Оттолкнув ее, я вырвалась из офиса и бросилась через холл. Прямо напротив лифта находился офис крупной адвокатской фирмы. Секретарша испуганно уставилась на меня.

– Простите, мне нужен туалет!

Девушка махнула рукой куда-то в сторону. Я замешкалась, демонстративно роясь в сумке. В щель чуть приоткрытой двери я могла видеть лифт. Двери одной из кабин открылись, и к офису Фрэнклина проследовали два охранника, вооруженные резиновыми дубинками. Мгновение спустя я ворвалась в лифт и выдохнула, только когда кабинка поехала вниз.

* * *

Я увидела Кэтлин сразу же, едва переступив порог ее туристического агентства.

– Какое счастье, что ты развязалась с ним! – Она смеялась сквозь слезы, тиская меня в железных объятиях. Я подумала, что она подхватит меня и закружит по комнате, сшибая клиентов с рекламными брошюрами и мисками фирменного супа.

– Как настроение?

– Все лучше и лучше.

Кто-то попытался перехватить Кэтлин, но она отмахнулась.

– Послушай. Не хочу мешать тебе. Давай поговорим завтра за ужином, ладно? А сейчас мне позарез нужен твой кабинет.

– Он к твоим услугам.

В маленькой комнатке я без сил рухнула в кресло. Неужели все это происходит наяву? И я только что совершила налет на офис Фрэнклина? Поверить не могу. Проникновение с преступными намерениями, вот как это называется! Уголовщина. С особым цинизмом и применением скорописи.

Наверняка мисс Мамфорд уже позвонила в полицию. И скоро я окажусь за решеткой на хлебе и воде... Зато похудею. Я улыбнулась. Весь срок меня будет греть воспоминание о чопорной мисс Мамфорд, вмиг растерявшей свой лоск. Как шипела, запертая в ванной! А Фрэнклин, беснующийся в телефонной трубке? Отвела душу, ничего не скажешь! Конечно, метод Кэтлин с битьем посуды выглядит эффектнее, но и у меня получилось неплохо.

В кабинет заглянула женщина в полосатом переднике, улыбнулась и внесла тарелку огуречного супа, посыпанного румяными гренками.

– От босса. Велела вам передать, что блюдо это легкое и для здоровья полезное.

– Банда комедиантов, – рассмеялась я. Женщина встала у двери, сложив руки на объемистом животе. Под ее настойчивым взглядом пришлось отправить в рот ложку свежего холодного супа. Лишь тогда она незаметно удалилась. В последний раз я ела в доме миссис Мэйз. Сейчас ее банановый кекс ссохся в отвратительную коросту на ботинках и кроссовках Фрэнклина. То ли бутылка коньяка, то ли бессонная ночь начисто отбили у меня всякую охоту к еде. Я отодвинула тарелку, достала список клиентов Фрэнклина и позвонила Маку.

– Не знал, что ты художница, – сказал он. Не сразу вспомнился прилепленный к компьютеру листок с забавной смеющейся рожицей.

– Я женщина с бездной талантов. Как ты догадался, что рисунок от меня?

– Морт сказал, что ты заходила. Дал почитать твое эссе. Меня даже зависть проняла.

– Что, я так блистательно пишу?

Мак рассмеялся, и я представила его блестящий глаз в лучиках тонких морщин, изгиб улыбающихся губ и повязку.

– Ну, пишешь ты терпимо...

– Терпимо?!

– Но твое “Чудо” – настоящая находка. Подумать только, два человека сорок лет вместе, а любят друг друга, как в первый день.

– Так ты об этом...

– Ну да, а что такое?

Вместо ответа я зевнула.

– Нагоняю на тебя скуку?

– Прости. Плохо спала ночью. Точнее, совсем не спала. Скажи, можно ли наверняка установить, что дело уже рассмотрено в суде и закрыто?

– Что за дело?

– Производственная травма.

Уточнив детали, Мак без колебаний выдал мне точные и подробные инструкции и лишь потом поинтересовался, что, собственно, стряслось.

– Есть интерес. А много времени понадобится?

– По обстоятельствам. Может, и неделя. У меня упало сердце. Нет у меня этой недели!

– Если дело старое, придется перерыть весь архив, – пояснил Мак, и я повеселела.

– Недавнее!

– Тогда его поднимут сразу же. Хотя, знаешь, эти клерки порой копаются как сонные мухи... Вот что, я как раз собирался в архив, к тому же меня там знают. Скажи, что за дело и что именно тебя интересует. Я сам все выясню.

Сейчас почти половина одиннадцатого. Похороны в два, а прежде ведь надо забежать в банк. В судебный архив мне не успеть, но я должна узнать, обворовывал Фрэнклин своих клиентов или нет. Но Мак... с его нюхом ищейки он тотчас учует криминальный душок и не успокоится, пока все не раскопает. Особенно если стану диктовать длинный список недавних дел... Может, подкинуть ему лишь одно?

– Ладно. Я хочу написать продолжение, на сей раз о мистере Пэйне. Нужны кое-какие подробности из дела его жены. Скажем, сколько им пришлось дожидаться выплаты, какого числа был вынесен вердикт и сколько они получили.

– Вряд ли там указана сумма.

А это и не нужно – цифры я списала с секретных папок Фрэнклина.

–Не беда, сгодится любая фактура. Не хочется выпытывать все это у человека, который хоронит жену. Конечно, такие факты вряд ли пригодятся, разве что для полноты впечатлений и личного архива...

– Без проблем. Поеду прямо сейчас, так что к обеду управлюсь. Может, тогда и встретимся?

– Вряд ли. Я буду на похоронах миссис Пэйн. Увидимся позже, хорошо?

Я повесила трубку и бросила случайный взгляд в свой блокнот. За разговором я бессознательно выводила росчерки и завитушки. МАК – значилось в самом центре листа. Большими буквами в виде сцепленных сердечек.

* * *

Банк “Горный” находился как раз по пути на кладбище. Своим овдовевшим клиентам Фрэнклин советует первым делом заглянуть в сейф, ознакомиться с последней волей усопшего, а потом уже идти рыдать над могилой.

Ровно в половине первого я завела новый сейф на свое имя и получила на руки тот, которым мы пользовались на пару с мужем. Запершись в кабинке, выставила оба ящика на стол и начала без разбору перегружать содержимое общего ящика в собственный – акции, ценные бумаги, страховые свидетельства, оба наших завещания.

Завещания. Как юлил Фрэнклин, расписывая прелести своего замысла. Как терпеливо и вкрадчиво разъяснял его достоинства. “Мы ведь не позволим хрычам из правительства отобрать наши деньги, которые я зарабатываю тяжким трудом, правда, пупсик?” По завещанию Фрэнклина имущество попадало под контроль попечителя, а тот выдавал бы нам на карманные расходы. Даже после своей смерти Фрэнклин намеревался распоряжаться мною и детьми.

– Барбара, сколько я повидал несчастных женщин, которых обвели вокруг пальца. Сектанты, альфонсы, биржевые махинации...

– Я не из таких.

– Тогда вспомни, что учудила твоя приятельница Карен Блекстон. Заполучила деньги Мелвина и с родными детьми не поделилась.

– Знаешь, сколько лет этим, с позволения сказать, детям?Тридцать восемь и сорок два! Дочь за пять лет ни разу не позвонила Карен, а единственный источник дохода сына – судейство дворовых бейсбольных матчей. Что за чушь ты несешь, Фрэнклин? Великовозрастные дети во всем зависели от Мелвина и привыкли полагаться на отца, а Карен наконец-то выпихнула их во взрослый мир. А что до меня, разве я хоть раз поставила свои прихоти выше интересов детей?

Все впустую. Фрэнклин навязал мне свое завещание, а в попечители назначил вечно угрюмого, жесткого, как стальной рельс, партнера. К счастью, у меня тогда было утешение. Сигареты.

Правда, и от попечителя оказался кое-какой толк. Он убедил Фрэнклина составить подробный перечень всех его активов – акций, недвижимости, – буквально всего. Сейчас я в полной мере оценила эту любезность. Выглядел список впечатляюще. Не сомневаюсь, при разводе он здорово облегчит жизнь моему адвокату.

Я сунула бесценный документ на дно своего ящика. Сверху легли пять серебряных слитков и неплохая коллекция редких монет в скромных пластиковых коробочках. Спору нет, приятные пустячки, но я – то рассчитывала на наличность. Фрэнклин всегда держал в сейфе пачку купюр на черный день – когда несколько сотен, а когда и тысяч. Сумма менялась, но хоть что-то в заначке лежало обязательно. И вот неприкосновенный запас испарился.

Сбываются мои подозрения – борьба за кресло сенатора обходится мужу слишком дорого. Леди Эшли порой посещают экстравагантные замыслы. Пространные телеинтервью в самое горячее время, реклама во весь газетный разворот... А бедному Фрэнклину только и остается, что подписывать чеки, – трудно сказать “нет” женщине, которая говорит “да”.

Под конец я переложила в свой ящик изящные бархатные футляры с мамиными драгоценностями.

– Привет, мама! – Я любовно погладила нежный ворс. – У меня сейчас куча проблем. А с тобой когда-нибудь случалось такое? Бабушка и папа дружно рисовали тебя белоснежным ангелом, парящим над обычными человеческими проблемами и страстями. И я привыкла считать тебя высшим существом, непогрешимым и совершенным. Но ты ведь не была ангелом, правда?

За дверью послышались шаги – старая миссис Уиттикер, по обыкновению, гадала, с кем это я говорю. А с кемя говорю? Какой она была на самом деле, моя мама?

– Знаешь, я на них не в обиде. Они жалели бедную сиротку, вот и придумали для нее какую-то особенную маму, не такую, как все прочие люди. Им казалось, мне это нужно. А нужно-то было совсем другое – и в детстве, и теперь! Знать и верить, что ты была обычной женщиной, живой, из плоти и крови, что могла порезать палец, и запудрить прыщик, и посмеяться непристойной шутке. Что тебя порой все вокруг бесило и доставало и что у вас с папой случались ссоры, как в любой другой семье... Ты прости, мам, что я так долго не понимала таких очевидных вещей. Прости, что столько лет поклонялась тебе вместо того, чтобы просто любить...

Бережно уложив футляры, я нехотя опустила стальную крышку ящика.

– Я люблю тебя, мамочка. Приглядись к Люсинде Пэйн – она того стоит.

Поднявшись из хранилища, я задержалась у окошечка для привилегированных клиентов.

– Ума не приложу, как это случилось. Извели все чеки, а новых не заказали. – Радужная улыбка идиотки. – Теперь вот срочно понадобились – немного, штук двадцать пять, – а когда их еще дождешься.

Я назвала номер счета моего “скроенного для руководства” супермена. Служащая предложила расписаться, чтобы сравнить подпись с образцом. Но поскольку тот счет открывала я, экзамен выдержала на отлично.

Уже через десять минут я гнала машину к кладбищу. В бумажнике, надежно запрятанные под молнию, ждали своего часа двадцать пять чистых чеков. Я еще не знала, придется ли пускать их в ход. Подтвердятся мои подозрения или нет? Теперь все зависело от судебного архива.

В самом сердце старого кладбища вросла в землю маленькая часовня – по виду нечто вроде карманной триумфальной арки. От этого преддверия мира иного, как от ступицы колеса, расходились лучи дорожек, расчерчивая клиньями кладбищенскую землю. За долгие годы все клинья были разобраны разными конфессиями. Теперь любой протестант, иудей или католик – будь он бедный или богатый, черный или белый – мог рассчитывать на упокоение поближе к своему богу.

Я приехала раньше всех и долго ждала в душной машине, пока окончательно не спеклась. Где же приглашенные? Возможно, прибыли пешком или на такси и давно ждут внутри. Отругав себя за недогадливость, я поспешила в часовню.

Там было пусто. Посреди зала нелепое сооружение – нечто вроде решетчатого железного стола на колесах. На нем криво стоял закрытый гроб Люсинды Пэйн. Вряд ли похоронное бюро разорилось бы, задрапировав ржавые прутья куском черной ткани.

Я приблизилась к Люсинде. Стук каблуков, эхом отразившийся от мраморных стен и пола, оскорбил торжественную тишину. В изголовье ровно горели две массивные свечи в высоких подсвечниках. Я вгляделась в чистое пламя.

– Как жаль, что не довелось с вами познакомиться, – шепнула я, нежно коснувшись крышки гроба в голубоватых мраморных прожилках. Вместо прохлады и гладкости камня ладонь ощутила неприятно-теплую шершавую пластмассу.

Снаружи донесся шум двигателя, на цыпочках вошли четыре скромные женщины. Оказалось, соседки. Многие хотели проститься с Лю-синдой, объяснили они, да только все на работе.

В часовню влетел деловитый священник, следом появился и мистер Пэйн. Заметив меня, он посветлел лицом. Мы молча обнялись. Он поздоровался с другими женщинами, называя каждую по имени и сердечно благодаря. Священник нетерпеливо листал Библию, словно мы насильно оторвали его от важных дел, а теперь попусту тянем время. Строго покосившись на него, я взяла мистера Пэйна под руку и подвела к гробу.

– Вообще-то он не из нашего прихода, – шепнул мистер Пэйн, будто извиняясь – Наш на год уехал с миссией в Перу. Достойный человек. Ему будет жаль Люсинду. Не знаю, откуда взялся этот молодчик, но душевности в нем ни на грош.

Священник зачастил с места в карьер. Он не был знаком с миссис Пэйн и не потрудился хоть что-нибудь узнать о ней. Его надгробное слово состояло из банальностей и туманных рассуждений о добродетельных женщинах вообще. Этот выдуманный портрет не подходил ни к одной из моих знакомых и уж конечно не имел ничего общего с Люсиндой Пэйн.