Элли уже рисовала в уме картины того, что неминуемо должен был принести с собой завтрашний день, понимая, что он сейчас наверняка занят тем же самым: позвонить пресс-агентам и адвокатам, приготовиться к разговору с менеджером, обдумать негативные последствия для репутации. Мало что так интересовало мир, как сорвавшаяся с катушек знаменитость, мало что так возбуждало, как публичная потеря самообладания. И кому какое дело, что репортеры преследовали их и вели себя чересчур агрессивно. Все, что будет их волновать, – это что Грэм ударил одного из них.

Элли посмотрела на дом. Даже сквозь частокол деревьев она видела, что на кухне горит свет. Казалось, с тех пор, как мама оставила ее бултыхаться в воде, прошла целая жизнь; она наверняка уже волнуется, куда Элли запропастилась. При мысли о том, что придется рассказать обо всем маме, Элли стало тошно.

Когда она снова взглянула на Грэма, он все еще смотрел на нее.

– Прости, пожалуйста, – сказал он, немного помолчав.

Она смотрела, как шевелятся его губы, и ей вспомнился их поцелуй на пляже. А ведь они сейчас должны были быть на пикнике, промелькнула вдруг у нее мысль, но сама эта идея теперь казалась немыслимо далекой, как будто ее придумали два совершенно других человека.

Элли покачала головой:

– Ты не виноват.

– Но я испортил все еще больше, – ровным голосом произнес Грэм. – Теперь они раздуют эту историю до небес.

– Все в порядке, – сказала Элли, хотя понимала, что ничего не в порядке.

Она приняла решение держаться от него подальше, чтобы не вляпаться именно в такую ситуацию, но снова подпала под его чары, бесповоротно и, пожалуй, неотвратимо. И теперь ей казалось нечестным, что все ее душевные метания были только ради того, чтобы вновь окончиться ничем.

Сколько можно было так терзать их обоих?

– Пожалуй, мне пора, – сказала она, оглядываясь на дом.

Между ними в воздухе висела какая-то напряженность, и Грэм выдавил из себя улыбку. Но это была ненастоящая, актерская улыбка, кривая и натянутая, и она померкла, едва она взяла его за руку.

– Послушай, – сказал он, сжимая ее пальцы в своих. Вид у него был решительный. – Я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы замять всю эту историю. Ты веришь мне?

Она кивнула, пытаясь сделать вид, что верит, и, развернувшись, зашагала по дорожке, ведущей к дому, а он остался стоять на улице. Лишь уже очутившись на крыльце, она привалилась к двери и сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем повернуть ручку. Мама хлопотала на кухне, и Элли вдруг отчетливо поняла, что если заговорит с ней, то не выдержит и разрыдается, а к этому она сейчас была не готова – к объяснениям и признаниям, ко всем тягостным последствиям этого вечера, – поэтому она лишь хрипло крикнула: «Привет!» – и поспешила подняться к себе.

Очутившись в комнате, она схватила ноутбук и, устроившись с ним на кровати, стала смотреть, что пишут в Интернете про Грэма. Самые свежие ссылки были на его сегодняшние фотографии в обществе Оливии перед кулинарией и на немногочисленные статьи с рассуждениями о том, в каком фильме он будет сниматься дальше. Ни о репортере с подбитым глазом, ни о разбитой камере, ни о загадочной рыжеволосой девушке, незаконной дочери потенциального кандидата в президенты, пока нигде не было ни слова.

Остаток вечера она провела в кровати, уверяя маму из-за двери, что не хочет есть, и без конца нажимая на кнопку «обновить», так что в конце концов слова и строчки стали расплываться и сливаться друг с другом, превращаясь в бессмысленный набор букв.

Элли понятия не имела, во сколько заснула, но, когда она проснулась, за окнами было еще темно. Не сразу нащупав телефон, она взглянула на экран и увидела, что сейчас только самое начало шестого. На нее немедленно нахлынули воспоминания о событиях предыдущего вечера, и она в панике схватилась за ноутбук.

На этот раз поиск выдал ей то, что она искала. Все до мельчайших подробностей. С упавшим сердцем она пробежала глазами заголовки. «Грэм идет вразнос»; «Ларкин зажигает „фонари“»; «Истинное лицо Ларкина». Она прокручивала статью за статьей, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, и задавалась вопросом, видел ли уже все это Грэм. Самые первые из них появились в Сети уже в одиннадцать вечера – видимо, практически сразу же после того, как Элли уснула. Некоторые сопровождались фотографией Грэма за миг до того, как был нанесен злосчастный удар: локоть за ухом, точно у лучника, натягивающего тетиву, лицо мрачнее тучи. На заднем плане Элли различила валяющееся на земле полотенце с морскими коньками, а рядом с ним свою собственную бледную руку и несколько прядей рыжеватых волос.

Судя по всему, им не удалось сделать ни одной сколько-нибудь пригодной к использованию ее фотографии, хотя во всех статьях упоминалась «неизвестная спутница». Похоже, это было все, что им удалось раскопать, во всяком случае на данный момент, но Элли понимала, что радоваться рано. Она отдавала себе отчет, какой громкий будет скандал, и осознавала весь масштаб последствий. Сердце у нее сжималось от беспокойства за Грэма. В нескольких статьях упоминался возможный судебный иск, в то время как другие просто выставляли его как неожиданно показавшего свое истинное лицо дебошира, как будто он был каким-то зверем, который все это время находился в спячке, а теперь пробудился. Она понимала, что, даже если иска и не будет, эта история может нанести огромный урон его имиджу, его карьере, его фильму, и ей отчаянно хотелось найти какой-нибудь способ защитить его, объяснить, как все обстояло на самом деле, что на его месте кто угодно мог бы повести себя так же.

Но она понимала, что не может этого сделать, как понимала и то, что в любой момент кто-нибудь может сложить кусочки пазла воедино и раскрыть ее секрет: какой-нибудь турист, который видел их вдвоем, кто-нибудь из местных, польстившийся на легкие деньги, или репортер, у которого хватит ума задать правильный вопрос. Все остальное – лишь дело времени.

Ей очень хотелось проверить свой почтовый ящик, не пришло ли письмо от Грэма, но она не была уверена, чего страшится больше – того, что она может там прочитать, или возможного отсутствия письма. Вместо этого она оторвалась от клавиатуры и выглянула в окно, где уже начинал светлеть горизонт, исчирканный темными силуэтами ветвей деревьев.

Сегодня же четвертое июля, вспомнила Элли, день, когда она намеревалась встретиться со своим отцом. Впрочем, теперь она уже не была уверена в том, что это такая уж хорошая идея. А вдруг за то время, пока она будет до него добираться, они выяснят ее имя, эти ушлые анонимные блогеры и журналисты? А вдруг она появится у него на пороге лишь для того, чтобы узнать, что он в курсе новостей? И что он зол на нее за то, что по ее милости вновь всплыла на свет давняя неприглядная история, мина замедленного действия, которая способна была отвлечь внимание публики от его программы и негативно сказаться на его следующей предвыборной кампании?

Вздохнув, она нажала кнопку «Обновить», и на экране появились шесть новых статей про Грэма Ларкина. Элли сглотнула и снова посмотрела в окно, где небо уже начинало розоветь по краям. Где-то вдалеке кричали чайки, а в конце коридора загудел водонагреватель: мама пошла в душ.

Вся эта затея была чистой воды безумием. Нужно было найти способ взять машину без ведома мамы. Нужно было позаботиться, чтобы ее не хватились на городском празднестве. Нужно было точно выяснить, где ее отец остановится, и набраться смелости попросить у него денег. Нужно было надеяться, что эта история не нагонит ее прямо там и у нее ничто не откажет: ни ноги, ни язык, ни мужество.

И если она в самом деле собралась это сделать – вопреки всему, что подсказывало ей благоразумие, отправиться в эту поездку в отчаянной попытке все исправить, – нужно было делать это сейчас.

* * *

От: GDL824@yahoo.com

Отправлено: среда, 3 июля 2013 23:01

Кому: EONeill22@hotmail.com

Тема: (без темы)

Еще не слишком поздно. С тебя крекеры, с меня накладные усы.

18

Грэм знал, что не стоит ничему удивляться, но, когда он открыл дверь в свой номер в гостинице и обнаружил в кресле у окна Гарри, все равно против воли схватился за грудь, как будто это могло помочь унять бешено заколотившееся сердце.

– Господи, – выдохнул он.

Гарри молча поднял палец, давая понять, что говорит по телефону, и бросил в сторону Грэма мрачный взгляд. Грэм присел на постель и потер глаза ладонями.

По отрывистым репликам Гарри понять практически ничего было невозможно, и когда он наконец опустил трубку, оба некоторое время молчали. Грэм склонил голову набок, устремив взгляд поверх моря грязных носков и разбросанной одежды, коробок из-под пиццы и подносов, на которых ему приносили еду в номер, на своего менеджера, устало поникшего в кресле. Его редеющие волосы были всклокочены, вместо всегдашних контактных линз он был в очках. На столике перед ним стоял ноутбук, и Грэм, даже не глядя на экран, понял, что он ищет, хотя трудно было поверить, что информация способна распространяться с такой скоростью.

Однако же Гарри определенно был полностью в курсе всей ситуации, которая произошла от силы час назад. А если он знал обо всем, то и весь остальной мир, скорее всего, знал тоже.

– Как ты вообще сюда попал?

Гарри помассировал переносицу.

– Сказал портье, что ты напился до отключки.

– Откуда вдруг такая версия? – нахмурился Грэм.

– Потому что я не смог выдумать никакой другой причины, по которой тебе вдруг стукнуло в голову пойти на улицу бить морды фотографам, – сказал Гарри, и хотя было ясно, что он шутит, когда его взгляд встретился со взглядом Грэма, в нем явственно читалось раздражение при мысли о том, что́ неминуемо должно было разразиться: полномасштабный скандал в прессе.

– Ты же видишь, что я не пьян, – сказал Грэм и кивнул в сторону компьютера. – Уже началось?

– Пока нет, – сказал Гарри.

– Тогда откуда ты…

– Мне позвонил Митчелл.

Грэм ответил ему непонимающим взглядом.

– Помреж, который вечно тусуется с репортерами, – пояснил Гарри. – Эта новость разнесется быстро.

Телефон в руке у Гарри зазвонил, он взглянул на номер и отложил трубку. Судя по шуму в коридоре, семейство, занимавшее соседний номер, возвращалось к себе. Они заселились несколько дней назад, и когда Грэм в первый раз прошел мимо них, они разом замерли как вкопанные, не отдавая себе в этом отчета. Первым пришедший в себя отец поспешил увести свое семейство прочь, в то время как одна из дочерей, зажимая рот рукой, потрясенно повторяла восторженное: «Обалдеть! Обалдеть! Обалдеть!» Даже после того, как они все четверо втиснулись в лифт в конце коридора и двери за ними закрылись, до Грэма еще некоторое время доносился восторженный визг и писк обеих девиц, и он против воли не смог сдержать улыбку.

Теперь он пытался не думать о том, что они скажут, когда увидят его фотографию на первой полосе одной из местных газет, которые всегда валялись в вестибюле. Если это не случится завтра, значит случится послезавтра, и снимок непременно будет темным и зернистым, снабженным каким-нибудь идиотским мелодраматическим заголовком вроде «Ларкин нокаутирует фотографа».

– Тебе что, разбитой камеры показалось мало? – спросил Гарри, и Грэм со стоном запрокинул голову. – Обязательно надо было вдобавок дать ему в глаз?

– Я все понимаю, – сказал он. – Но этот парень буквально тыкал своей камерой мне в лицо. Они все трое тыкали. Они нас натуральным образом обложили.

При слове «нас» Гарри вскинулся.

– «Нас»? – переспросил он, подняв бровь. – Ну-ка, дай-ка угадаю…

– Не трудись, – сказал Грэм, твердо встречая его взгляд.

Гарри с мрачным видом взъерошил волосы на затылке. Грэм практически видел, как он пытается проглотить слова, которые отчаянно рвались наружу: «Я же тебя предупреждал». Впрочем, эти же самые слова были отчетливо написаны у него на лбу. Грэм и сам понимал, что Гарри был прав. Ему следовало держаться от Элли подальше. Только он переживал вовсе не из-за того, из-за чего страдал Гарри. Его не волновала дурная слава. И даже возможная реакция Мика не могла заставить его беспокоиться. Все, о чем он сейчас мог думать, была Элли. Единственной его заботой было сделать так, чтобы это никак не сказалось на ней.

– Ну и что мы будем делать? – спросил он, наклоняясь вперед. – Можно как-то замять это дело? Или представить его в каком-нибудь другом свете?