Ольга Ясинецкая - На соискание счастья

В ресторане, к Ташиному удивлению, было довольно многолюдно. Она посмотрела по сторонам, чтобы понять, как здесь все устроено. Как обычно. Только в сто раз белее, аккуратнее, доброжелательнее и богаче. Но вот еда… Таша и представить не могла, что предлагается на завтрак в пятизвездочном французском отеле. На каждый из столов с десятками сортов сыров, колбас, ветчины, нежнейшего лосося, зелени и всевозможных, в том числе абсолютно незнакомых Таше фруктов можно было любоваться как в музее. Ничего себе! И кто-то еще будет говорить, что деньги — зло. Дойдя до золотистых, полупрозрачных круассанов, Таша твердо решила пересмотреть свое пренебрежительное отношение к деньгам. Но это потом. А сейчас…

— Ой, извините, — она не заметила мужчину с двумя наполненными всевозможными булочками и сладостями тарелками в очень крупных загорелых руках и наступила ему на ногу.

— Ничего-ничего, я сам виноват. О! — до мужчины дошло, что они оба говорят на русском. Хотя сам он был то ли киргиз, то ли казах. Очень колоритный восточный мужчина лет около сорока. — А вы откуда?

— Из Москвы.

— Отдыхаете? Только приехали? А я здесь по делу. С женой, — на всякий случай, больше для себя, уточнил он. — Ну и совместили с отдыхом, как без этого. Вы в Париже были?

— Нет.

— А мы три дня провели там. Два дня по магазинам и Лувр, разумеется. Но с моей ходить по магазинам одно мучение. Она у меня красавица. Хочу ее нарядить, а она ни в какую.

Таша с болью смотрела на остывающий круассан и никак не могла отцепиться от говорливого мужчины.

— А вы знаете, что здесь надо пить кофе? Здесь такой кофе подают, что я, любитель хорошего черного чая, уже и представить себе не могу утро без двух чашек этого кофе.

Во время разговора мужчина потихоньку подталкивал Ташу, и в результате они оказались у стола, за которым сидела очень скромная женщина.

— Это моя жена Айгуль.

— Таша.

— Бакир, — представился мужчина и, посомневавшись, протянул Таше руку. Больше бы подошло Батыр. Вся Ташина ладошка обхватила его два пальца. И шея обхватом с маленькое ведро. При этом совсем не толстый. А весь плотно сбитый, как будто из железа.

— Вы ставьте свои тарелки, и я вам советую еще потом взять ананас. Он здесь желтый и спелый, никогда такого не ел. А круассанов я вчера съел с десяток. Невозможно оторваться.

Ну и отлично. Хоть будет с кем словечком перемолвиться. Вернее, будет кого послушать, потому что, судя по всему, Айгуль уже дала обет молчания. Смиренная, одобрила Таша. Как настоящая мудрая восточная женщина. Ее муж все равно говорил беспрерывно. Говорил очень громко, напористо и с сильным акцентом. Конечно, это были очень простые люди, даже простецкие, не чета этой пафосной парочке, которая до сих пор дрыхнет.

Однако пафосная парочка именно в эту секунду продефилировала мимо их столика с довольно скучающим видом, как завсегдатаи дорогих отелей, для которых эти отели и существуют. Кирилл, скользнув взглядом по троице за столом, произнес равнодушное «доброе утро», а Тамара поздоровалась кивком, но, оглядев с десяток наполненных доверху тарелок, пожелала приятного аппетита таким тоном, что Таше стало сразу жутко стыдно, что ее уличили в жадности и обжорстве. Сама-то, небось, позавтракает лошадиным овсом, в лучшем случае залитым ложкой обезжиренного йогурта. На Тамару ей было наплевать, а перед Кириллом стыдно до жути. Ну не бежать же за ним с криком, что она случайно оказалась за этим столом. А сама питается очень даже умеренно. Таша проводила парочку взглядом и с облегчением убедилась, что столик они заняли в другом крыле. Хорошо это или плохо, но аппетит даже не думал проявлять слабонервность или какую-то там дурацкую умеренность. Еще не забудь про омлет с беконом, озабоченно напомнил он.

— Ваши знакомые? — поинтересовался Бакир.

Таша даже не нашлась сразу, что ответить. Скорее противные и слегка знакомые. К счастью, стиль общения Бакира не предполагал ответов. Он уже увлеченно беседовал с женой на совершенно непонятном языке. Беседой это, конечно, не было, потому что опять говорил только мужчина, но по интонации Таша поняла, что это походит на спор. Потому что Айгуль, теперь Таша уже была абсолютно уверена, давшая обет молчания, умудрялась спорить со своим мужем, не произнеся ни слова в ответ. Только лицом, даже не лицом, а совершенно неуловимым движением брови. Идеальная пара. Ничего не скажешь. Незамолкающий и немая. Наблюдая эту сцену, Таша неожиданно обнаружила, что женщина, на которую она до этого едва взглянула, очень красива. Таша уставилась на нее профессиональным взглядом и действительно, Айгуль обладала естественной благородной красотой, которой могли позавидовать многие. Чуть раскосые глаза, чувственный рот, роскошные волосы. И, похоже, фигура под стать лицу. Одежда. Все портит одежда. Просто уродство какое-то. Бесформенный серый, в непонятного цвета разводах блузон. Сидит, нет, не сидит, висит безобразно. Грудь угадывается, но надо сильно присмотреться. От такого наряда веяло унылостью и отказом от своей привлекательности.

Вдруг Айгуль заговорила, да еще и на прекрасном русском языке. Таша от неожиданности поперхнулась.

— Извините нас. Это наш вечный спор. — Она встала из-за стола, кинула мужу что-то резкое на еще более непонятном языке и удалилась.

Именно удалилась. Как королева. Бакир вскочил, побежал за ней, но после еще одного короткого слова Айгуль вернулся за стол, как побитый Югай. Югай — это огромная среднеазиатская овчарка, некогда Лялькина и ее первого мужа. А теперь только мужа. Первого. Муж, кстати, был первым и третьим. Как-то так у них получилось. Так вот, когда Югаю случалось очень сильно провиниться, особенно в подростковом возрасте, его горе и раскаяние были такими бесконечными, что не только у Ляльки, а и у первого и третьего сердце обливалось кровью от невыносимого сочувствия к любимому псу.

Бакир вернулся за стол и запустил свою гигантскую пятерню в густые, наполовину седые волосы.

Ну точно Югай, хоть бери да чеши за ухом. Таша закончила завтрак, но уйти и оставить этого здоровяка, который страдал так неподдельно, не смогла и даже не подумала об этом. Она стала подыскивать слова. Но потом вспомнила, что на этот счет можно не беспокоиться. И правда, Бакир поднял голову и заговорил сам:

— Не понимает меня. Я вырос в степи. Бедность. Четырнадцать братьев и сестер. Я мечтал, что и я, и мои родные будут жить в роскоши. Все для этого делаю. Сил не жалею. Все для нее и для детей. Три дня в Париже умолял — давай выбери себе колье, серьги. Я и сам дарю, но она не носит. Хорошо. Я говорю — выбирай сама. Говорю — платья купи себе, какие хочешь. А она — нет, и все. Понимаешь? Не любит меня. Я хочу, чтобы она шла, и люди все смотрели и любовались. Ну ладно, дома — хорошо. Ходи в чем хочешь. Но здесь. Почему не порадуешь мужа?

Таша как-то сразу согласилась с Бакиром. Это же сколько надо вкалывать мужику, чтобы из Казахстана вывозить ее во Францию. Да еще бриллианты покупать. Конечно, может у него не одна отара. Таша почему-то решила, что Бакир и Айгуль живут в степи и выращивают овец.

Чего не уважить мужа? Таша была уверена, что ни одна женщина от такого не откажется. А нет, гляди-ка, нашлась равнодушная.

— А ты видела, какая она красавица?

Таша кивнула.

— А кто это видит? Этой женщине цены нет. Она самая лучшая на свете. Хочу, чтобы все видели, какая она. Сегодня закрытие фестиваля. Нацепит на себя опять юбку до пола и какой-то балахон. А нас по телевизору показывать будут, у нас пол-Казахстана родни. Я ей в Париже магазин нарядов скупил. Даже палантин из какого-то там редкого зверя, так она ж не оденет. А, — в отчаянии махнул рукой Бакир.

— А почему она сейчас обиделась?

— Сказал, что успеем ее еще в салон записать. Здесь есть, я узнавал. Хоть волосы в прическу закрутить. Так сказала, что не пойдет со мной, раз я ее стесняюсь. Не любит меня.

— А что за фестиваль?

— Я кино снял, понимаешь? Про лошадей, про степь. Фестиваль документальных фильмов. Мечта моя была. Кино. Фестиваль. И чтобы я и Айгуль, как в кино. Все получилось. Только упрямицу эту мне, видно, никогда не переспорить.

Бакир встал и с опущенными плечами поплелся из ресторана.

— Подождите! — крикнула Таша. Она подошла поближе. — Я не обещаю, но постараюсь вам помочь.

Айгуль открыла дверь и не удивилась.

— Проходите. Присаживайтесь. Попросил вас меня уговорить? Вот неугомонный человек.

— Да вовсе нет. Это я сама. Так его жалко стало. Говорит, что вы не любите его. Переживает.

Айгуль села в кресло напротив Таши и сложила руки на коленях. Помолчала немного.

— Он ошибается. Просто я не могу говорить об этом, как он. Разные мы.

— Вы меня извините, конечно, это не мое дело, но все-таки. У вас же должна быть какая-то причина не соглашаться на его просьбу.

— Правильно подумали. Есть причина.

И Айгуль замолчала, как будто больше не желая продолжать разговор. Таша не смела настаивать. Хотя в силу своей профессии могла уговорить любую клиентку на что угодно, если считала, что это ее украсит. А тут… Ничего не получится. Слишком гордая эта Айгуль. Такая, если что решила, то капут. Просто индейская скво на тропе войны. Вот тебе и восточная женщина. Смиренная. Ничего не поделаешь. Айгуль продолжала молчать. Таша уже подошла к двери. Потом вдруг разозлилась то ли на себя, то ли на Айгуль. Выгонит, так выгонит. Черт возьми. Деликатной быть, может, и хорошо. Но что там Лялька говорила про деликатность? Чаще всего она продиктована страхом за свою шкуру.

— Можете меня прогнать, но я и через дверь вам скажу. Не знаю, что там у вас произошло и что за принципы такие мешают доставить небольшую радость человеку, который вас так любит.

Айгуль сидела, не шевелясь, опустила плечи. Таша осмелела и вернулась в кресло.

— Он ударил меня. Это было через месяц после свадьбы. Очень давно. Мы пошли в гости. Я нарядилась, у меня было бирюзового цвета платье, модное. Я чувствовала себя настоящей принцессой. Он так гордился мной. А когда вернулись домой, он ударил меня по лицу и назвал грубым словом. Он сказал, чтобы я больше никогда не выряжалась как шлюха. Потом он просил прощения, десять раз, сто раз. Но что-то как будто треснуло внутри. Умом-то я его простила, а вот здесь. — И Айгуль приложила руку к груди. — Столько лет. Понимаю, что глупо, а ничего сделать не могу. Я пыталась, но мне все как будто хочется отомстить, что-то доказать, сама не понимаю, что это. Я уже не знаю, как может быть по-другому. Мне в моей одежде спокойно.

«Как в панцире», — подумала Таша. Какая все-таки странная штука — страх. Как различить, когда он нужен? Страх бывает полезен. Он делает человека осторожным и часто позволяет выжить. И в то же время страх — это толстый панцирь. Надежно защищает от жизни, счастья и любви.

Где найти инструкцию к применению?

— А что там произошло, в гостях?

— Да ничего особенного. Праздник, он и есть праздник. Приревновал он меня. Вот что произошло.

— Значит, одежда ваша ему нравилась. Просто он не мог прямо сказать, что его разозлило. И вы до сих пор обижены на того молодого и вспыльчивого мальчишку, который не справился со своей ревностью.

— Выходит, что так.

— Моя бабушка пятнадцать лет не разговаривала со своим младшим братом. Никогда не рассказывала, чем он ее обидел. А он взял и умер в блокаду. — Таша встала и снова подошла к двери. — Мне очень жаль. Вот мой телефон. Если вдруг передумаете.

— Подождите…

— Надевай-надевай, даже не думай отказываться, мы без тебя не пойдем.

Таша надела то самое настоящее маленькое черное коктейльное платье, без которого не мыслим гардероб настоящей женщины. Это было потрясающее платье. На ценнике значилось 2300 евро и марка, в бутик которой Таша даже не осмелилась бы зайти.

— У меня все равно нет к нему туфель, — крикнула она Айгуль.

— У тебя какой размер?

— Тридцать восьмой.

Через минуту Айгуль пододвинула к зеркалу две коробки.

— Выбирай. Я по-прежнему в этом ничего не понимаю.

Таша уже видела эти туфли и босоножки, когда подбирала обувь к наряду Айгуль. Это был шедевр. Это был обморок.

— Это не я, — Таша смотрела на свое отражение. Айгуль подошла и стала рядом.

— А это я? — Женщина прошлась руками по платью из тяжелого атласа. Серый цвет необычайной жемчужной глубины любовно оттенял чуть смуглую кожу.

— Где пресса? Где вспышки фотокамер? — оглянулась Таша.

И они хохотали до слез, пока Таша не спохватилась.

— Все. Хватит, а то макияж переделывать некогда.