Эм глубоко вдохнул, выдохнул и вышел из машины. Люди уже начали останавливаться, озабоченно перебрасываясь фразами об опасности этого пьяного или обкуренного подростка. Эм знал, что где-то у окошка обязательно найдется бабуся, которая сочтёт своим гражданским долгом позвонить в полицию или в Скорую, чтобы очистить улицу от подобной заразы. А Ксюше в полицию нельзя. Да и пообещал он смотрящему, что с ней ничего не случится!

Он быстро перешёл дорогу, приближаясь к Ксюше. Только бы не заорала и не бросилась бежать, тогда точно ни одна машина не сможет избежать её.

Он поднял ладонь, призывая прохожих не шуметь, и подошёл совсем близко к девочке, со спины. Неизвестно каким шестым или десятым чувством она-таки почуяла его, обернулась и отскочила в сторону. Эм прицелился и одним прыжком догнал её у самой дороги, перед носом у засигналившей машины. Ксюша попыталась вырваться, чуть не ударив его бутылкой, и Эм молча зашвырнул «Советское» в цветы, где оно зашипело остатками пены. Ксюша дёрнула рукой, крича:

— Пусти меня, маньяк, сумасшедший, педофил!

Эм позеленел от злости. Первые два определения ещё проходили. Но последнее… Прохожие разорвут его на тряпочки, если поверят. И ведь поверят! Им только крикни «Волк!», они и котенка придушат!

— Дура, тебя в полицию заберут, отправят в интернат, запрут, идиотка! — зашипел он ей в ухо. — Хочешь? Ори тогда, но завтра чтоб твой смотрящий мне ни слова не сказал!

Она уставилась на него туманно-расширенными глазами и вдруг спросила, почти нормальным тоном:

— Ты хороший?

— Я самый лучший, козявка, — тихо ответил Эм. — Пошли, я тебя отвезу домой.

Она обмякла в его руках, и Эм осторожно повёл её к машине. Самый смелый, а может самый доставучий из прохожих таки подошел к ним, подозрительно разглядывая простецкий наряд парня и минималистский Ксюшин:

— Вы кто будете девочке?

— Брат я этой идиотке! — стараясь не переиграть досаду и злость в голосе, ответил Эм. — Спёрла в холодильнике бутылку и напилась с утра пораньше.

— Всё-таки документы покажите…

Вот назойливый! Эм смешался на минуту, а потом наехал на мужчину:

— С чего это я тебе показывать должен?! Свои покажи! Полицейский? Где удостоверение?

Как известно, лучшая защита — это нападение. И метод подействовал. Мужик отцепился, поучающим тоном сказав на прощание:

— Детей воспитывать надо! А то нарожают…

— Да пошел ты, — коротко ответил Эм, усаживая Ксюшу в «Рено».

Девочка уже не сопротивлялась. Она продолжала что-то неразборчиво бормотать, но скорее устало и без особой увлечённости. Эм резво развернулся на площади и поехал к хате. Чёрт подери всё на свете! Связался с козявкой, как идиот, всё побоку теперь, надо нянчиться. Пока она угомонится, пока проспится, пока придёт в себя… Заказ ему сегодня не закончить, это точно.

До хаты было метров сто. Но Ксюша умудрилась уснуть за это время. Спала она крепко, видно, давно не высыпалась, потому что Эму так и не удалось разбудить её. Пришлось вынимать из машины и нести в дом. Хорошо, что он не запер дверь, вылетая на поиски пьянчужки! Сгрузив ношу на диван, Эм вытер пот со лба и пошел на поиски бутылки «доктора Джека».

Два глотка подбодрили его. Ксюша не проснулась, и он накрыл её простынёй. Проснётся к вечеру. Будет помятая и похмельная. Придётся отпаивать крепким кофе. У неё будет болеть голова и бунтовать желудок. А мы будем всё терпеть… Потому что сами виноваты. Всё это Эм сказал своей любимой подруге-бутылке и потряс головой.

Присев рядом с Ксюшей, он убрал волосы с её лица и коснулся пальцами щеки. Что-то снова шевельнулось в сердце, и Эм даже не удивился, узнав жалость. Ему стало жалко Ксюшу. Не потому, что она напилась, а потому что попала в такую ситуацию. Дурочка, подумала, что он убивает людей, а потом их рисует. И испугалась… Неудивительно, ведь столько видела уже. А смотрящий ее просто напыщенный балбес. Смотрит он! Деньги считать любит, а попадется девочка настоящему маньяку…

Эм погладил Ксюшу по лицу, и она пошевелилась, свернулась клубочком, сунув ладошку под щёку. Синеватые веки и пухлый полуоткрытый рот растрогали его до глубины души, и Эм закрыл глаза, отдаваясь на волю вновь обретённого чувства, наслаждаясь возможностью опять реагировать на жизнь, как раньше. Надо рисовать, пока эмоции не исчезли, пока рядом этот ребёнок!

Он потянулся за блокнотом и карандашом, машинально пересмотрел рисунки её наготы и нахмурился. Рука отразила на бумаге то, что ему захотелось увидеть — взрослую девушку с тонким мальчишеским телом. Так даже лучше, наверняка заказчик не захочет обнаженного подростка, за это и статью получить можно, за приобретение как за производство! Покачав головой, Эм перелистнул листы, нашел чистый и начал быстро переносить овал нежного личика на бумагу.

Он закончил набросок лица, выпил полбутылки виски, с отвращением съел остатки сатараша и даже вздремнул неспокойно в кресле. Неспокойно — потому что боялся, что Ксюша проснётся и сбежит. Но после пятнадцати взбудораженных минут он открыл глаза и увидел её, всё ещё спящую на диване. Разметавшись во сне, девочка тихонько посапывала, как маленький ребёнок после долгого дня игр и беготни. Эм устало закрыл глаза. Уснуть бы и не проснуться… Уснуть навсегда, забыть о виденных ужасах, о смерти, о годах одиночества, обо всём и обо всех…

Мысль упорно крутилась в мозгу, и Эм не выдержал. Встал. Вышел в ванную и, пустив холодную воду, решительно сунул голову под кран. Вытерпим хотя бы две минуты, сказал он ледяной упругой струе.

Когда затылок заломило от холода, Эм выпрямился, отряхнулся, как пёс под дождем, и принялся энергично сушить волосы полотенцем. Сегодня он победил. Троих хулиганов, пьяный бред и депрессивные мысли. Согласимся, это уже немало. Если бы он мог победить время и вернуться на десять лет назад! Но, к сожалению, это невозможно. Смерть тоже не победишь. Это факт. А значит, надо продолжать в том же духе. Наброски ждут его, просят превратить их в чёрно-белые рисунки. Пора работать. Отдыхать можно будет в гробу.

Эм тщательно прорисовывал тени на коротенькой юбочке с рюшками с первого наброска, когда Ксюша пошевелилась, потянулась и с трудом открыла глаза. Он внимательно смотрел на неё, и девочка поморщилась:

— Чего зыришь… Ну напилась, дальше что?

Эм глубоко вздохнул. Ксюша насторожилась:

— Че? Я чё-то натворила?

— Слава богу, не успела.

— Ну и ладушки, — она облегченно вздохнула и попыталась встать, но ойкнула: — Ох ты бл… Что у меня с ногами?

Эм подошёл, присел на корточки и взял её стопу в руки:

— Да ничего особенного. Босиком по асфальту и плитке — теперь жечь будет. Поцарапала подошвы.

— Вот дура! — опечалилась Ксюша. — Всё из-за твоих рисунков… Как я теперь работать буду?

— Сейчас пойдёшь в душ, промоешь, а до завтра заживёт, — утешил её Эм. — Давай я тебе кофе сделаю!

Ксюша недоверчиво смотрела на него, потом спросила:

— Ты не будешь ругаться?

— Сейчас не буду, — усмехнулся Эм. — Голова небось болит. Потом поругаюсь.

Он помог ей подняться и дал вчерашнее, уже высохшее полотенце:

— Иди мойся. Да воду похолоднее сделай. Дружеский совет.

Услышав плеск воды в ванне, он снова улыбнулся и поставил турку на огонь.

Совет был дан от чистого сердца. И исходя из богатого опыта. Холодная вода, крепкий кофе и молоко для желудка, вот что помогало ему все эти десять лет. Вначале Эм мучился похмельем, потом внезапно перестал. Наверное, потому что виски прижилось. Да и начинал он рано с утра. Иногда он думал, что это спланированный медленный суицид, этакое садомазохистское убийство своей памяти, сущности, тела и мозгов. И чем хуже Эм чувствовал себя утром, тем сильнее была его радость. Сдохнуть как можно мучительнее и медленнее — вот задача, поставленная им перед собственным сознанием.

Все равно никаких ощущений от жизни он не испытывал.

До вчерашнего вечера…

Ксюша выползла из ванной в гораздо лучшем состоянии, чем десять минут назад. Кофе ждал её у дивана. Эм заметил, как она дрожит, и усмехнулся — послушалась, значит, мылась холодной водой.

— Разотрись полотенцем хорошенько, — велел он ей. — Иначе простудишься.

Девочка принялась послушно сушиться жёстким махровым полотенцем. Через минуту кожа её порозовела, лицо утратило землисто-серый оттенок, и Эм удовлетворенно кивнул:

— Теперь заворачивайся в одеяло и пей кофе, а я буду ругаться.

Она испуганно зыркнула на него, исполняя все распоряжения. Эм сходил в кухню, принёс гранёный стакан и налил себе виски. Потом сказал сердито:

— Ты думаешь, что можешь вытворять со мной всё, что захочется?! А я и слова не скажу? У нас был контракт. Я его выполнил, а ты?

— Я же сидела, не двигаясь, — жалобно ответила Ксюша. — И стояла, как статуя, даже если мне было больно! И молчала!

— Да? — преувеличенно удивился он. — Это в каком году?

— Ну… Утром, — тихо ответила она. — Ты же рисовал…

— Четыре наброска! — Эм повысил голос, обрывая её. — Незаконченных. Мне нужно пять, в стадии завершения! Иначе я не продам их! Что мне теперь делать?

— Только деньги не отбирай, — так же тихо сказала девочка и вдруг заплакала. Не картинно, как, он думал, только и умеют плакать подростки, а по-настоящему. Даже сквозь ладошки, закрывшие лицо, было видно, что она боится потерять выручку.

Эм махнул на неё рукой. Видит бог, он даже не думал так её пугать! Всё, что он хотел, — просто отругать за недавнюю выходку и начать, наконец, пятый набросок.

— Ну ты, это… Козявка! — неуверенно позвал он Ксюшу. — Перестань реветь! Ничего я не отберу! Ну, престань!

Девочка продолжала плакать, словно не слыша его. Эм встал, потоптался на месте и заметил плюшевого мишку в углу дивана. Взял его и подсел к Ксюше:

— Эй… Смотри, кто здесь!

Она передернула плечами от щекочущих касаний игрушки, схватила медвежонка и прижала к груди. Слёзы все еще катились по опухшему от алкоголя и сна личику, и Эм тяжко вздохнул:

— Ох ты боже мой, да что же с тобой делать?

Он вышел в кухню, намочил найденное там вафельное полотенце под краном и, вернувшись, скомандовал:

— А ну, руки по швам, смирррр-но!

Ксюша оторвала ладони от щек, и Эм, придерживая другой рукой её затылок, принялся аккуратно, но энергично вытирать чёрные разводы туши на личике. Вот интересно, почему под душем косметика ихняя не смывается, а от слёз сразу течёт дорожками? Девочка терпела молча, только иногда всхлипывая, и по окончанию процедуры сказала убитым тоном:

— Извини, пожалуйста…

— Не надо, — Эм качнул головой, садясь рядом. — Ты не делай так больше, договорились?

Она кивнула, сжимая мишку судорожным объятием рук:

— Сама не знаю, почему так вышло…

— Ладно, забыли. Вот только как теперь рисовать? Глаза-то до завтра не просохнут!

— А ты не рисуй глаза, — она пожала плечами. — Рисуй мой зад.

Эм поперхнулся от такого предложения и, качая головой, пошёл приложиться к стакану. Но идея понравилась ему. Со спины Ксюша должна быть еще выразительней.

Повернувшись к ней, Эм скомандовал:

— Полотенце на пол. И сядь с ногами на диван, да не так! Задом ко мне!

Девочка повиновалась быстро и с готовностью, словно желая искупить свою вину. Эм провел руками над её затылком, не решаясь коснуться тела, потом все-таки взялся за плечи, слегка нагнул весь её корпус в сторону, любуясь напряженным изгибом позвоночника. Собрал водопад светлых волос к руке, которой Ксюша оперлась на постель, и отступил назад.

Вид, открывшийся его профессиональному взгляду, не оставил бы безучастным, наверное, ни одного мужчину. Со спины девочка казалась намного старше своего возраста. Изящная поза, словно небрежно потянувшейся кошки, заставила Эма судорожно сглотнуть слюну. Собрались, скомандовал он сам себе и взял в пальцы остро отточенный карандаш.

Эм рисовал долго, смакуя каждую деталь, каждую складочку, каждый краешек тени. Он снова включил музыку, но в этот раз не ограничился одной песней. Поставив на автоматическое проигрывание весь свой список песен, он наслаждался любимыми нотами и голосами, любимыми словами, любимыми мелодиями.

Ксюша терпеливо молчала. Эм прекрасно представлял себе, как затекло все её тело, как мурашки бегают по напряженной руке, по согнутым ногам, и мысленно подбадривал девочку. Не вслух, ну не умел он вслух.

Наконец, он закончил набросок с натуры и скомандовал:

— Всё, можешь двигаться.

Ксюша шумно вздохнула и свалилась на диван. Эм усмехнулся:

— Ты молодец! Немногие выдерживают в одной позе больше часа.

Ксюша с наслаждением потянулась всем телом и проворчала: