Так и вышло, что когда первая же встреченная ею в той самой кондитерской жительница города назвала свое имя и вопросительно взглянула на маму, ожидая услышать ответ, явно ничего даже не подозревая о скандальной славе, которая тянулась за ней в Вашингтоне, слова «Маргарет Лоусон» застряли у нее в горле.

Маргарет Лоусон была двадцатичетырехлетней официанткой из Вермонта, которая мечтала изменить мир, защищать природу, встряхнуть Вашингтон, а вместо этого была вынуждена подавать кофе мужчинам в деловых костюмах, чтобы было чем платить за квартиру. У нее не было ни родителей, ни родни, ни корней. Она была женщиной, чье имя пестрело на обложках десятков журналов и которая совершенно не нуждалась в известности. Она была женщиной, совершившей самую непростительную ошибку из всех возможных, пусть и получившая благодаря этой ошибке самое лучше, что можно было получить.

Маргарет Лоусон не было места в этом новом городке, в этой новой жизни. И она назвалась своим детским именем, давным-давно покрытым пылью за ненадобностью, и девичьей фамилией матери.

– Мэгги О’Нил, – произнесла она, протягивая руку.

Так Маргарет Лоусон канула в небытие, прихватив с собой Элинор Лоусон.

Они редко разговаривали на эту тему, Элли и ее мама. И все равно она висела между ними в воздухе, когда, натыкаясь случайно на телерепортажи с заседаний сената, они слишком поспешно переключались на другой канал или когда по утрам на крыльцо дома с увесистым шлепком ложилась свежая газета, принося с собой новости из мира большой политики. И в особенности когда они говорили о деньгах и о ее учебе в колледже, с которыми не было бы никаких затруднений, будь она по-прежнему Элинор Лоусон или даже Элинор Уитмен, а не Элли О’Нил.

Теперь ее отец был сенатором США и серьезным претендентом на роль кандидата в президенты от Республиканской партии. Скандал в конце концов улегся, как это случается со всеми скандалами. Хотя во всех статьях, блогах и публикациях на эту тему обычно все равно хоть вскользь да упоминалось о его предполагаемом романе с официанткой, несмотря на то что уже прошло столько времени. Иногда всплывала тема возможного существования у него внебрачной дочери, впрочем не слишком активно. Всех куда больше интересовала его настоящая семья: безмерно снисходительная жена и двое сыновей – один годом старше Элли, другой годом младше. Оба они были такими же светловолосыми, как их мать, и на фотографиях всегда красовались рядом с отцом – то на охоте, то на рыбалке, то просто на пикнике.

Они, без сомнения, обедали в модных ресторанах, а не в дешевых забегаловках, ходили в частные школы, а не в государственные с их вечной нехваткой средств то на одно, то на другое. И они наверняка не колеблясь обратились бы к отцу с просьбой оплатить им летний поэтический курс. И хотя бо́льшую часть времени Элли даже не помышляла о том, чтобы обменять свою жизнь на все это – даже будь у нее такая возможность, – иной раз ей казалось несправедливым, что у нее никогда не было шанса попробовать, что такое быть дочерью Пола Уитмена.

Если он когда-то и пытался их разыскать, Элли ничего об этом не знала. Она старалась не думать о том, что для человека его уровня найти их при желании не составило бы никакого труда, что он мог бы поддерживать с ней связь, звонить ей время от времени, поздравлять с праздниками или еще каким-то образом обозначать свое присутствие в ее жизни. Может, это была мамина вина, а может, нет, может, он задавался вопросом, как они живут, может, нет, может, он иногда скучал по ним, а может, правы были журналисты, и для него они всегда были не более чем случайным эпизодом, не достойным ничего большего, нежели мимолетное упоминание мелким шрифтом.

Малышка между тем протянула отцу открытку с восходом солнца над морем, но матери уже удалось вытурить мальчишек за дверь, и теперь она настойчиво звала мужа с дочерью. Мужчина посмотрел на девочку с беспомощным выражением; подбородок у нее задрожал, и она прижала открытку к груди.

– Пусть возьмет ее просто так, – услышала Элли собственный голос, и мужчина с изумленным лицом обернулся.

Малышка просияла и выпорхнула за дверь, зажав открытку в руке. И пусть это мгновение могло улетучиться у нее из памяти еще до конца поездки, если не до конца прогулки, Элли все-таки надеялась, что оно останется с ней подольше.

Когда они ушли, Элли вновь уткнулась в монитор.

«Вряд ли у меня получится, – написала она Грэму. – Прости». Отослав письмо, она села и стала ждать.

Через девять минут от него пришел ответ: «Тогда я отправлюсь на поиски в одиночку и занесу тебе свой улов вечером».

При мысли о том, что вечером он снова окажется у нее на крыльце, Элли невольно улыбнулась, потом закусила губу и уставилась взглядом в клавиатуру.

«Вечером я тоже не могу, – написала она и после секундного размышления добавила: – К тому же я понятия не имею, что такое этот твой вупис».

Не прошло и минуты, как компьютер негромко пискнул и на экране вновь высветилось его имя.

«Так давай выясним».

Элли поколебалась.

«Без фотографов?»

Поползла минута, за ней другая, но у Элли было такое чувство, что прошло гораздо больше времени. Наконец пришел ответ.

«Без фотографов».

На этот раз Элли не стала ждать.

«О’кей», – напечатала она торопливо, чтобы не передумать.

Вот так и вышло, что пять часов спустя она направлялась по дороге к бухте, гадая, не сделала ли ошибку. Элли отдавала себе отчет в том, что в таких вещах всегда есть какая-то критическая точка, до которой еще есть возможность передумать, пойти на попятный. Но, шагая мимо магазина рыболовных снастей и проката водных мотоциклов по направлению к пляжу, она не могла отделаться от чувства, что на полном ходу летит мимо всех предупредительных знаков и очень скоро точка невозврата будет пройдена и ничего изменить уже будет невозможно.

У нее были десятки доводов против. Она ему надоест, и он ее бросит. Всего через несколько недель ему нужно будет возвращаться домой. Он слишком знаменит. Он выдаст их тайну просто потому, что он – это он. Он играючи разрушит ее жизнь.

И тем не менее какой-то могучий импульс неумолимо гнал ее вперед, ближе к бухте; и вот уже земля под ее ногами сменилась камнями. Впрочем, она едва замечала, что происходит вокруг. Перед глазами то и дело всплывало его лицо и письма, которыми они обменивались через всю страну. И каждая строчка словно выражала самое лучшее, что было в них обоих.

Возможно, встреча с ним была всего лишь приложением к переписке, которая тянулась уже несколько месяцев. Если вся ее жизнь до знакомства с ним была чем-то вроде прелюдии, тогда, наверное, все это было просто постскриптумом.

P. S. Привет.

P. S. Спасибо, что приехал.

P. S. А вот и я.

Деревья впереди росли реже, открывая вид на небольшую бухточку. Волны лизали серые камни. Увидев, что он уже ждет ее, Элли остановилась как вкопанная, потом торопливо отступила назад, в тень деревьев. Грэм сидел на корточках и лениво перебирал камешки. Она смотрела, как он взял в руку один из них, похожий на кривобокое сердечко, и принялся разглядывать, склонив голову набок.

Элли вспомнилось письмо, которое он прислал ей всего несколько недель назад. Они тогда говорили о школе, и он признался, что в детстве у него никак не получалось делать валентинки, в особенности те, для которых нужно было сложить лист картона пополам и по шаблону обрисовать на нем половинку сердечка.

«У меня всегда получались розовые блямбы», – написал он.

«По-моему, все сердечки на них похожи», – ответила ему тогда Элли.

Она глубоко вздохнула и собралась с духом. Он чуть повернул голову и в профиль вдруг стал казаться совсем другим. Не таким эффектным, как на глянцевых фотографиях, а более близким. Конечно, она представляла себе GDL824 совершенно другим, но сейчас перед ней был и не Грэм Ларкин с обложки. Сейчас он был просто Грэм.

«Грэм!», как, подумалось ей, сказали бы русские. Элли почувствовала, как розовая блямба ее сердца вдруг учащенно забилась. Она внезапно поняла, что в этом восклицании соединялись крик, удивление и радость, все самое искреннее, и без колебания двинулась ему навстречу, чтобы высказать это приветствие ему лично.

* * *

От: GDL824@yahoo.com

Отправлено: понедельник, 10 июня 2013 16:24

Кому: EONeill22@hotmail.com

Тема: Re: планы на сегодня

Я не смог отыскать камень, о котором ты говорила, но, думаю, пришел по адресу. Кроме меня и чаек, здесь никого нет, так что ты без труда меня найдешь…

(Я – тот, который без перьев.)

8

Когда она наконец появилась на пляже, Грэм пребывал за миллион миль отсюда. Он прокручивал в голове текст своей роли к завтрашним съемкам. Это был пылкий монолог, который его герой произносил, уйдя с отцовских похорон и направляясь к тому самому месту, где тот погиб, старой рыбачьей лодке под названием «Юркая рыбешка». Но слова ускользали, точно их сносил океанский ветер.

Он перебирал гладкие камешки, покрывавшие пляж, так непохожий на белые пески Калифорнии, когда услышал за спиной ее шаги. Весь подобравшись, он обернулся.

– Привет.

Он вскинул на нее глаза и вновь отвел их в сторону. От чего-то ему трудно было смотреть на нее, хотя ничего другого ему сейчас не хотелось так сильно. Все вокруг было серое – деревья, скалы, небо, даже свинцового оттенка вода, – и посреди всего этого стояла Элли, с ее рыжими волосами и в белой футболке, в джинсовой юбчонке и резиновых шлепанцах. Это, в сущности, была самая банальная в мире картина – девушка на берегу моря, – но почему-то у Грэма было такое чувство, как будто он смотрит на солнце.

– Ну как, удалось найти сокровища? – поинтересовалась она, кивнув на камень, который он держал в руке, и когда Грэм разжал пальцы, чтобы взглянуть на него внимательнее, то понял, что в самом деле нашел сокровище. К его изумлению, находка оказалась в форме сердца. Щеки у него вспыхнули, и он сунул камешек в карман, слегка покачав головой. Если бы он показал ей каменное сердце, она решила бы, что он подбивает к ней клинья. Подумала бы, что он ничем не отличается от своих персонажей в кино.

– Не хочешь прогуляться? – грубовато спросил он.

Она кивнула, и они двинулись вдоль берега, оскальзываясь на камнях. Оба молчали, но это молчание не было неловким, а шум волн обеспечивал необходимое звуковое сопровождение. Элли шла на полшага впереди него, и он гадал, куда она их ведет. Неровные голыши шатались под ногами, и Грэм то и дело спотыкался. Когда он в очередной раз чуть не потерял равновесие, на лице Элли мелькнула мимолетная улыбка.

– Дурдом какой-то, – сказал он. – И вы считаете это пляжем?

– Наверное, мы здесь просто более жизнестойкие, – ухмыльнулась она.

– Ты намекаешь на то, что все калифорнийцы – неженки?

– Про всех калифорнийцев я ничего не говорила, – возразила она. – Я имела в виду исключительно тебя.

Грэм рассмеялся:

– Ну да, логично. Но все-таки когда мы выберемся на твердую землю?

Элли махнула рукой, и Грэм увидел впереди тонкую ленту тропинки, тянущуюся вдоль небольшой набережной на дальнем конце пляжа. Она вывела их в рощицу, и через несколько минут они вынырнули на пустынную дорогу.

– Ты что, задумала меня убить? – поинтересовался Грэм, оглядев безлюдную улицу с разбитым асфальтом и покосившимися деревьями.

– Только если ты и дальше будешь задавать так много вопросов, – ответила она, и они зашагали по дороге, стараясь держаться обочины, усыпанной гравием.

– Нет, серьезно, куда мы идем?

Элли покосилась на него.

– Мы идем на поиски, – ответила она таким тоном, как будто это было нечто само собой разумеющееся.

– На поиски, – эхом отозвался он. – Мне это нравится.

– Как Дороти, когда она пыталась найти дорогу из страны Оз обратно домой.

– Или как Ахав, бороздивший моря в погоне за белым китом[5].

– Именно, – подтвердила она. – Только мы охотимся за вуписами.

– А-а, – протянул Грэм с довольным видом. – Значит, ты все-таки поверила в их существование?

Элли покачала головой:

– По-прежнему сомневаюсь. Но если их где-то и можно найти, то только здесь.

Он уже готов был спросить, где это «здесь», но тут они вышли на развилку. Дорога внезапно стала более оживленной, и впереди показалась череда строений – магазин товаров для дома и сада, агентство недвижимости, компания по продаже подержанных машин, и посреди всего этого здание такого ядерно-розового цвета, какой ему в жизни до сих пор видеть не доводилось. Примыкающий к зданию дворик был уставлен столиками, над каждым из которых торчал веселенький зеленый зонтик, а на крыше красовалось гигантское ванильное мороженое в вафельной трубочке, увенчанное солнцезащитными очками.