Магомед-Вахид и Бабур-Али равнодушно взирали на оказываемый им почет, и неутешительные новости о финансовом положении их повелительниц их не тронули. Они желали только покоя, удалившись в самые тихие комнаты своих помещений. Залечивая свои раны, они старались в полном уединении оправиться от пережитых страданий и позора. Когда они поправились и смогли показаться своим повелительницам, они, попросив себе аудиенцию, в блестящих одеждах, как и прежде, предстали перед княгинями и их придворными дамами.
Валие-ул-Даула не спросила, что произошло с визирями, может, она слышала что-нибудь или догадывалась по собственному опыту. Только в бесконечно мягком, ласковом тоне ее голоса, когда она спросила о здоровье своих сановников, звучало глубокое сочувствие, и она отвернулась, когда Магомед-Вахид со слезами на глазах и рыданиями в голосе отвечал, что он все время прекрасно себя чувствовал.
— Ваши высочества решились выдать крупную сумму из вашего капитала в Калькуттском банке, так что там теперь почти ничего не останется, — проговорил Магомед-Вахид. — Чудные имения, оставленные Суджи-Даулой, находятся в управлении англичан. Придется несколько ограничить расходы по содержанию двора ваших высочеств, так как у нас остается только казна Суджи-Даулы, которую мы верно хранили и по мере сил увеличивали за последние годы.
— Нам придется голодать? — ужаснулась Фарад-эс-Салтанех.
— Что за вопрос? — строго прервала ее Валие. — Разве могут голодать княгини Аудэ, мать и вдова великого Суджи-Даулы?
Но и она робко и вопросительно смотрела на серьезное, грустное лицо Магомеда-Вахида.
— Нет, конечно, — он слабо улыбнулся, — казны достаточно, чтобы содержать слуг и давать нищим, как предписывает закон милосердия, а если мы несколько убавим слонов и лошадей, то их высочества даже ничего не заметят. Но нам все-таки надо позаботиться о будущем, насколько оно в руках человеческих, и я советовал бы их высочествам не класть больше денег в Калькуттский банк.
— Вы совершенно правы! — согласилась Валие. — Велите надежным рабочим выстроить новую кладовую, еще более верную и скрытую, чем теперешняя, и перенесите туда все, что у нас осталось от щедрого дара Суджи-Даулы. Вы знаете, что я далека от скупости, но обязана хранить сокровища, доверенные мне Богом, для бедных и нуждающихся. О, как тяжело нуждаться и видеть нужду!
Магомед-Вахид низко поклонился, обещая исполнить приказание повелительницы, и вышел. Жизнь двора пошла своим чередом. Нищие опять теснились на дворах и получали подаяние, хотя не столь щедрое, как прежде. Знатные жители Байзабада приезжали свидетельствовать свое почтение высоким бегум, и они опять стали иногда выезжать, плотно закутанные, в золоченых паланкинах, с блестящей свитой, приветствуемые радостными криками народа.
Только английские войска не уходили, английские караулы стояли у ворот дворца и, хотя оказывали царские почести княгиням, но также могли в любой момент, если бы на то последовало распоряжение, запереть ворота и запретить выход. И Магомед-Вахид должен был еще содержать это войско, согласно приказу, полученному от полковника Мартина, против которого он не возражал, боясь вызвать новые преследования.
Тем временем Асаф-ул-Даула вернулся в Лукнов и под впечатлением крайнего возбуждения народа составил и огласил перед всем городом торжественный протест против заключения придворных сановников Байзабада и против отобрания имений княгинь. В нем он приказал молиться во всех мечетях за избавление его матери и бабки от страданий, ниспосланных им судьбой. Своим протестом Асафу-ул-Дауле удалось успокоить общественное мнение. Гастингс, все еще живший в крепости и рассылавший оттуда свои приказы в Калькутту, Мадрас, Гайдерабад и Минору, ничем не опроверг протеста набоба, за который тот униженно извинялся через тайных гонцов.
Ему требовалось, чтобы в данную минуту в Аудэ царила тишина и спокойствие и только что водворенный по всей Индии порядок не нарушался новыми недоразумениями. Он холодно и надменно отвечал посланному набоба, а через своего резидента мистера Раутона, вернувшегося в Лукнов, передал набобу очень резко составленную бумагу, в которой называл его протест против постановления английского суда, им же одобренного и усиленного его собственными мероприятиями, нарушением союзных договоров и неуважением к английскому правительству и народу.
Сэр Элия Импей, когда штраф в миллион фунтов и судебные издержки в двести тысяч фунтов стерлингов были уплачены, покинул Байзабад и отправился к губернатору.
Гастингс все еще пребывал в крепости с намерением, обусловленным хорошим знанием психологии индусов. Индийским князьям и народу главным образом импонирует твердая самонадеянность, с которой губернатор в центре страны из одинокой крепости рассылает приказы на юг и на север, все подчиняя своей воле. Кроме того, он не был уверен в состоянии дел компании в Англии, неблагоприятные условия, в которых так недавно находилась Индия, там известны по сообщениям его врагов, а известие о его победах и успехах и громадные суммы денег еще не достигли английских берегов, находясь в пути. Последний корабль из Европы принес весть, что на него сильно нападали в парламенте, где образовалось два комитета, во главе которых стояли Эдмунд Бурке, парламентский оратор оппозиции, и Генри Дундас, лорд-адвокат Шотландии. Оба комитета приняли очень враждебное Гастингсу направление и в обоих руководящую роль играл старый непримиримый враг его Филипп Францис. По предложению комитетов Бурке и Дундаса, нижняя палата пришла к заключению, жестоко критиковавшему управление Индией и требовавшему от компании отозвания Гастингса, порочившего в Индии британское имя. Верхняя палата, правда, не примкнула к этим решениям, и министерство тоже не поддержало, но положение все-таки оставалось шатким.
Компания под влиянием дошедших до нее неблагоприятных известий могла согласиться пожертвовать губернатором по настоянию нижней палаты, лишь бы не покушались на ее верховные права, и Францис мог вторично, теперь уже с поддержкой нижней палаты начать нападение на своего давнего смертельного врага. Такое нападение Гастингс предпочитал встретить в горной крепости Аудэ, чем в Калькутте. Он помнил, как трудно проходила борьба с Клэверингом и Францисом, воспоминание о Нункомаре тоже еще жило среди индусов, и если бы посланному компании удалось убедить всех в своих взглядах, то положение Гастингса в самой Калькутте стало бы небезопасным. Он же твердо решил не уступать и вторичному нападению и в крайнем случае назвать себя правителем Индии. Он устранил бы тогда верховную власть компании, провозгласил себя представителем короля и министерства и таким образом сразу достиг бы конечной цели своих трудов, присоединив Индию к короне Великобритании. По ежедневным донесениям капитана Синдгэма, он знал, что в Калькутте пока не произошло ничего, заставляющего предполагать какую-либо перемену в Лондоне, но именно поэтому он оттягивал свое возвращение, желая наверняка знать, какое положение примут относительно него директора компании и общее собрание акционеров. Наконец произошло событие, заставившее его выйти из выжидательного положения и спешно вернуться в Калькутту.
В один прекрасный день с почтовым кораблем из Англии прибыл молодой лорд Чарльз Торнтон — родственник лорда-адвоката Шотландии Генри Дундаса, председателя Комитета по делам Индии в нижней палате, где Францис прилагал все старания свалить Гастингса.
Лорд Торнтон привез рекомендательные письма к Гастингсу от директора компании и некоторых членов министерства и сказал, что, совершая кругосветное путешествие, хочет изучить и такую важную для Англии страну, как Индия. Конечно, не было ничего странного, необычайного в том, что молодой знатный англичанин, совершая большое путешествие, посетил и Индию.
Поэтому лорда Торнтона леди Гастингс принимала с любезным и роскошным гостеприимством, на которое мог рассчитывать каждый англичанин, посещавший дом генерал-губернатора Индии.
Лорд Чарльз, двадцатипятилетний молодой человек, высокий, стройный, безукоризненно одетый, но без чрезмерного франтовства своими манерами, движением, выражением лица, разговором изобличал человека высшего круга. Каждый признал бы Чарльза Торнтона красивым и удивительно интересным собеседником, так как он умел говорить обо всем, не впадая в педантичную ученость и не навязывая своих мнений. Однако при ближайшем знакомстве наблюдательные и чуткие люди замечали за располагающей милой маской холодную, надменную самоуверенность. Его красиво очерченный рот с тонкими бледными губами резко кривился, а выражение глаз принимало враждебность, когда ему что-нибудь не нравилось. Такое впечатление скоро сложилось и у леди Марианны, она чувствовала себя стесненной в его присутствии, не могла говорить свободно и непринужденно, как всегда, а начинала взвешивать слова, и радостное, естественное настроение интимного кружка исчезло при появлении лорда Торнтона.
Подобное мнение имела о нем и Маргарита. Как ни осыпал он ее галантными доказательствами внимания, как ни старался потакать ее наклонностям, молодой девушке становилось не по себе в его присутствии, хотя по привычке она всегда свободно и уверенно держала себя в обществе. Она почти не говорила с ним, отвечала нерешительно, сидела с опущенными глазами и ни словом, ни взглядом не обращалась к капитану Синдгэму, так как ей казалось, что именно тогда проницательный лорд особенно упорно будет следить за ней.
Капитан тоже страдал от присутствия молодого лорда, уже потому что непринужденная, детская веселость Маргариты исчезала. Он чувствовал при лорде какую-то неловкость, безотчетную антипатию. И его выслеживающий взгляд производил на Синдгэма впечатление острого оружия; молодой лорд принял относительно него светский сдержанный тон, который, оставаясь вполне в границах вежливости, имел оттенок высокомерного, оскорбительного превосходства. Он уже несколько раз при случае без явного любопытства спрашивал капитана о его семье и родственниках в Англии, как часто бывает между соотечественниками, встречающимися далеко от родины, но капитан видел, что при таких вопросах в глазах лорда выражалось недоверчивое сомнение. Ему казалось что Маргарита, никогда не говорившая о его семье и происхождении, при подобных разговорах пытливо смотрела на него. Он всегда отвечал кратко и уклончиво, и холодная мимолетная улыбка, появлявшаяся на губах лорда, еще более оскорбляла его.
Создавшаяся обстановка производила на капитана угнетающее впечатление. Вся его непринужденная веселость пропала, он стал опять угрюм и замкнут, как прежде, и почти не имел случая быть наедине с Маргаритой. Лорд Чарльз ежедневно занимался верховой ездой, что заставляло Марианну тоже присутствовать в манеже. Торнтон любовался умением и уверенностью Маргариты, хотя она неохотно показывала при нем свое искусство и признавал замечательное умение капитана, но, как ни любезно звучали его слова, они воспринимались как поощрение слуге — шталмейстеру, который хорошо исполнял свою службу и должен радоваться похвале начальства.
Когда капитан и Маргарита оставались наедине, между ними точно вставала темная тень. Она говорила ему слова, полные любви и сердечности, горячо жала его руку, сияющими глазами смотрела на него, но часто опускала голову под его серьезным взглядом и никогда не говорила о лорде Торнтоне. И он никогда не упоминал о нем. Он стоял между ними, как призрак, которого никто не решался тронуть, но который обоим причинял тревогу и горе.
Капитан и Марианна немедленно сообщили Гастингсу о приезде лорда. Он настоятельно советовал жене принять лорда, имевшего большие связи в Англии, с изысканной любезностью и самым приятным образом обставить для него пребывание в Калькутте.
Капитан при безграничном доверии, оказываемом ему губернатором, получил подробную и точную инструкцию своего поведения, так как Гастингс, признавая Марианну вполне равноправной подругой жизни, все-таки хотел по возможности устранить ее от соприкосновения с заботами и тревогами жизни. Он хотел один вести борьбу, устранять опасности и только приносить к ее ногам лавры победителя.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
"На берегах Ганга. Раху" отзывы
Отзывы читателей о книге "На берегах Ганга. Раху". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "На берегах Ганга. Раху" друзьям в соцсетях.