Александра Таневич - На краешке любви

– Да, успокоилась, – ответила она чуть-чуть злорадно. – Пойдем. Потанцуем. Ой!

– Что такое?

– Каблук. Сломался.

Дима присел, чтобы оценить масштаб аварии. Щекой он нечаянно задел коленку девушки, и Женю окатило горячей волной.

– Да... – протянул он. – Кажется, приехали...

– Я не смогу танцевать босиком. Извини, – прошептала она.

Дима поднялся и ласково заглянул ей в глаза. Видимо, волна ее тепла дошла до него. Как девушка любила такой его взгляд! Полный доверия и ласки.

– Ты знаешь, это судьба! – сказал он.

– Знаю. Судьба. – Женя захихикала, пытаясь унять дрожь в ногах. – Люди сами делают себе судьбу.

– Значит, идем на мост? – просто спросил Дима.

– Ага. Только не идем, а хромаем...

– Ну, это не беда!

Он вдруг подхватил девушку на руки. Это произошло так внезапно, что та вскрикнула.

– Дима! – Женя обняла его за шею. – А ты донесешь меня? Это ведь так далеко!

– Ева, да ты у меня такая маленькая, что я могу два раза обогнуть земной шар с тобой на руках!

Часть пути они проехали на позднем трамвае. В салоне было пусто. Когда они садились, кондуктор попросил сказать, когда нужно будет сойти, и трамвай ехал быстро, без остановок. Они стояли на задней площадке и всю дорогу целовались. Кондуктор изредка хмуро посматривала на них. Выходя на «Проселочной», влюбленные помахали на прощание, и кондуктор сдержанно им улыбнулась.

На всеми забытом мосту тоже никого не было. Это был старый металлический каркас с шатким настилом из досок, под которым шумела вода. Река, прямая и широкая в этом месте, текла почти точно на восток. Дима и Женя встали у обшарпанных перил и принялись ждать появления солнца.

Ночь была теплой. Где-то поблизости сладко пел соловей. Облокотившись на чугунные перила моста, они стояли и задумчиво смотрели на черную воду, журчавшую внизу.

– Ева, когда нам исполнится по восемнадцать, мы поженимся, – вдруг шепнул Дима девушке в ухо.

От этих его слов у нее затрепетало все внутри... В горле пересохло, и она, запинаясь, прошептала в ответ:

– Д-да...

– Не слышу радости в твоем голосе.

Жене показалось, что Димка обиделся. Она посмотрела ему в глаза:

– Димочка, не говори так. Знаешь, как сильно мне этого хочется? Я мечтаю об этом с того момента, когда мы впервые поцеловались.

Она закрыла глаза, вспоминая тот холодный ноябрь. Дима пригласил ее на второе в их жизни свидание, они сидели в кинотеатре, в полной темноте, и он тогда страстно поцеловал девушку.

– Ева, тебе плохо? – Димин голос вернул девушку к реальности.

– Нет, мне замечательно... Только жаль, что придется... придется ждать почти целый год. А это так долго... Так долго... Целых триста шестьдесят пять дней... И ты будешь далеко от меня... А вдруг ты найдешь себе кого-нибудь? Я слышала, что на молодых симпатичных курсантов вешаются девицы вроде Лариски...

– Ева, глупышка моя, ты хоть понимаешь, что говоришь? Я делаю тебе предложение, а ты тут же вспоминаешь Лариску.

– Димочка, прости, прости, – Женя прижалась к парню покрепче, – просто мне страшно думать о том, что скоро я буду жить без тебя. Мне кажется, я просто умру.

– Не говори так. Я тебя люблю, и через год ты станешь Евгенией Костоглодовой.

Женя вздрогнула. Она понимала, что ведет себя не просто глупо, а совершенно по-идиотски. Это самый счастливый вечер в ее жизни, а она своими разговорами делает все, чтобы его испортить. Она ничего не может сделать со своими мыслями. Два с половиной года она мечтала о том, чтобы Дима стал ее мужем. Она любит Диму, любит в нем все, все... кроме его фамилии...

– Димочка, знаешь, о чем я сейчас думаю, – виноватым голосом пробормотала Женя.

– Глупышка моя, тебя часто посещают странные мысли. Ну, признавайся, что на этот раз?

Девушка зажмурила глаза и выдохнула:

– Мне не нравится твоя фамилия. Я не хочу становиться Костоглодовой. Между прочим, Инга Константиновна не взяла фамилию твоего отца. В этом единственном я ее поддерживаю.

Дима крепко сжал ее плечо и после небольшой паузы произнес:

– Ну, фамилия и правда корявая, но мой далекий прапрадед получил ее еще при крепостном праве, когда бежал на Кубань, она символизировала волю. Предок мой очень гордился этой фамилией и завещал ее своим потомкам.

– Он что, сам тебе это сказал? – фыркнула Женя. – Ты мне еще от Ярослава Мудрого свою родословную расскажи!

– Нет, у отца шашка есть, то завещание на ней на старославянском нацарапано. Я тебе потом покажу. Это наша семейная реликвия.

– Подумаешь, реликвия. Это же было очень давно. Прошло столько лет! Неужели из-за какой-то ржавой шашки наша семья должна получить такую ужасную фамилию?

– Ева, мне неприятно это слышать. Давай не будем больше об этом?

Женя испугалась, что окончательно все испортила.

– Димочка.

– Да?

– Ты ведь не передумал насчет свадьбы?

– Дуреха ты моя, неужели ты думаешь, что за двадцать минут я могу разлюбить тебя?

Девушка облегченно вздохнула. В конце концов, про фамилию можно поговорить как-нибудь в другой раз. А когда Дима ее поцеловал, девушке вообще не захотелось думать о будущем. Только о настоящем!

Потом они гуляли по набережной. Женя прихрамывала, опираясь на крепкую руку парня, а он весело подшучивал над ее походкой. Здесь, на окраине города, было тихо. В ту ночь многие не спали, но выпускники шумели далеко оттуда, в центре, на главной набережной, где были фонтаны и памятники и где можно было сделать классные групповые снимки на память.

– Эх, жаль, не сфотографировались со всеми, – вздохнул Дима.

– Ну и что. Это так важно?

– Ну... на память бы остались фотки.

– Для меня важен только ты, Дима. Никто-никто, только один ты.

– Да, – ответил он и крепче прижал к себе девушку.

Когда небо начало светлеть, они вернулись на мост. Горизонт багровел прямо на глазах. Стало уже прохладно, и Дима накинул любимой на плечи свой пиджак. Потом они съели по маленькой шоколадке, которые Женя нашла в кармане пиджака. Заботливый Димочка приберег их специально для такого случая, но сам же и забыл благополучно.

И вот, наконец, первый солнечный луч ударил им в глаза.

Это действительно было великолепное зрелище. Горизонт на востоке, как на заказ, был ровным и отсекал солнечный диск точной прямой линией. Огромным красным яблоком солнце медленно поднималось из своей постели, и молодые люди зачарованно, открыв рты, наблюдали это пробуждение. Лицо уже ощущало тепло первых лучей. Жене казалось, что и город, и река, и весь мир словно созданы для них двоих, что все это принадлежит им и так будет всегда. Всегда, и только для них двоих.

В последнее время Иван Алексеевич стал обращать внимание на то, как болезненно его жена реагирует на самые безобидные фразы, которые напоминают ей о возрасте. Через три недели супруге исполнялось сорок лет, и, хотя выглядела она совсем неплохо, он по вечерам иногда замечал, с каким ужасом она рассматривает морщинки в уголках глаз. Но Инге Константиновне грешно было жаловаться: дородная, светловолосая и голубоглазая, она до сих пор притягивала взгляды мужчин на улицах. Впрочем, те же мужчины, заходя в кабинет к Инге Константиновне, видели существо среднего пола, сухое и жесткое, как наждачная бумага.

Иван Алексеевич подозревал, что Инга не захочет отмечать свой день рождения дома и даже постарается отвертеться от праздника на работе. Но от семьи подарок все равно купить надо – неразумно приучать детей к тому, что можно забыть семейное торжество. Несколько дней он мучительно соображал, что же купить жене к юбилею, но, так и не придумав ничего, решил ограничиться заказом огромного торта. Даже если Инга и не желает отмечать свою годовщину, дети всегда будут рады съесть по большому куску сладкого.

Иван Алексеевич думал и о том, что в следующем году ему тоже стукнет сорок. Но он к этому факту относился спокойно. В конце концов, какая разница, двадцать ему, сорок или шестьдесят. Нет, наверное, все же разница есть. Если он доживет до шестидесяти, дети к тому времени станут взрослыми, и они с женой останутся вдвоем. Интересно, что тогда Инга будет думать о своем решении родить Люсю для того, чтобы удержать мужа в семье. Иван Алексеевич не был дураком, он понял это сразу, как только Инга объявила о своей беременности. Да, ее расчет оказался верным, он не ушел к Ирине – женщине, которую встретил и полюбил слишком поздно. Сколько же ему тогда стукнуло? Тридцать? Верно, тридцать... Два года он колебался – уходить от жены или нет... Надо было сразу уйти... Жизнь сложилась бы тогда совсем по-другому... Но лучше об этом не вспоминать... Прошлое – оно прошло, надо жить настоящим.

Как-то вечером за ужином Инга Константиновна оповестила своих мужчин:

– В этом году на день рождения я никого звать не намерена. Отметим тихо, вчетвером. Людмилу на выходные заберем из лагеря и отметим.

Дима обрадовался. Когда несносная Люська надоедала ему вечерами, он мечтал о том, чтобы ее поскорее отправили в лагерь. А когда его желание осуществилось, то оказалось, что ему не хватает приставучей сестренки и что он скучает без нее.

На следующий день Дмитрий поинтересовался у отца, какой подарок хочет мама.

– Ограничимся только цветами, – посоветовал сыну отец.

Время пролетело быстро, и, когда до дня рождения оставалось всего несколько дней, Инга Константиновна вдруг сообщила:

– Ваня, Дима, я срочно уезжаю в центр. На семинар.

– Ты уезжаешь? – удивленно приподнял брови Иван Алексеевич. – И надолго?

– Дней на десять, – кивнула Инга Константиновна.

– Что? – переспросил Дима. – Ты едешь в Краснодар?

– Да. На семинар. Новые методы управления и все такое.

– Но мы ведь собирались в субботу забрать Люсю, ты же сама говорила.

– Ничего страшного. Без меня съездите и заберете.

Иван Алексеевич посмотрел на жену:

– Вы с ней не виделись почти месяц. Ребенок ведь скучает, как ты не понимаешь?

– Ничего страшного, – махнула рукой женщина. – Сильнее потом обрадуется. Я же не могу ради этого бросить свою работу!

– Я вижу, Люся тебе совсем не нужна, – погрустнел Иван Александрович. – Зачем тогда рожала?

– Постыдился бы при сыне, – вскипела Инга, – думай, прежде чем что-то говоришь!

– Непонятно, зачем вы нас с Люськой завели, – не выдержал и Дима.

Храбрости ему придавало сознание того, что скоро он уедет из этого дома, подальше от постоянных выяснений отношений и упреков.

– О, – произнесла Инга, – я вижу, ты совсем взрослым себя возомнил. Собственное мнение решил заиметь. Не рановато ли?

– В самый раз. Оно мне в казарме как раз пригодится, – огрызнулся Дмитрий.

– Ну-ну... Тогда будь добр, придержи его для казармы. А пока ты в моем доме, не вмешивайся в разговоры, в которых ничего не смыслишь.

– А ведь мальчик прав, – поддержал сына Иван Алексеевич.

Инга посмотрела на обоих раздраженно:

– Идите кино смотреть. Сейчас уже начнется. А мне вещи сложить надо.

По телевизору показывали очередную серию «Ментов». Дмитрий хотел продолжить разговор, начатый при матери, но отец резко оборвал его:

– Смотри молча.

Инга уехала в среду, и мужчины в полной мере насладились свободой, как обычно и бывало при довольно редких командировках госпожи Мильновой. Два дня Иван Алексеевич приходил домой веселый, в состоянии легкого опьянения. А Димка утром звонил своей Еве, и до самого обеда они уединялись в стенах квартиры. Правда, Дмитрия иногда пугал Женькин темперамент и раздражала ее дурацкая привычка, возникшая неизвестно откуда: накручивать его короткие волосы на голове на палец и дергать. Он пытался объяснить ей, что ему это не доставляет удовольствия, но она реагировала всегда одинаково – говорила «не буду», а потом забывала свои слова... Если бы не эта маленькая неприятность, островок счастья в два дня показался бы Дмитрию настоящим заоблачным блаженством.

Но в пятницу вечером Иван Алексеевич пришел трезвый и с огромным красивым тортом.

– Завтра утром поедем за Людмилой, – сказал он сыну. – Заберем ее на выходные и устроим праздник.

– А на чем поедем, на такси? – спросил Дима.

– Автобусом, конечно. Мы с тобой, сынок, не миллионеры.

Первый автобус отправлялся в половине седьмого. Костоглодовы втиснулись в него с большим трудом. Сотрясаясь на каждой выбоине, старенький ЛиАЗ еле-еле за сорок минут дополз до лагеря.

Люся обрадовалась, узнав, что на два дня уедет домой. В лагере ей нравилось, на вторую смену она осталась с удовольствием, но все же девочка успела соскучиться по родным. Услышав, что ее ждет огромный торт и поход в парк на качели, Людмила на весь лагерь завизжала от радости.

Отпустили ее без особых проблем. До автобуса оставалось два часа, поэтому семья отправилась на речку, и Людмила наконец плавала столько, сколько хотела, а не десять минут от свистка до свистка воспитателя. Она даже попыталась плавать наперегонки со старшим братом. Но быстро передумала, потому что Димка не стал ей поддаваться.