– А мы объявление у вас на входе в подъезд сорвали и такси уже вызвали, пока вы там на кухне заняты были! – все так же смущаясь, пояснил Валерин отец.

– Какая оперативность! – вдруг тихо, но с горькой иронией сказала Лена. – Позвольте хоть до машины вас проводить.

– Не обижайся, доченька! Вот понеси-ка сумку! – сунула Лене в руки свекровь чуть ли не самый тяжелый баул, и вся нагруженная компания выкатилась на улицу встречать такси.

На прощание уже усевшийся между бабушкой и дедом Димка все-таки позволил Лене, сунувшейся в машину, себя поцеловать, и отъезжая, махнул сквозь стекло рукой. Этих знаков внимания в сгустившейся уже августовской темноте Лена не заметила. Вернулись они с матерью домой в полном молчании.

– Есть будешь? – Мама, бледная от усталости, села в комнате на первый попавшийся стул. Лена окинула взглядом свое знакомое до малейшей мелочи разгромленное жилье.

– Прости, мама, – сказала она и подобрала с пола обрывки веревки.

– Если не будешь, давай тогда спать.

Мать улеглась, бросив на кухне грязную посуду. Лена немного походила, все прибрала, помыла и ушла в ванную. И если бы кто-нибудь стал прислушиваться снаружи к току бегущей из душа воды, то, несомненно, разобрал бы короткое, емкое слово «предатель!». Но, собственно, к кому это слово относилось, без дополнительных вопросов понять было невозможно.

* * *

Мне самой эти осетинские события, в принципе, оказались до лампочки. Конечно, неприятно было сознавать, что в глазах цивилизованного мира мы опять представали какими-то дикарями, которые все время попадают в странные, сложные, двусмысленные истории. Однако даже под пыткой, сейчас, в моем интересном положении, я не стала бы влезать в детальное изучение этого вопроса. Кто прав, кто виноват, в контексте осетинской войны волновало меня мало. И даже мнение «цивилизованного» мира не могло изменить состояние моего тела. Я была уже не то что беременна – я была уже на сносях. И этим все было сказано. Я изучала специальные сайты, общалась в Интернете с такими же, как я, «девушками» и, должна сказать, находила в этом определенный интерес.

Совершенно неожиданно на работе меня повысили в должности. По этому поводу я должна была быть благодарна в первую очередь Лене. Как я потом узнала, сделать маленьким начальничком над всеми нами должны были ее, но она как раз в это время взяла дополнительный отпуск по личным обстоятельствам, а когда ее стали спрашивать обо мне, сказала, что я – отличный работник. О моей беременности французскому начальству она умолчала. А нашим было все по фигу. Назначили, уволили – можно было найти много новых претендентов. Мне прибавили зарплату, я чувствовала себя неплохо и стала находить в работе еще один интерес.

Лена же, напротив, выглядела очень неважно. Я видела, что ее что-то сильно тяготило. Но она теперь не особенно раскрывалась передо мной, да и встречаться нам с ней где-либо, кроме работы, было некогда. Но, насколько я понимала, не только физическая усталость тяготила Лену. Я как-то раз было попробовала заикнуться при ней о Париже, но она посмотрела на меня так мрачно и так умоляюще, что я пообещала себе больше в эти воспоминания при ней не вдаваться.

Но вдруг в один из не очень веселых для нее августовских дней (погода как раз испортилась – после небывалой жары пошли дожди) Лена позвонила мне и пригласила посидеть в кафе. Я обрадовалась этому приглашению. Не знаю, как Лена, а я-то как раз все время вспоминала Париж. Я скучала по нему. И снова много бы отдала, чтобы посидеть на той самой заветной скамейке возле Нотр-Дам. Однако приходилось зарабатывать деньги.

Мы встретились с ней после моей работы. Это Лена выбрала небольшой ресторанчик, своей террасой выходивший в маленький сквер с прудиком. В нем плавали золотые рыбки. Вечерело. По периметру сквера зажглись круглые стеклянные фонари. Два из них не горели.

– Вот и в жизни так, – сказала вдруг Лена, глядя на них. – Вроде все ясно, светло, не запнешься, а все-таки для полного счастья нужно, чтобы все вокруг тебя светилось.

– А тебе чего не хватает? – спросила я.

– Не знаю, – пожала плечами она, и я подумала, что за те несколько месяцев, что прошли после нашей поездки, она очень изменилась. Лена не просто осунулась, она постарела, если можно так сказать о женщине двадцати четырех лет. Ее милое лицо утратило подвижность, которая так нравилась мне в Париже.

– Послушай-ка, что с тобой? – спросила я Лену. – Может быть, что-нибудь случилось с Валерием?

– С Валерием? – Она опять пожала плечами.

– Нет. Он был в Осетии. Я тебе не говорила?

Я удивилась:

– Конечно нет. Я ничего не знаю.

– Ну, вот, теперь знаешь. Он там воевал. Куда-то стрелял, что-то бомбил, кого-то прикрывал. В общем, показал себя героем.

– Ну, молодец! – как-то не очень уверенно сказала я.

– Ага, молодец! – скривилась Лена. – Его командир ему тоже так сказал. И еще добавил, что если он так замечательно проявил себя в южных областях, то ему лучше всего туда назад и перевестись. Там и квартиру ему дадут в первую очередь. Как герою.

– А ты что? – спросила я, не зная, что еще сказать в ответ на такой неожиданный поворот событий.

– А что, как ты думаешь, могу ему сказать я? – зло посмотрела мне в глаза Лена и залпом выпила полбокала вина, которое мы заказали. – Естественно, я сказала ему, что возвращаться туда – полная глупость, и надо срочно из армии уходить. И начинать здесь, в Москве, новую жизнь.

– Ну, наверное, – одобрила я. – Зачем же второй раз входить в одни и те же воды?

– Это ты так полагаешь. Я так полагаю, и моя мама – тоже. А вот наш дорогой Валерий считает не так.

– Он что, хочет вернуться назад? – удивилась я.

– Представь себе.

– И чем же он это объясняет?

– Объясняет тем, что он хочет летать. Вот и все его объяснения. – Она помолчала. – Он даже вчера сострил – что уж на него совсем непохоже.

– Да? И как?

– Сказал, что, если бы все молодые ребята могли летать, наркотики перестали бы продаваться.

– Ехать в дыру из Москвы, когда вся Россия рвется оттуда сюда… – я помолчала. – Глупо, но я бы поехала.

– Ну вот и я поеду! – произнесла вдруг Ленка очень решительно.

Я промолчала.

– Валерий сказал, что хочет пригласить на нашу свадьбу Сержа Валли и Машу.

Какое-то смутное подозрение закралось в мой ум.

– А Сержа-то каким боком?

– Наш авианосец за каким-то чертом прется в Венесуэлу, а наши сидят на нем. Будут с него взлетать и садиться. Вроде бы у них учения.

– Ну, а французы при чем?

– На обратном пути планируется опять остановка в Париже. Вроде как культурный обмен.

– Лен, ты хочешь свадьбу из-за Сержа Валли? – вдруг осенило меня. – Имей в виду, одна такая история уже была в «Унесенных ветром».

– Я не читала, – равнодушно сказала Лена. – А чем она кончилась?

– Плохо кончилась.

– Ну и пусть. – Ленка вздохнула и позвала официанта: – Принесите два кофе.

Я тут же поправила:

– Мне лучше чаю. Зеленого. Я не люблю кофе. – Действительно, во время моей беременности мне совершенно не хотелось кофе.

Нам принесли кофе и чай. И мне еще большой кусок торта.

– Когда будет свадьба? – спросила я.

– Когда вернутся из похода. Я собираюсь быть самой красивой невестой в Москве.

– Зачем тебе эта помпа?

Она грустно улыбнулась:

– Теперь моя очередь показывать достопримечательности. Мы будем на равных – я буду замужем, он все так же женат.

– Ленка, не глупи! Твой Серж потом уедет в Париж, а ты покатишь с Валерием в степь.

– Ну и что? – Она была непоколебима. – За то, чтобы увидеть ЕГО, я могла бы поехать не только в степь, но и в тундру. Да я могла бы умереть за то, чтобы увидеть ЕГО еще хоть раз.

– Ленка! Ленка! – Я действительно хотела ее предостеречь. – Ты встала на опасный путь! На чужой беде своего счастья не построишь! – Я уже хотела было открыть рот, но вдруг передумала. Любовь как болезнь. Навязчивое психическое состояние. Таких больных надо лечить, а не осуждать. Я помешала сахар в своей чашке, посмотрела Лене в глаза. Они были абсолютно безумны. Ленка была больна любовью так же, как когда-то была безумна и я.

И я промолчала.

* * *

Уже из газет и Лена, и Мари, каждая в своей стране, узнали, что для возможного противодействия нашим самолетам во время учений с территории Франции поднимутся в воздух боевые расчеты самолетов «Мираж» и будут лететь параллельно нашим «Су» почти до берегов Америки, где наблюдение за ними передадут американским «Соколам» – истребителям «F-16» Falcon. Но если Мари восприняла это известие довольно спокойно (она со времени осетинской войны не перезванилась с Валерием и не знала, что он принимает участие в учениях), то Лену это сообщение взволновало. Сердце ей подсказывало, что одним из этих «Миражей» окажется самолет Сержа Валли.


Самолеты шли в синем небе над океаном в условиях максимального сближения. «Миражи» взлетели со своего аэродрома, ближайшего к Атлантике, и молчаливым, строгим строем приблизились к нашим «Су». Взяв ту же высоту, без предупреждений, они перестроились так, чтобы лететь с нами бок о бок.

– Что им, сволочам, надо? – спросил сквозь зубы один наш пилот.

– Сопровождать нас будут, чтобы мы боялись, – сказал Валерий.

– Сохраняйте выдержку. Могут быть провокации, – передал командир.

«От французов? Вряд ли», – подумал Валерий. В журавлином клине, которым шли «Су», его самолет оказался крайним, то есть ближайшим к условно «вражеской» стороне. Серж Валли тоже был в группе «Миражей». Он увидел Валерия первым. Попросив у своего командира разрешение на перестроение, он занял место практически с ним рядом. Валерий тоже его узнал. Они переглянулись.

– Семьсот тридцать первый! Какого черта он подошел к тебе так близко?! – спросил по рации у Валерия начальник группы.

– Я – семьсот тридцать первый. Этот летчик – мой друг. Он просто хочет со мной поздороваться.

– Сейчас не время здороваться. Пошли его на… – довольно грубо пробурчал в микрофон командир. – Сам знаешь, чем грозит любая провокация! Войны захотел?

Валерий не отвечал. Желая протянуть немного времени, он сделал вид, что не включается связь. Два самолета – его и Валли – летели на большой скорости практически рядом. Валли махнул ему рукой в перчатке. Валерий приветственно махнул в ответ. Они улыбались друг другу. Вдруг лицо Валли стало серьезным. Группа «Мираж» стала менять высоту. Серж больше не взглянул на Валерия. Французские самолеты пошли вверх и выполнили разворот. Внизу под ними был океан, вверху – небо. Если бы Лена была сейчас с ним, то, вероятно, ей тут же бы пришло в голову, что эта голубая стихия на стыке небес и воды и должна являться единственной возможной средой для полетов таких машин. «Пусть бы они летали здесь свободные, как птицы, вдали от городов и людей, не принадлежа никому, ни странам, ни политикам, никому не мешая и не угрожая никому». Но «Миражи» перестроились, словно для нападения, и группой пролетели чуть наискосок над нашими самолетами.

«Сейчас начнется!» – подумал Валерий.

Начальник группы отдал приказ. Наши самолеты тоже выполнили маневр. Теперь они стали похожи на сильных летающих ящеров, собравшихся атаковать. Но «Миражи» не стали дожидаться атаки. Они отошли в сторону, развернулись, перестроились и стали удаляться в противоположном направлении.

«Неужели ушли насовсем?» – подумал Валерий.

– Вижу американцев! – сообщил всем по радио командир. Теперь Валерий понял задумку. До середины Атлантики они летели в сопровождении «Миражей». Когда же расстояние до Америки стало меньше, чем до Европы, сопровождать их стали американские «Соколы» – «Фалконы». Очень скоро американцы заняли такое же положение, в каком до этого летели французы. На близком расстоянии, крыло в крыло, они построились рядом с нами и взяли ту же скорость и ту же высоту. Валерий посмотрел на своего нового соседа. Лицо американца было сосредочено и неинтересно. Через шлем черты его были не очень хорошо различимы, но если Сержа Валли Валерий узнал по абрису головы, по улыбке, то губы этого летчика совсем не улыбались. Он делал свою работу и, казалось, вовсе не замечал, что рядом с ним летит самолет, пилотируемый живым человеком. Валерий для него был просто объект, представляющий опасность. И таким же объектом он сам являлся для Валерия.

Авианосец, на который садились наши самолеты, шел внизу.

– Хотят, чтобы мы сели, – сказал по радио командир. – Боятся нас, сволочи!

– А мы – их! – ответил ему по общей связи кто-то из наших.

В его памяти вдруг всплыло лицо Мари, которая жила в понимании его командира на вражеской территории. И еще он подумал о Лене, которая однажды вдруг совершенно серьезно заявила ему, что не понимает, как он мог, в принципе, выбрать профессию, направленную на убийство.