6

Ее дом не был таким большим и шикарным, как Беллемонт, но Тони Робишо любила его. «Замечательное место, чтобы растить детей», — думала Тони, сидя на галерее первого этажа с вышиванием и наблюдая за Джеффи и маленькой Элинор, играющими в таинственные «салки» с двумя маленькими негритятами и Сьель, их няней-подростком. Они пронзительно кричали друг на друга и без устали бегали по траве между домом и амбровым деревом, а также под домом вокруг каменных опор.

Темно-розовый с белыми ставнями дом был реликвией ранних креольских дней в Луизиане. Он был построен предками Роба и подарен ему дедушкой на свадьбу вместе с приличной плантацией сахарного тростника. Как большинство ранних плантаторских домов, просторный и без излишеств, он стоял высоко на квадратных каменных столбах, его первый этаж служил погребом. Жилые помещения занимали два этажа с широкими галереями по фасаду. Остроконечная крыша поддерживалась толстыми белыми колоннами из кипарисов и далеко выступала над галереями. Наружная лестница, взбегавшая с правой стороны дома, вела на оба этажа.

Изумительный аромат свежеиспеченного хлеба доносился из отдельно стоящей кухни, где готовили еду к приезду родителей Роба.

— Беги, лентяйка! Беги! — кричал Джеффи сестре.

Он унаследовал смуглую красоту Роба, любовь отца к свежему воздуху и ненависть к учебе. У маленькой Элинор были рыжие волосы Тони, нежная веснушчатая кожа и золотисто-коричневые глаза. Иногда Тони казалось, что она смотрит на себя маленькую, пока не приходила в чувство от чего-то совершенно оригинального, на что способна была только Элинор. Обычно какое-нибудь озорство.

Ее сердце сжималось от глубокой любви к дочке, такой веселой и независимой. Ей будет нелегко переносить ограничения, налагаемые на нее принадлежностью к женскому полу.

«Как Симоне», — печально подумала Тони.

Услышав топот лошади Робера, бегущей по дорожке от жилищ рабов, Тони отложила вышивание и встала. Подойдя к перилам, она крикнула няне:

— Забери детей в детскую, Сьель, и приведи их в порядок. Они будут пить лимонад с отцом.

Роб не выносил вида детей «во взмыленном», как он говорил, состоянии. Он хотел, чтобы они выглядели маленькими ангелочками. Он так и называл их любовно: «Мои ангелочки».

Сьель кивнула и захлопала в черные ладоши:

— Ну-ка, дети! Пора пить лимонад. Гэбби и Ада, бегите домой.

Чернокожие детишки выглядели такими удрученными, что Тони сказала:

— О, разреши им остаться, Сьель. Они могут подать детям лимонад. Это будет для них хорошей тренировкой. А потом пусть сами выпьют по чашке на кухне. Только умой их!

— Да, мадам. Бегите на кухню и ждите меня, — сказала Сьель двум широко заулыбавшимся маленьким рабам, и Тони заподозрила, что ее провели.

Как раз в этот момент на дороге показался быстро приближающийся экипаж Робишо.

— Поспешите! — воскликнула Тони, забыв о своей досаде. — Едут месье и мадам, а они не должны видеть детей в таком виде!

Няня повела малышей наверх, а Тони вошла в дом. Внутри широкий коридор разделял дом пополам. На первом этаже во всю длину дома раскинулся большой бальный зал. Напротив — столовая и салон поменьше, который Роб называл своей библиотекой. Тони так пока и не поняла почему, поскольку он никогда не читал книг. Большая часть их жизни проходила на галерее, служившей неофициальной гостиной. Изящная внутренняя лестница вела наверх в коридор, куда выходили четыре огромные комнаты: спальня хозяев, детская и две спальни для гостей. В каждой комнате был свой очаг, достаточно вместительный для трехфутовых поленьев.

— Мадам? — спросила вызванная Антуанеттой служанка.

Тони заказала виски для мужа и свекра, бокал шерри для маман Робишо и лимонад себе и детям. Затем она вошла в столовую проверить, как накрыт к обеду длинный стол из палисандрового дерева. Он был уставлен хрусталем и фарфором. Тони вернулась на галерею как раз в тот момент, когда Роб спешился, постоял с минуту, наблюдая, как экипаж отца приближается по подъездной аллее, и отдал лошадь груму, бежавшему за ним всю дорогу от конюшни.

Экипаж остановился у парадного входа, где уже ждал Робер. Появился слуга, чтобы открыть дверцу экипажа. Мадам Робишо, величавая как всегда, в пышном миткалевом темном платье со сборчатыми рукавами, в шляпке и шали, сердечно улыбнулась сыну и сошла на землю. Роб протянул руки, чтобы поддержать ее, и поцеловал в обе щеки, затем обнял отца и повел их в дом. На галерее Тони в утреннем платье с глубоким вырезом и короткими рукавами присела в реверансе, затем слегка прижалась щекой к щеке пожилой женщины.

— Где мои внуки? — спросила мадам.

— Сьель сейчас приведет их.

Тони отвела свекровь в одну из спален для гостей, оставив Роба с отцом. Через полчаса все встретились снова, и старики поздоровались с детьми. «Вот истинная причина их визита», — подумала Тони, наблюдая за излучающими любовь лицами родителей Роба. Сьель хорошо потрудилась. Дети были похожи на разодетых кукол, и никто бы сейчас не узнал в них потных визжащих дикарей, носившихся по лужайке полчаса назад.

— Дедушка, как вы думаете, я красивая? — спросила Элинор.

— Очень красивая, дорогая.

— Это хорошо, потому что Сьель говорит, что я должна быть красивой для вас и папы.

— И для меня, — подсказала мадам Робишо.

— Вы тоже красивая, — великодушно признала Элинор, восхитив бабушку и рассмешив всех.

Сьель поднялась по внешней лестнице с двумя маленькими рабами, осторожно несущими небольшие подносы. На каждом стоял стакан лимонада и лежало печенье.

— Добрый вечер, мадам, господин, — сказала Сьель, и дети, как эхо, повторили ее слова. Сьель следила, как дети подали подносы Элинор и Джеффи, затем быстро и неуклюже поклонились.

Элинор царственно приняла свой лимонад, Джеффи — с небрежным безразличием, и их бывшие товарищи по играм повернулись и побежали, хихикая, вниз по лестнице в кухню.

И только после того как дети были уложены в постели, Тони услышала за ужином о визите надсмотрщика месье Бруно в Беллемонт накануне вечером.

— Такая суматоха! — воскликнула мадам Робишо. — Он высек вашего Оюму, когда тот отказался пустить его обыскать жилища рабов. Все очень расстроились, особенно ваша маман.

— Надсмотрщик месье Бруно высек нашего Оюму? — Тони быстро взглянула на мужа.

Выражение его лица не изменилось, и она поняла, что отец уже успел рассказать ему о происшествии. Почему-то это усилило ее потрясение, так же как и выражение свекрови «вашего Оюму». Тони никак не могла решить, то ли мадам Робишо постоянно нарочито игнорирует тот факт, что Оюма не раб, а свободный человек, то ли она напоминает сыну о старом скандале в семье жены.

— Она преувеличивает, — сказал месье Робишо, — как любая женщина. Надсмотрщик Бруно ударил только один раз, но его хлыст чуть не снял с Оюмы скальп.

— Что? Какое оскорбление! — воскликнула Тони, кровь прилила к ее щекам.

— Тони! — тихо предупредил Роб, но его глаза приказали: «Придержи язык!»

Тони подчинилась, тихо спросив:

— Как себя чувствовал Оюма, когда вы уезжали?

— Он выживет, если рана не загноится.

— Мы слышали, как ваш отец и Алекс стреляли из ружей, — начала мадам Робишо, — а ваша сестра побежала посмотреть, что происходит…

— Как всегда, — пробормотал Роб. Он не одобрял то, что называл «склонностью Симоны вмешиваться в дела, которые следует оставлять мужчинам».

Месье Робишо очень убедительным тоном поправил жену:

— Джеф выстрелил только один раз над их головами и приказал им убираться с плантации. Мы удостоверились, что Оюма ранен не слишком серьезно, и пошли спать. Вот и все. Но я не думаю, что кто-нибудь хорошо спал в эту ночь.

— Вот что происходит, когда плантатор часто отсутствует, — заметил Роб. — Как я понял, Бруно проводит большую часть времени в городе.

— Никуда не годится оставлять плантацию всецело в руках надсмотрщика, — согласился отец.

— Лично я никогда бы не взял надсмотрщика на свою плантацию, — заявил Роб. — Наемный надсмотрщик или слишком груб, или слишком слаб. Если он не может дисциплинировать рабов, я получу маленький урожай. Если он будет жестоко обращаться с рабами, они отомстят, притворившись больными. Надсмотрщики — обычно бедняки из белых, не способные найти золотую середину.

— К тому же это одинокая и неблагодарная работа, — сказал отец. — Надсмотрщик — не ровня хозяину, так что его не приглашают в большой дом, и он не может общаться с рабами и одновременно обеспечивать дисциплину. Обычно эта дилемма решается пьянством. А отсюда и жестокость.

— Я предпочитаю следить за работой сам. Я знаю, что полезнее всего моим полям и моим рабам. Я много требую от них, но я справедлив.

— Роб скорее вызовет доктора к больному рабу, чем к себе, — недовольно сказала Тони.

— Немногие плантаторы так щепетильны, как ты, дорогой, — нежно заметила мать.

— Ерунда, маман. Таких, как я, много. Просто благоразумно заботиться о своей собственности. Это месье Бруно отличается от нас. Он живет как южный джентльмен, но совершенно ясно, что он не плантатор. Он слишком влюблен в свои пароходы и торговлю. Я этого не могу понять. Я отношусь к своим обязанностям серьезно.

— Как часто ты объезжаешь дозором плантацию? — спросил отец.

— Несколько раз в месяц по вечерам, с группой соседей. Мы ищем нарушителей комендантского часа, рабов, покинувших плантацию без пропуска. Это отбивает у них охоту к побегу.

— Побег стал бесполезным после недавнего решения Верховного суда по делу Дреда Скотта, — сказал месье Робишо-старший.

— Да, — согласился Роб. — Это решение фактически аннулировало миссурийский компромисс. Наши права собственности теперь защищаются законом во всех штатах: и свободных, и рабовладельческих. Месье Бруно может послать охотников за беглыми рабами в любой штат Союза, чтобы вернуть своих беглецов.

— Он ухаживает за вашей сестрой, Антуанетта?

— Я так не думаю, мадам.

— На охоте в прошлый уик-энд… — начала свекровь.

— Симона — из тех женщин, которым необходима крепкая мужская рука, — сказал Роб, — и я не сомневаюсь, что Бруно смог бы приручить ее.

Тони закусила губу, чтобы сдержать готовый сорваться с ее языка ответ. Приручить Симону? Ха! Арист Бруно? Она поддразнила Симону, не собирается ли та занять место мадам де Ларж, но это была дружеская насмешка. Выйти за него замуж?

«Нет, — подумала Тони. — Симона никогда этого не сделает».


Как только родители Робера оставили Беллемонт, Симона переоделась в костюм для верховой езды и отправилась в конюшню к своим лошадям. Она выбрала красивую темно-шоколадную кобылу с нежными глазами. Оказавшись вне видимости из дома и направив кобылу рысью, Симона задумалась о беглой рабыне.

Симона не смогла сказать все, что знала, когда отец столкнулся с надсмотрщиком Ариста Бруно. Она поступила так, как просил ее тот свободный цветной мужчина. Сначала она говорила себе, что должна поговорить с матерью, прежде чем примет решение. Теперь она осознала, что решение было принято, когда она не смогла сразу рассказать о своем открытии. Узнав от Милу, что та сбежала от Пикенза, а не от хозяина, Симона не изменила своего намерения помочь ей, только стала чувствовать себя виноватой.

Рабы Ариста были ценной собственностью. Поскольку импорт невольников из Африки был запрещен и правительство пресекло деятельность контрабандистов, рабов можно было достать только в Вирджинии. Это сильно увеличивало их стоимость. Роб недавно пожаловался, что заплатил две тысячи долларов за молодого работника.

Сколько Арист отказался взять за Милу? Симона все еще сердилась. Он мог бы отпустить ее и, купив другую рабыню, избежать всей этой безобразной ситуации. Но он этого не сделал. Значит, у него все же были планы в отношении девушки!

Симона подпитывала свое недоверие к Аристу, потому что иначе пришлось бы признать, что он ей небезразличен. Она подпадала под обаяние его подавляющей мужской силы и чувственной красоты, а Симона не могла себе этого позволить. Симона подняла пальцы к виску, еще помнившему прикосновение его губ, еще горевшему… Это позорно, позорно, столько думать о мужчине, который, как считал весь город, скоро станет вторым мужем прекрасной мадам де Ларж.

Симона послала лошадь в безумный галоп и вскоре летела среди полей зеленого тростника, летела от своих мыслей. Неосознанно Симона направилась в сторону старого дома. Впереди показались заросшие старые сады. Она подумала, переправились ли надсмотрщик и его охотники через озеро прошлой ночью, после того как их прогнали с плантации. Ей пришло в голову, что, если они еще ищут девушку где-то здесь, она может привести их к цели. И тут сверхъестественная интуиция подсказала ей, что за нею наблюдают.