спрячьте флакончик с длинным горлышком. Если вы выльете его в стакан шербета и подадите вашему повелителю, он навсегда будет привязан к вам, как сказочный калиф к своей рабыне. Даже когда ваша красота увянет, вы сохраните свою власть над ним. Флакончик же вы должны разбить, а осколки зарыть в землю под ковром вашей палатки, чтобы они никому не попались в руки.

Он опять перевел речь англичанина для старухи на канарезский язык, а когда урок кончился, Марита, счастливая и довольная, спрятала флаконы в дорогую шкатулку, где хранила драгоценности.


Вечером волосы ее благоухали, лицо разрумянилось, даже Гайдер-Али нашел ее красивее обыкновенного, а все остальные ей позавидовали. Евнухи подали, как всегда, шербеты. Кубок Гайдера-Али отличался от всех особенной художественной работой и был украшен драгоценными камнями.

Марита подбежала и взяла кубок. Она хотела сама подать его повелителю. Широкий рукав ее одежды, обыкновенно закинутый на плечо, спустился и Марита отвернулась поправить его. Она держала кубок в одной руке, другая рука ее на секунду скрылась в складках пояса. Все произошло так быстро и естественно, что никто, кроме Самуда, ничего не заметил. Рука Мариты дрогнула, подавая кубок Гайдеру-Али, и она с испуганным напряжением глядела, как повелитель осушил его до дна.

Вернувшись в свою палатку, Самуд долго сидел, мрачно устремив глаза в пространство.

— Свершилось убийство, — прошептал он, — низкое убийство человека, предложившего мне гостеприимство, даровавшего мне свою милость и доверие. — Он вскочил и сдавил голову руками. — Доверие? Нет, ведь меня всюду сопровождают его телохранители и малейшее подозрение повлекло бы мою смерть… Разве он не враг того, кто сделал меня снова человеком? Разве он не истребил тысячи людей, не имея никакого повода к ненависти и мести человечеству? — Он упал на колени, скрестил руки на груди и поднял к небу свои глубокие черные глаза. — Внемли мне, вечная таинственная сила, создавшая свет и управляющая им. Я отчаялся в тебе, я проклял жизнь, которую ты даровала мне… ты услышала меня, ты дала мне отомстить врагам, желавшим уничтожить меня… ты дала мне в руки гордого, неумолимого, жестокого тирана, который погубил тысячи людей и раздавил бы меня, как червяка, если б знал, кто я… Дай мне счастье, и я отрекусь от мести, я буду жить для любви и милосердия… — Он склонил голову и тихо-тихо прошептал: — Маргарита!..

На другой день рано утром в лагере поднялось волнение, передовые посты и конные разведчики принесли известие, что в Мадрасе наблюдается необычайное движение. Гайдер-Али сам поднялся на башню, как только взошло солнце, и осмотрел в телескоп позицию противников.

Типпо Саиб, главные начальники, маркиз де Бревиль и другие французские офицеры находились с ним. Сначала он подумал, что наконец-то пришла ожидаемая французская эскадра и вызвала смятение в городе, но английские суда, доставившие подкрепление, спокойно стояли на рейде, и на море нигде не виднелось ни одного паруса. Перед городом же, за предместьями, замечалось большее, чем обычно, количество войск. Войска двигались вперед, минуя виллы и сады, все новые войска выступали из города и располагались в боевом порядке.

— Они дерзают выступать в открытое поле! — вскричал Гайдер-Али. — Клянусь пророком, они погибли!

— Совершенно верно, — заметил Бревиль, тоже внимательно смотревший в бинокль. — Они занимали твердую позицию под защитой форта, но в открытом поле они в нашей власти. Мы должны их ожидать здесь, чтобы они рассеялись под орудиями Арко, и тогда при отступлении мы сможем перебить или разогнать их…

— А ты что скажешь, Самуд? — обратился Гайдер-Али к своему гостю. — Ты разделяешь мнение Бревиля?

Видя войска, выступающие из Мадраса, Самуд вздрогнул и крепко стиснул губы, но сейчас же оправился и спокойно отвечал Гайдеру-Али:

— Нет, великий господин, я не разделяю этого мнения. Если войска, выступающие из города, плотной массой придут сюда, то им придется погибнуть всем, до последнего человека. Враг, доведенный до отчаяния, опасен, и я не думаю, что тебе следует рисковать всем, что ты завоевал. Для тебя самое лучшее все-таки запереть их в Мадрасе и взять голодом. Если ты их победишь в открытом поле, они будут отступать в беспорядке и ты можешь ворваться вместе с ними и взять город. Если они удержатся, то, видя опасность, грозящую городу, им все-таки придется отступить, и если даже они отступят на старые позиции, то уже значительно ослабленными. Весть о поражении их разнесется быстро и даст тебе новых союзников…

— Клянусь пророком, ты прав, я того же мнения, так и должно быть! — согласился Гайдер-Али. — Подать мне лошадь!

Последние слова он проговорил торопливо, тревожно провел рукой по лбу и наклонил голову, точно она у него закружилась. Самуд следил за каждым его движением. Гайдер-Али опять выпрямился и удивленно озирался, точно ища причины своего головокружения. Потом он еще раз посмотрел в телескоп на равнину, где двигались войска и его армия начинала выстраиваться.

— Оставайся при мне, Самуд. У тебя зоркие глаза, и ты можешь мне понадобиться! — приказал он.

Самуд подошел, а за ним и телохранители. Гайдер-Али взглянул на них, они точно спрашивали его глазами, но он с улыбкой кивнул головой, как бы говоря, что отданное им приказание остается в полной силе.

«Он не верит мне, — подумал Самуд, — тем лучше!»

— А ты, сын мой, еще здесь? — спросил Гайдер-Али, оглянувшись и видя Типпо Саиба на башне. — Ты не с войсками, не стремишься навстречу врагу?

Типпо Саиб опустил глаза под пронизывающим взглядом отца:

— Я хотел просить тебя, отец, доверить мне крепость Арко, которой ты вполне справедливо придаешь значение надежного прикрытия.