Мимо прошла парочка докрасна обгоревших туристов со складными шезлонгами под мышкой. Ни один из них даже не посмотрел в его сторону, и Грэм ощутил приступ радости. Когда на экраны только вышел его первый фильм, дело обстояло с точностью до наоборот: всякий раз, когда кто-то узнавал его на улице, это вызывало у него ликование, как будто ему пожаловали рыцарское звание: Грэм Ларкин, Известная Личность. Но теперь – теперь сердце у него ёкало, когда его не узнавали, от восторга анонимности, которая в последнее время стала для него редкой роскошью.

Он взглянул на часы и понял, что уже почти опаздывает, но, вместо того чтобы вернуться на дорогу, повернулся лицом к океану и стал смотреть, как играет на воде золотистая рябь. На горизонте еще виднелись несколько лодок, черные силуэты на фоне закатного неба, и Грэму вдруг ужасно захотелось тоже оказаться там, в море.

Однажды, когда ему было восемь лет, они с отцом поехали на рыбалку на озеро. Он помнил, как они сидели вдвоем в маленькой лодке, в оранжевых спасательных жилетах, из которых не было видно шеи. Три дня они раз за разом забрасывали удочки, но клева не было. Папа без конца извинялся, как будто это он был виноват в том, что озеро не желало делиться с ними своими дарами, и под конец третьего дня совершенно сник. Совместная вылазка была его идеей. Когда-то такую же ему устроил его собственный отец, и он несколько месяцев кряду без умолку рас сказывал Грэму, сколько рыбы они наловят.

– Думаешь, нам удастся поймать лосося? – спросил Грэм, но папа покачал головой.

– Лосося вряд ли, – сказал он. – Его трудно найти. Форель. Мы наловим гору форели. Вот увидишь.

Он был настолько в этом уверен, что они ничего не захватили на ужин, поэтому накануне вечером обошлись вяленым мясом и копченым сыром из неприкосновенного запаса, отмахиваясь от комарья под аккомпанемент стрекота сверчков. В тот последний день они почти уже готовы были сдаться, когда Грэму пришло в голову насадить на крючок ломтик вяленого мяса. Папа сидел впереди, и его лицо просветлело.

– А идея неплохая, – похвалил он, отрывая кусочек мяса.

У Грэма клюнуло первым. Это была радужная форель, которая дергалась и билась на крючке, пока папа помогал ему вытаскивать ее. После этого дело пошло споро. Папа выудил еще три форели, а потом Грэм поймал небольшого карпа. Начинало смеркаться, и вода вокруг них стала непроницаемо темной, но никому не хотелось останавливаться. Это было какое-то волшебство, этот последний предзакатный час, обеспечивший им улов, которого хватило бы на три дня, и воспоминания, которых хватило бы на все выходные.

Когда в сгущающихся сумерках поплавок у Грэма заплясал в последний раз, он выдернул удочку и обнаружил на крючке небольшого лосося, глянцевого и серебристого.

– Ты был прав, а я нет, – с ухмылкой сказал отец. Он сидел в лодке, сжимая пустую упаковку из-под вяленого мяса, и глаза у него сияли. – Выходит, неправильная наживка может привлечь правильную рыбу.

Рыбачьи лодки уже давно остались позади, а Грэм все раздумывал над этими словами, шагая по направлению к городу. Возможно, именно так и вышло у него с Элли. Он отправил письмо в поисках форели, а вместо нее выудил лосося. Эта мысль против воли вызвала у него улыбку, хотя он подозревал, что такой девушке, как Элли, может не понравиться сравнение с рыбой.

Миновав трейлеры киношников, тихие и темные, он одернул футболку. Они уже отсняли несколько сцен в павильоне в Лос-Анджелесе, но выезд на натуру, особенно в такое место, как Хенли, всегда вызывал в группе оживление, и Грэм против воли поддался этой всеобщей атмосфере. Последние два года он играл одного и того же персонажа и работал с одними и теми же актерами, так что смена обстановки была очень кстати. Новый режиссер, новый сценарий, новая партнерша – все это вновь напомнило ему о том, почему он так любит играть. Это был своего рода вызов самому себе – внезапно получить напрокат чью-то чужую кожу и попытаться вжиться в нее.

От пляжа до «Омаровой верши» было рукой подать; Грэм уже видел вывеску. Только что пробило половина восьмого, значит Элли, скорее всего, уже ждала его. Под дверями караулила группка фотографов, которых выдавала темная одежда, как бы они ни старались изображать из себя туристов. Неподалеку виднелись несколько мотоциклов; Грэм уже не раз становился объектом преследования папарацци, когда пытался незаметно ускользнуть из какого-нибудь клуба или ресторана. Все эти погони казались ему глупостью, и хотя он понимал, что у бульварных репортеров просто такая работа, методы их не вызывали у него уважения, а люди, которые с жадностью поглощали весь этот бред, – тем более. По правде сказать, он не представлял, кому может быть интересно о нем читать. Он был всего лишь семнадцатилетним парнем чуть смазливее среднего, который время от времени выбирался поужинать в ресторан с какой-нибудь симпатичной девушкой и неплохо играл в кино, но бо́льшую часть времени сидел дома с книжками и своим поросенком.

Увидев, что он приближается, репортеры нацелили на него камеры и принялись выкрикивать его имя. Грэм пригнул голову и стал пробираться между ними. На этот раз их было меньше, всего четверо или пятеро самых упорных; у остальных, видимо, хватило соображения заняться поисками места для ужина или просто остаться у себя в номере смотреть телевизор. Защелкали затворы фотоаппаратов; репортеры начали забрасывать его вопросами, один другого бесцеремоннее.

– Кто эта девушка, Грэм? – выкрикнул один из них, бритый наголо верзила с бриллиантовой серьгой в ухе. В его гладкой бледной лысине отражалось заходящее солнце. – Это ваше первое свидание? Что по этому поводу думает Оливия? Вы с ней официально встречаетесь?

Он молча протиснулся мимо них и на пороге ресторана был встречен толстяком с громадными ручищами и аккуратно подстриженной бородкой.

– Джо Габриэль, – представился тот, протянув ему похожую на лопату ладонь для рукопожатия. – Хозяин ресторана. Послушай, приятель, ты любишь омаров?

Грэм кивнул, опешив от неожиданности.

– Отлично, – сказал Джо. – Тогда заглядывай к нам почаще, пока ты у нас в городе, а я уж позабочусь о том, чтобы эти клоуны держались отсюда подальше. Договорились?

– Договорились, – отозвался Грэм, пытаясь высмотреть в зале у него за спиной Элли.

Стены ресторана были увешаны видавшими виды буйками, старыми корабельными часами, рыболовными сетями, собранными в фестоны, и живописными полотнами, на которых были изображены рыбацкие шхуны, омары и киты. В самом уголке, под огромным чугунным якорем, который, казалось, только что сняли с рыбачьей лодки, Грэм увидел знакомый затылок, эти темные волосы, собранные в хвост у основания шеи. Все остальные столики вокруг пустовали, и он мысленно поблагодарил Джо за то, что тот расчистил плацдарм. Трудно было представить себе что-то хуже, чем пытаться вести личный разговор, когда тебя со всех сторон украдкой снимают на мобильники.

Джо указал ему на столик, на случай если Грэм не уверен, куда идти, и скрылся в кухне. Но Грэм остался стоять на месте, охваченный внезапной нерешительностью. И дело было не в том, что она разочаровала его, нет. Речь не шла о разочаровании. Она была несомненной красавицей. Просто с тех пор, как Грэм вышел из кондитерской, он никак не мог разобраться в своих чувствах по поводу сегодняшнего вечера. Он ведь столько времени мечтал о встрече с ней. Они так долго переписывались. Неужели он не должен испытывать бо́льшую радость? Восторг? Неужели он не должен испытывать… что-нибудь особенное?

Наверное, проблема была в том, что он успел прочитать слишком много сценариев с хеппи-эндом в финале. Слишком много времени провел в Голливуде. Грэм никогда раньше не влюблялся и потому не представлял, как это бывает. Может, именно так: завязываешь заочную переписку с девушкой, наслаждаешься этим общением, как не наслаждался никогда в жизни, потом встречаешься с ней лицом к лицу, она оказывается сногсшибательной красоткой, и ты считаешь себя счастливчиком.

И все-таки ему упорно казалось, что он должен был испытывать нечто большее. Должен был почувствовать что-то особенное, когда увидел ее, когда их глаза впервые встретились. Не зря же существовали все эти голливудские штампы. Наверное, это должно было быть такое чувство, которое ни с чем нельзя спутать. Как удар под дых.

– Спасибо, что пришла, – выдавил он, усаживаясь за столик, и немедленно спохватился, что, наверное, нужно было поцеловать ее, но момент был уже упущен.

Он развернул салфетку и испытующе посмотрел на нее, пытаясь сопоставить девушку, сидевшую перед ним, с той, которая писала ему о том, как она любит поэзию.

– Ну как, удалось тебе отвязаться от репортеров? – спросила она.

Голос у нее слегка дрожал. Грэм видел, что она нервничает, но не очень понимал, что с этим делать. Когда он первые несколько раз ходил на свидания с девушками, после того как его лицо стало мелькать на страницах журналов, он пытался приободрить их, уговаривая не нервничать, но эти уговоры всегда имели ровно противоположный эффект: они лишь еще больше запинались, краснели и смущались. Элли принялась крутить серебряный браслет, который был у нее на запястье.

– Они были не слишком наглые, – ответил он. – Никакого сравнения с лос-анджелесскими.

– Ну еще бы! – сказала она, и Грэм взял меню, пытаясь придумать способ сменить тему.

Он не очень понимал, как сказать ей, что это с ним она переписывалась последние несколько месяцев. Намекнуть? Спросить, как поживает ее мама или ее пес, упомянуть какую-нибудь случайную тему из тех, которые они обсуждали, что-то более однозначное, чем любимый сорт мороженого, к примеру ее поездку в Квебек в детстве или реферат по ирландской поэзии?

Ладони у него вспотели от напряжения. Мозг лихорадочно работал. Он-то думал, что стоит ему сесть за столик, как нужные слова найдутся сами собой. Однако сейчас что-то удерживало его, и он, обведя глазами зал, утер лоб.

– Так, и что здесь есть вкусного? – пошутил он. – Омары?

– Ну да. – Она слегка кашлянула. – Они тут фирменное блюдо.

Грэм вскинул на нее глаза и выдавил улыбку.

– Это была просто шутка, – сказал он, и она залилась багровым румянцем. – Я, пожалуй, закажу филе миньон с омарами.

– Значит, ты уже бывал в Мэне? – спросила она. – Или это твой первый раз?

– Первый раз, – ответил он. – До того как я стал сниматься, я ни разу не бывал нигде дальше Западного побережья.

– Ух ты! – сказала она. – Никогда в жизни не была в Калифорнии.

– Ты родилась здесь? – поинтересовался он, хотя и так знал ответ. Она родилась в Вашингтоне, а в Хенли переехала еще малышкой.

– Да, – ответила она, и он вскинул голову. – Как и мои родители, и родители моих родителей. Это что-то вроде нашей семейной традиции.

Грэм облокотился на стол и нахмурился.

– В самом деле? – переспросил он. – Ты прожила здесь всю жизнь?

– Ну да, – подтвердила она и посмотрела на него со странным выражением.

Прежде чем он успел что-либо сказать, появился официант с коктейлем из креветок.

– Комплимент от шеф-повара, – сказал он, но, поставив вазочку на стол между ними, почему-то не спешил уйти.

– Спасибо, – поблагодарил Грэм, и, к его удивлению, официант – долговязый горбоносый парнишка со светлыми кудрявыми волосами – ответил ему недобрым взглядом.

– Угу, – бросил он, явно изо всех сил стараясь произвести впечатление крутого парня, хотя голос у него прерывался. Развернувшись, он направился обратно к барной стойке, но Грэм успел разобрать слова: – Вообще-то, это для Квинн.

Грэм в замешательстве уткнулся взглядом в стол, пытаясь понять, что его царапнуло.

– Прости, – попыталась сгладить неловкость она. – Это все издержки жизни в маленьком городке. У нас тут все всех знают. Когда растешь с этими ребятами, они иногда могут начать строить из себя защитников… – Она осеклась, заметив выражение лица Грэма. – Что? – спросила она. – Что случилось?

– Ты… – начал он, потом покачал головой. – То есть…

– Что? – спросила она снова, недоуменно глядя на него.

– Квинн? – выдавил он наконец, и она кивнула:

– Да?

– Тебя зовут Квинн?

– Ну да, – подтвердила она, потом до нее, видимо, дошло, и она вскинула голову. – О господи. Я что, так и не представилась? Ну я даю! Прости, пожалуйста.

На лице Грэма по-прежнему отражалась напряженная работа мысли. Он пытался понять, что происходит.

– Но днем на тебе была футболка…