Сразу же, будто в ответ на его слова, откуда-то с потолка на присутствующих обрушился свадебный марш. Жениху и невесте был дан знак входить. Димка получил от бабушки подзатыльник и залился слезами. Валерий взял Лену за руку и сделал шаг вперед. Те гости, которые стояли за ним, также приготовились идти. Но Лена вдруг отняла свою руку и остановилась. Я, которая заранее отошла в сторонку, чтобы не толпиться в числе гостей, видела все до мельчайших подробностей. Лена стояла и, казалось, соображала, как ей следует поступить. Марш закончился так же внезапно, как и начался.

– Ну, проходите же! – теряя терпение, строго сказала дежурная у дверей. Лена с Валерием в этот день были последней парой, и ей не терпелось снять свой костюм и уйти домой. И та дама, которая, собственно, и совершала весь обряд, тоже не выдержала заминки и сделала два шага вперед от своего покрытого красным сукном стола, чтобы лучше видеть. В рядах гостей послышался шепот:

– Леночке плохо!

– Лен, ты чего?! – ужасаясь догадки, спросил Валерий. Лена вдруг быстро подняла вверх обе руки и, путаясь в фате, быстро отцепила от волос свою очаровательную шляпку. И вместе с сумочкой сунула все это свадебное хозяйство оторопевшей Мари.

– Простите! – сказала она и пошла к двери, стараясь держаться прямо в своем невозможно узком в коленях платье. Все застыли, а Маша, смутившись, передала сумочку и шляпку Валериной матери. Дедушка гладил Димку по голове. Валерий стоял, закусив губу, и смотрел Лене вслед. Я боком, боком вышла из зала и побежала за Ленкой. Куда бы она пошла одна в своем платье? Я выхватила из ее рук номерок, чтобы она еще не оставила здесь свой норковый жакет, и попросила охранника найти машину, что, в общем-то, не представляло сложности, так как множество такси дежурило около загса. Следом за мной к выходу тихонько потянулись отдельные сконфуженные гости. Служащая загса тихонько вынесла невостребованные паспорта и отдала командиру-распорядителю коробочки с кольцами. Мы с Ленкой уже ехали в машине к ней домой, причем она за всю дорогу не проронила ни слова. Куда в этот вечер девались Валерий, его командир с женой и Мари, мне до сих пор неизвестно. Димку же бабушка с дедушкой в этот же вечер увезли домой. Ленкина мама, увидев дочь и меня вдвоем, без сопровождения, все поняла. Мы с ней раздели Ленку, напоили успокаивающим лекарством и уложили в кровать, где она проспала беспробудным сном почти двое суток, после чего, ни слова не говоря, поднялась и наступившим утром отправилась на работу. Узкое кружевное платье ее мама спрятала, а потом, уже на следующий год, сожгла у приятельницы на даче.

* * *

Ничего, как вы понимаете, не было удивительного в том, что Валерий и Маша действительно поженились. Но не в этот Машин приезд в Москву, а в следующий. Валерий уехал к месту службы один, а на Новый год к нему в гости приехала Маша. Квартиру Валерию нигде так и не дали, а когда узнали, что он собирается жениться на эмигрантке, просто уволили из армии. Должность его подвели под сокращение, и Валерий остался один на один с совершенно полной свободой. Причем интересно, что новые и старые друзья по службе, зная все личные перипетии его жизни, очень Валерию сочувствовали, но жить к себе не приглашали. Таким образом, им оставалось одно – ехать к его родителям в маленький городок, где жил Димка.

– Мы можем уехать жить в любой город мира, ведь я – гражданка Франции, а ты – мой муж, – сказала ему Маша, когда они в последний вечер лежали на узкой кушетке в его комнатушке в общежитии. Была зима, из окон зверски дуло, и они лежали, накрывшись не только одеялом, но еще и меховой летной курткой Валерия. Лулу, которая очень сдала за последний год, больше не лаяла и целыми днями спала на их постели.

– Я не хочу ехать в Париж, – сказал Валерий. – Что я там буду делать? Язык я не знаю, да и въезд во Францию даже по туристической визе мне запрещен из соображений секретности.

– Но ведь ты же был в Париже?

– В командировке.

И тут Мари осенило:

– Не хочешь во Францию, поедем в Испанию! Там проще получить вид на жительство, если купить маленький бизнес.

Валерий посмотрел на нее:

– Бизнес?

– Ну, да. Какую-нибудь парикмахерскую или мастерскую.

– По пошиву обуви?

– По ремонту машин. Главное, сколько у нас есть денег.

– А у нас их нет вообще.

– Но есть квартира в Париже.

Он приподнялся на локте и посмотрел на Мари.

– Ты готова рискнуть квартирой?

Маша улыбнулась и почесала нос о его плечо.

– Я ведь не одна теперь, а с тобой. Мы рискнем с тобой вместе. А как только заработаем, возьмем к себе твоих родителей и Димку.

Валерий отвернулся и стал смотреть куда-то в сторону. Маша потрясла его, заглянула в глаза:

– Если ты не хочешь, я готова ехать к твоим старикам.

Валерий помолчал немного, потом поцеловал ее и сказал:

– Сделаем, как ты хочешь.

* * *

Я еще не рассказала, что роды у меня прошли хорошо. За неделю до них я все-таки ушла с работы, потому что боялась уже ездить в транспорте. Живот, сначала поднявшийся до грудины и подпиравший так, что невозможно было дышать, теперь опустился. И я стала бояться, как бы из него по дороге чего-нибудь не вывалилось. Это «чего-нибудь» вело себя внутри меня достаточно беспокойно – то упиралось мне в бок коленкой, то толкалось локтем. У меня уже прибыло молоко – всю последнюю неделю я сидела дома среди груды заранее приготовленных памперсов, разбирая детские распашонки, шапочки и ползунки. Весь этот процесс доставлял мне небывалое удовольствие. Тем более что для меня простой в работе грозил быть недолгим. Меня отпускали на месяц. Далее с ребенком обещала сидеть моя мама. Но теперь меня это совершенно не пугало. Я, наоборот, испытывало огромную радость оттого, что снова могу разговаривать с ней спокойно, по-деловому, не раздражаясь. Иногда мне даже хотелось, чтобы она приласкала меня. И она это делала. Меня покинуло чувство одиночества и неприкаянности. Даже моя маленькая комнатушка изменилась и повеселела. С мамой вместе мы повесили в ней новые занавески и лампы, заполнили милыми вещами. Пусть новый человек, который скоро появится на свет, сначала окажется в обстановке радости и любви, а потом уж пройдет весь положенный ему путь. И я была полна решимости помогать во всем этому милому маленькому человечку, появившемуся затем, чтобы вернуть меня к жизни… Я подумала так и вдруг остановилась. Вот в чем ошибка. Я повторила мысли собственной мамы. Этот человек появится вовсе не для меня. Он должен родиться сам по себе, своим рождением не решая чьи-то проблемы, разве только свои.

* * *

Когда я вышла на работу, мы опять стали ежедневно видеться с Леной. Она сильно переживала произошедшее. Нет, не женитьбу Валерия на Маше, а смерть Сержа Валли. Я ничего не могла с ней поделать. Она будто затвердела в своем горе. Кроме работы никуда не хотела идти, разговаривала сквозь зубы. Но я понимала – это в ней не со зла, а от той беды, что на нее свалилась. Мы с ней теперь будто поменялись ролями – глядя на Лену, я узнавала себя. Мне было Лену жаль, но я понимала, что спасти ее может только время. Так и текли наши дни. Мои протекали в ожидании, Ленины же были заморожены и тверды, как пельмени в пачках из супермаркета.

– Тебе потом будет жаль всего этого даром пропущенного времени, – как-то сказала ей я.

– А не о чем жалеть! – И я поняла, что говорила она искренне. Потом как-то еще раз я попыталась вновь начать с ней разговор.

– Послушай, – сказала я, не в силах наблюдать за ее душевной, тягомотной спячкой. – Я, конечно, не могу вернуть к жизни Сержа и не предлагаю тебе влюбиться в кого-нибудь другого, потому что знаю сама, что пока это невозможно и не принесет желаемого результата. Но я знаю, как возвратить те чувства, которые ты переживала, когда встречалась с ним. – Ленка подняла на меня обычно теперь опущенные глаза, и я поняла, что попала в точку. Этот разговор был ей интересен. – Я советую тебе то, что испытала сама.

Она пока молчала и только смотрела на меня страдальчески. Я решила не отступать.

– Ты же училась в университете? Наверняка вы изучали Свана в курсе зарубежной литературы.

– Кого?

– Пруста. Марселя Пруста.

– Не помню.

– Ну, как же! Не может быть, чтобы ты совсем ничего не помнила. Литература – великая вещь. Она учит нас жизни. Дает опыт, который уже пережили другие. Когда я испытала то, о чем хочу тебе сейчас рассказать, я назвала это для себя эффектом Свана. Вспомни, как он возвращается в родной дом. Шорохи, запахи, выщербленная ступенька на лестнице – ощущения возвращают его в утраченное детство, в котором он был влюблен сразу в двух прелестных женщин. Чтобы вернуться в утраченное время, нужно оказаться в той же обстановке. Увидеть те же предметы, услышать те же звуки, ощутить знакомые запахи. И во все это нужно погрузиться снова с головой, прочувствовать ушедшее и понять, что впереди – новая жизнь.

– Что же мне для этого нужно сделать? – недоверчиво спросила Лена.

– Поехать в Париж. Не сейчас. Чуть попозже. Остановиться в той же гостинице. Походить по тем же улицам. Посидеть на скамейке возле Нотр-Дам. – Я подумала и добавила: – Туда приходит один забавный старичок около девяноста лет. Когда ты поедешь, я передам тебе для него русские газеты. Он любит их читать.

Лена покачала головой.

– Я не поеду.

Я посмотрела на нее и опять вспомнила себя.

– Пока, возможно, нет. Но вот увидишь – обязательно придет такое время, когда тебе захочется в Париж – до посинения, до судорог, до крика. Не забудь тогда, передай старику от меня привет и возьми с собой мое бирюзовое пальто. Оно тебе тоже поможет.

– Ты же его так любишь! – сказала Лена.

– Еще неизвестно, смогу ли я его носить после того, как закончу кормить. Думаю, что его обязательно нужно будет отдать тебе по наследству.

Лена долго смотрела на меня, а потом только и сказала:

– Спасибо, Таня. – И я не поняла, оценила она только мою готовность отдать ей пальто или благодарила за всю идею.

* * *

Дальше дни покатились еще быстрее, словно круглые, румяные колобки.

Однажды мы с Леной снова попали в кафе. Меня отпустила проветриться мама.

– Так ты еще не дала имя девочке?

– Нет. Даже записать ее еще не записала. Все некогда. Как запишу, обязательно позову тебя на крестины. Будешь крестной?

– Понимаешь, я уезжаю, – сказала она.

– Куда?

– Ты будешь смеяться, в Париж. Захотелось туда просто до колик.

– Я же тебя предупреждала! – обрадовалась я. – Погоди, принесу тебе мое пальто. Оно у меня уже приготовлено! Очень помогает! – И я Ленке со значением подмигнула.

– Подожди, я не про пальто…

– А про что?

Она замялась.

– Я прочитала про Свана. Занудливая вещь, но что-то в ней есть. – Я молчала, ожидая продолжения. – Вот если бы у тебя родился мальчик…

Я догадалась:

– И ты бы хотела, чтобы я назвала мальчика Сержем?

– Ну что об этом говорить.

Нет, я не хотела, чтобы мой родившийся ребенок нес в своем имени такую огромную смысловую нагрузку.

– Но у меня ведь девочка?

– Катя – прекрасное русское имя! – тут же сказала она.

Я даже возмутилась:

– Ну вот еще! Нечего вешать на других людей свои комплексы. Самой надо от них избавляться!

Лена еще посидела немного.

– Значит, ты думаешь, что я не права?

Я хитренько ей подмигнула:

– Самые лучшие мысли в Париже приходят к человеку, когда он сидит на скамейке под липой, на задах собора Парижской Богоматери. Впрочем… – я подумала, – это ведь тоже мои мысли, мои ощущения. Попробуй все-таки найти в Париже что-то свое, место, куда можно возвратиться, как в родной дом.

– А у меня есть такое место! – сказала Лена и вдруг первый раз почти за целый год на меня победно посмотрела. И в этом ее взгляде отчетливо читалась та, прежняя Лена.

– Где же оно? – Я не хотела ее подначивать, мне было просто интересно.

– Оно называется площадь Побед.

– Очень символично, – вдруг горячо сказала я.

– Я еще не знаю, как мне его самой отыскать, но я непременно его найду. Я приду туда ночью.

– Не очень-то по ночам там разгуливай! – с ворчливыми материнскими нотками в голосе сказала я. Но Лена меня не слышала. Глаза ее были широко открыты и устремлены внутрь себя.

– Это такая маленькая круглая площадь. Брусчатая мостовая. Посредине всадник. Кругом дома. И в них освещенные даже ночью окна. – Она приложила руки к груди. – Поверишь, Танька, я все бы отдала, только бы жить на этой площади!

Я посмотрела на Лену внимательно и вдруг поняла, что все для нее уже решено.

– Ты с ума сошла! Как ты там будешь жить? Без денег, одна!

Она улыбнулась и сказала:

– Как-нибудь устроюсь. Прощай!

Я поняла, что она возвращаться не собирается. Я обняла ее.