Кем бы ни была Миранда Малон, она безусловно была особой чувствительной и не считала себя вправе судить ближнего. Качнув головой, она взглянула на Адама с грустным, почти материнским сочувствием и сказала:

— Не надо ничего придумывать, мой дорогой. Я уверена, когда ей удастся избавиться от этого человека, она сразу же оценит вас по достоинству. Так что не надо думать, что есть еще кто-то другой — карлик или же великан…

Что он мог сказать в ответ? Только поблагодарить ее за доброту. Адам ушел из дома Миранды, словно в трансе — ни живой, ни мертвый. И как он найдет Кори в Буэнос-Айресе? Адам вдруг представил себе, как бродит по городу в поисках карлика.

22

Итак, она снова в Буэнос-Айресе и идет по улице Кориентес, словно с того дня, когда бродила здесь в последний раз, прошли не годы, а всего несколько месяцев. Кори помнила счастливые времена, проведенные в аргентинской столице задолго до того, как она впервые сказала «прощай» Дэнни; до того, как с радостью приняла его возвращение в свою жизнь в Нью-Йорке; до того, как их совместная жизнь превратилась в фикцию, созданную Дэнни.

Улица Кориентес с ее яркими огнями, музыкой и звучащим повсюду смехом по-прежнему оставалась сердцем города. Кори решила, что Эрнандо объявится ближе к вечеру или же не объявится вообще. Кори была готова пережить в течение этого дня те же чувства, что испытала уже когда-то давно, — после того, как потеряла друга и отказалась пожертвовать собственным счастьем, чтобы вернуть друга обратно.

В Нью-Йорке Кори села на самолет и в четверг утром прибыла в Буэнос-Айрес, где остановилась в небольшом отеле «Реколета». Отель находился около того самого кладбища, куда заглянула Кори в четверг, чтобы навестить могилу матери. Бродя по узким аллеям кладбища мимо могил добропорядочных аргентинских граждан, Кори думала о том, что кладбище Реколета — весьма типичное для Аргентины место. Эклектичная архитектура памятников, поставленных представителям множества самых разнообразных культур и национальностей, была главной отличительной чертой этого места. У некоторых богатых склепов были витые железные воротца с латунными колокольчиками, у других — стеклянные двери и крылатые ангелочки на крышах. На фасадах каждого склепа были начертаны имена и профессии их обитателей. Кори всегда боролась с соблазном позвонить одним из висящих над дверьми колокольчиков, словно тот, кто лежал внутри, действительно мог встать и открыть ей.

Бродя по кладбищу, Кори ненадолго забыла о тоске по Дэнни.


Все остальное время Кори провела в номере отеля. Она боялась выходить на улицу, где могла встретить кого-нибудь, кто помнил ее в лицо.

В пятницу, когда она должна была встретиться с Эрнандо, зимнее августовское утро выдалось особенно холодным. Кори брела по улице Кориентес, заходя подряд во все маленькие книжные магазинчики. Кори абсолютно не сомневалась в том, где именно они с Эрнандо должны встретиться.

Кори не была особенно пунктуальной, но на этот раз она оказалось в нужном месте в точно назначенное время, плюс минус двенадцать часов, потому что из сообщения Эрнандо не было ясно одно — должна она прийти туда утром или вечером. Она шла и рассматривала газеты, журналы, книги, только что поступившие в продажу, и книги, стоявшие на полках, изучала списки книг, которые только ожидались. Она прошла до конца квартала, туда, где сливались улицы Кориентес и Каллао. На улицах было полно калек, бульвары кишели бездомными, в тени мраморных статуй, отделявших одну улицу от другой, стояли нищие. Машины вдоль тротуаров были украшены надписями, предупреждающими грабителей, что здесь нечем поживиться, многие прохожие закусывали на ходу. Казалось, здесь навсегда прошло время спокойных ленчей и сиест. Где же военные в отглаженной форме, разъезжающие на машинах и подбирающие после демонстраций трупы и мусор? Кори почувствовала, что стала бесконечно далека этому месту, которое было когда-то ее домом. Она больше не принадлежала ему, как и остальные «портенос» — так называли здесь иностранцев. Это слово подразумевало, что они прибыли сюда через порт, а не выросли здесь — значит, и всю жизнь они будут чужими в этой стране. Когда-то Кори принадлежала этому месту чуть больше, чем другие иностранцы. В ее жилах текла аргентинская кровь, предки обосновались здесь еще в девятнадцатом столетии, а мать Кори осталась здесь навсегда, внутри склепа из розового мрамора на кладбище Реколета. Отец тоже был здесь, к тому же фотография его красовалась в американском посольстве рядом с другими портретами бывших послов.

Кори пошла назад, мимо старых кафе с высокими окнами, деревянные рамы которых обычно открывали прямо на улицу, когда было тепло. Мимо кинотеатров, где шли американские фильмы, мимо нескольких забегаловок, в которых можно было быстро перекусить. Кори поплотнее запахнула пальто. Ей было холодно, она устала, она была испугана, и ей хотелось, чтобы Адам был сейчас рядом. Но это была уже совсем другая история… Все, что должно волновать ее сейчас, это встреча с Эрнандо и с Дэнни, хотя Кори все-таки не была уверена, что действительно увидит кого-либо из них. Но она решила использовать и этот шанс.

Всю жизнь Кори обвиняли в отсутствии чувства юмора. Говорили, что она очень серьезная девочка, трудолюбивая и настойчивая, совсем не такая, как ее сверстники, которые ходили на танцы, флиртовали, влюблялись и бросали друг друга. Кори же, как всем казалось, двигалась по жизни к четко поставленной цели решительно и твердо. Она была, по мнению окружающих, зрелой не по годам, и Дэнни Видал стал единственным человеком, которого могла впустить в свое сердце такая серьезная женщина. Кори же впустила в сердце их обоих — Дэнни и Эрнандо. Одного за ум, а другого за душу. А теперь появился Адам. Может быть, еще не пришло время рассмеяться в последний раз…

Нет на свете зрелища более унылого, чем ночной клуб в середине дня. Это напоминает пляж Пунта дель Эсте, когда кончается сезон. Яркие огни «Ла Вердулериа» освещали деформированные от времени ковры, потрепанные края красных бархатных штор, выцветшие скатерти и пыль на искусственных цветах и деревьях. Музыканты выглядели бледными и опухшими, а руки певицы висели как плети, им явно был необходим розовый или бледно-желтый свет прожектора, который заставил бы переливаться разноцветными огнями ее расшитое блестками платье.

Служащие были настолько добры, что позволили Кори посидеть и подождать внутри. Карлик сидел в дальнем конце бара, за эти годы он успел постареть и сморщиться, рукава его рубашки были закатаны, безволосые руки лежали на стойке. Было слишком рано, и ей не предложили ни кофе, ни чаю. Развернув стул так, чтобы можно было наблюдать за улицей, Кори потягивала из бокала минеральную воду.

Кори ждала уже несколько часов. Село солнце. На середину сцены выкатили рояль. Музыканты уселись и стали настраивать инструменты, а карлик облачился в свой красный камзол с латунными пуговицами и надел черную кепку из лакированной кожи. «Добро пожаловать в «Ла Вердулериа», сеньоры и кабальеро, кумбы, самбы и танго начинаются в три утра…»

Кори встала и быстро вышла на улицу. Он стоял там. Не говоря ни слова, Кори нежно взяла его протезы и поцеловала каждый из них в том месте, где начинались металлические крюки. Не отпуская рук Эрнандо, Кори заглянула ему в глаза. К горлу подступали слезы, она не могла говорить. Что же касается Эрнандо, то он радостно улыбался тому, что снова видит Кори, хотя и старался изо всех сил казаться серьезным и мрачным. Всего в несколько мгновений исчезло напряжение, плечи Эрнандо опустились, он явно расслабился. Годы разлуки были забыты, и Эрнандо начал их старую игру — шуточный экзамен по анатомии. Показывая пальцем на части своего лица и тела, он ждал, пока Кори назовет скрывавшиеся под ними кости. Смеясь сквозь слезы, Кори повторяла по латыни:

— Тибиа, зигоматик, темпорал, хумерус…

Он все еще любил ее: Кори-женщина, носящая под сердцем ребенка его наставника, наполняла душу Эрнандо какой-то странной, неровной радостью.

— Он сказал мне о ребенке, — произнес он, когда игра закончилась. Эрнандо изо всех сил старался не называть имя Дэнни, а теперь он почти с облегчением подумал о том, что с сомнениями покончено. Кори вовсе не выглядела удивленной.

— Почему он уехал? — спросила она.

— У него не было выбора, Кори. Но он собирался послать за тобой.

— Он мог сказать мне. Он мог объяснить.

— Он не мог тогда надеяться на твое понимание, а на карту было поставлено слишком многое.

— Ты так наивен, Эрнандо, — грустно произнесла Кори. Он был таким худым и бледным. Кори коснулась его щеки. — Это ты, а не я, ничего не понимаешь.

Эрнандо отвернулся и спросил довольно сердито:

— Почему бы тебе не сказать это ему самой при встрече?

— Ты возьмешь меня туда?

По-прежнему глядя в сторону, Эрнандо кивнул.

Кори мягко, но настойчиво повернула его лицо так, чтобы их глаза встретились.

— А ты? Почему ты не дал о себе знать за все эти годы?

На секунду Эрнандо снова показался ей двадцатилетним мальчишкой с аккордеоном, который был когда-то ее рыцарем.

— Но ведь я больше не мог играть для тебя.

— Но ты был жив.

— А ты думаешь, это важнее всего?

— Конечно же, особенно если вспомнить об альтернативе…

Эрнандо покачал головой.

— Мне было двадцать, когда я потерял руки. А ради чего? — Кори слушала, не осмеливаясь даже вздохнуть. — Разве я был вором? Или убил кого-нибудь? — По впалым щекам Эрнандо покатились слезы. Вопросы, которые он задавал, мог задать любой, кто стал жертвой хунты. — В чем, в чем было мое преступление?

Кори стояла не двигаясь. Ее протянутая рука повисла в воздухе между ней и Эрнандо.

— Эрнандо, — сказала она дрожащим голосом. — Это было их преступление, а не твое.

Кори снова осознала всю ярость, жестокость и бессмысленность их общего прошлого. Только на этот раз ей пришла в голову мысль, что все это имело значение лишь для тех, кто пострадал напрямую, а не для тех, кто сумел остаться в стороне от событий.

— А Дэнни? — спросила она.

— Он сказал мне идти и бороться…

Это звучало полным бредом.

— С кем бороться, Эрнандо? И ради чего?

— Чтобы все это не повторилось…

— Ты продолжаешь жить в другом времени. — Кори очень хотелось, чтобы Эрнандо правильно ее понял. — То, во что ты веришь сейчас, не имеет никакого отношения к реальности.

Он пожал плечами.

— Реальность в том, что в воскресенье мы улетаем в Гавану. Разве это не имеет значения?

Имело ли значение все или не имело значения ничего, всегда зависело от ситуации. Сейчас все объяснения казались Кори нелогичными и нерациональными, хотя для Эрнандо они по-прежнему играли важную роль. Было ясно, что он должен был поддерживать свою веру, чтобы выжить. Вот ее муж — это совсем другое дело. Идеалист, ставший террористом, специалист, ставший преступником.

— Где он сейчас? — спросила Кори.

— На ранчо моих родителей в Юшуайя. Мы проедем часть пути на машине, а потом вылетим из Бахиа Бланка.

Конечно, нечего было даже и думать о том, чтобы отказаться лететь с ним. Ей придется еще раз увидеть Дэнни хотя бы для того, чтобы понять наконец все то, что он ни разу так и не потрудился ей объяснить.


Адам прилетел в Буэнос-Айрес в субботу утром, через два дня после Кори. Водитель такси предложил ему остановиться в отеле «Алвеар», который был расположен внутри торгового центра «Галериа променаде» в районе Баррио Норте. По иронии судьбы отель этот находился очень близко от кладбища Реколета, так близко, что достаточно было перейти через улицу и пройти по безукоризненно ухоженному парку, окружавшему это царство мертвых. Если бы сегодня Кори пришло в голову навестить могилу матери, Адам наверняка бы с ней встретился.

Регистрируясь в отеле, Адам спросил консьержа:

— Как, по-вашему, если один человек назначил другому встречу в Буэнос-Айресе в месте, где есть карлики, куда вы посоветовали бы отправиться?

Выражение лица консьержа, стоявшего за блестящей конторкой из красного дерева, заставило Адама подумать о том, что лучше ему было задать этот вопрос после того, как его зарегистрируют.

— Просто кто-то прислал мне очень странное послание. — Адам сконфуженно рассмеялся.

Но человек, стоявший за конторкой, был, по-видимому, настоящим профессионалом. Он кивнул, словно желая сказать, что понял суть проблемы.

— Я разузнаю это для вас, сеньор, — сказал он, прежде чем подозвать посыльного, стоящего чуть в стороне. Явно из вежливости консьерж обратился к своему коллеге по-английски и, стараясь, чтобы голос его звучал обыденно, а выражение лица оставалось непроницаемым, повторил вопрос, услышанный от Адама. Посыльный, однако, сразу же понял, о чем идет речь.