После той беседы в кабинете Адама Сингера с супругами Стампа сочувствие и терпимость к людям почти оставили Кори. Теперь она жалела только те невинные жертвы, жизнь которых зависела от нее в этой больнице. Ей не требовалось напоминать, что она не имеет никакого права оценивать своих пациентов с точки зрения виновности или невиновности. Медицина совсем как секс. Если что-то не складывается, это сразу заметно всем, а если все нормально, то никто не замечает. Кори медленно разделась, повесила одежду в шкафчик, надела синий хирургический костюм и белый халат. Затем, сев за стол, она, как обычно, нашла в ящике стола фонарик и несколько ручек, засунула все это в нагрудный карман и надела на шею стетоскоп.

После этого Кори быстро проделала обратный путь по коридору и через смотровую вышла к лифтам. Войдя в один из них, Кори подумала, как все в этом мире зависит от того, с какой точки зрения оценивать те или иные события. И как можно знать точно, что и к кому она должна чувствовать. В конце концов, она ведь полюбила мужчину, разделила все его беды и муки, доверяла ему, вышла за него замуж, жила с ним одной жизнью, строила планы, надеялась, и все это лишь ради того, чтобы в один прекрасный день обнаружить, что все в этом человеке было ложью. Выйдя из лифта, Кори подумала, что, слава Богу, предметом ее лекции не будут прелести супружеской жизни. Войдя же в аудиторию, где уже собралось человек пятьдесят-шестьдесят, Кори вдруг задумалась над тем, как это Адаму Сингеру удалось стать такой важной частью ее жизни. Или это еще один случай, когда интуиция ее подвела и она выбрала неправильную точку зрения?


В прошлом месяце Хермин Машавас получила ежегодную премию как лучший работник отеля «Шератон». Церемония вручения награды происходила в столовой для персонала недалеко от кухни отеля. Для Хермин самой большой наградой было то, что, получив премию, она заодно получила и право выбирать, в какой смене будет работать весь следующий год.

Хермин, конечно, выбрала дневную смену — с восьми утра до четырех дня. И теперь она могла по дороге с работы забирать у матери своего ребенка. Она успевала и приготовить ужин до прихода мужа с работы — вечером они могли сесть за стол всей семьей. Хермин предпочитала работать по воскресеньям и брать выходной в середине недели, что давало ребенку возможность побыть с каждым из родителей по целому дню, а матери — отдыхать от внука два полных дня в неделю.

Последние несколько часов сегодняшнего дежурства были более беспокойными, чем обычно. Тридцать четыре члена Объединенной страховой компании выехали из отеля в полдень, а тридцать шесть начальников из «Барнум и Бейли серкус» должны были прибыть в четыре часа. Хермин и две другие горничные старались подготовить комнаты к обходу своего начальника, который он назначил на два часа. Было также известно, что сотрудники «Барнум и Бейли» уже выпивают в баре и с нетерпением ждут, когда смогут подняться в свои номера.

Ровно в час тридцать четыре Хермин захлопнула за собой дверь номера 1636. Ей оставалось убрать всего четыре номера — 1638, 1640, 1642 и 1644-й. Толкая по коридору тележку с бельем, она остановилась между номерами 1638-м и 1640-м и вынула связку ключей, чтобы отпереть номер 1640. Сначала Хермин постучала и подождала ровно минуту, чтобы убедиться, что номер действительно свободен (таковы были правила отеля «Шератон»), она повернула ключ и вошла внутрь.

Комната была темной, с двойными шторами на окнах. С правой стороны небольшого коридора была ванная. Включив свет, Хермин обнаружила, что ванной, похоже, не пользовались. Полотенца были аккуратно сложены на полках, мыло и шампунь лежали нераспечатанные на тумбочке около ванной, и даже рулон туалетной бумаги был нетронут. Интересно, подумала Хермин, а что, если другая горничная уже успела убрать? Выйдя в коридор, Хермин расспросила каждую из своих подруг, убирающих другие номера, и выяснила, что никто из них не убирал номер 1640.

Хермин вернулась в номер, чтобы кинуть стопку полотенец в мешок для несвежего белья, висящий с одной стороны ее тележки. Вернувшись в ванную со стопкой новых полотенец и разложив их на полках над раковиной, она закрыла дверь и пошла в спальню. Ударившись по дороге ногой о стул, Хермин подошла к окнам и раздвинула толстые темные шторы. Через вторые шторы, потоньше, в комнату хлынул дневной свет. Взгляд Хермин случайно упал на кровать. То, что она увидела, было настолько ужасно, что у Хермин не хватило даже сил выбежать из номера — она буквально оцепенела от ужаса, а потом истошно завопила. Подушки и простыни были насквозь пропитаны кровью. Кровь заливала и тело человека, лежащего на постели: мужчина лежал на спине, его остановившиеся глаза смотрели в потолок, а горло было перерезано от уха до уха.


Прежде чем закончить лекцию, Кори сделала глоток воды из бокала, стоящего рядом на столе. В этот момент дверь аудитории открылась, и на пороге появился Адам Сингер.

Теперь, когда Кори знала, что Адам тоже находится в зале, ей стало трудно сосредоточиваться. Ведь если он пришел, значит, что-то случилось. Кори поспешила закончить лекцию и объявила, что готова ответить на вопросы. Около дюжины рук взметнулись вверх. Отвечая на вопросы, Кори то и дело бросала взгляд на Адама, сидевшего в дальнем конце аудитории. Ответив на каждый вопрос, Кори поблагодарила всех за внимание, еще раз пожелала своим новым стажерам удачной практики и добавила, что всегда рада оказать им помощь и ответить на любые вопросы.

Последовали громкие аплодисменты, десятки хлопающих рук слились перед глазами Кори, которая успела снять очки. Аплодисменты продолжались даже после того, как она сошла с кафедры, прошла через сцену и стала спускаться по ступенькам. Мысли ее были только об Адаме. Снова надев очки, Кори остановилась и пожала руки нескольким штатным сотрудникам больницы и стажерам — они окружили ее, чтобы выразить свое восхищение от прослушанной лекции. Адам стоял теперь совсем близко и, точно так же, как она, мечтал, чтобы все остальные скорее ушли. Он выглядел расстроенным. Через несколько минут все начали расходиться, и Кори смогла наконец подойти к Адаму.

— Что случилось? — взволнованно спросила она.

Взяв Кори под локоть, Адам повел ее к выходу из аудитории.

— Давайте выйдем отсюда.

Кори позволила вывести себя из зала.

— Так в чем же дело? — снова спросила она, пытаясь прочесть ответ на его лице. Они быстро шли к лифтам.

Вместо ответа Адам сделал ей комплимент:

— Это была замечательная лекция. Не удивительно, что вы собрали такую большую аудиторию.

Чувствуя, что ей начинает не хватать воздуха, Кори сказала:

— Ведь вы пришли сюда не ради лекции. Что случилось?

Когда они подошли к лифтам, Адам нежно взял Кори за плечи и произнес:

— Стампа мертв.

Кори побледнела.

— Как?!

— Его сбила машина, тут же скрывшаяся с места происшествия.

— Где?

— Гораздо важнее было бы знать почему.

В этот момент раскрылись дверцы лифта. Кабина была переполнена, поэтому Адам и Кори вынуждены были молчать, не сводя друг с друга глаз, пока не доехали до первого этажа.

— Почему? — спросила Кори, как только они вышли из лифта. Поддерживая Кори под локоть, Адам проводил ее через холл, ведущий к отделению травматологии.

— Я все вам расскажу, как только мы сможем сесть где-нибудь и спокойно поговорить.

Кори была в шоке.

— Пойдемте в мой кабинет, — сказала она, прибавляя шаг.

Они миновали все раздвижные двери и коридоры и оказались наконец в кабинете в самом конце отделения. Открыв дверь, Кори вошла, а Адам последовал за ней. Едва за ними закрылась дверь, Адам объявил:

— Вам нельзя оставаться одной.

— Почему?

— Это небезопасно.

— Адам, что вы имеете в виду?

— Хорхе тоже мертв.

Кори схватилась за спинку стула.

— Что? — выдохнула она.

— Его нашла в номере отеля одна из горничных. Сегодня утром. — Последовала пауза. — Ему перерезали горло.

Кори рухнула в кресло.

— Я не верю, — прошептала она. — Почему?

Адам встал на колени рядом с ней.

— Теперь вы понимаете, почему вам нельзя оставаться одной?

— На что вы намекаете? — дрожащим голосом спросила Кори.

— Они могут найти вас.

— Кто? — спросила Кори, опустив голову. — Мне казалось, что это мы кого-то ищем.

Адам взял ее руки в свои.

— Два человека мертвы, — сказал Адам, стараясь произносить слова как можно медленнее. — Убиты. Неужели вы все еще не понимаете, что происходит?

— Но как мог Дэнни приказать убить родного брата? — потрясенно произнесла Кори. — Это абсолютно невероятно.

— Речь идет не о степени вероятности, Кори. Речь идет о деньгах. О миллионах долларов.

— Но ведь все это организовал Дэнни.

— И, возможно, Свейзи, который понял, как глупо… — Адам встал и повернулся лицом к Кори. — Послушайте меня, Кори. Ваша жизнь в опасности. Этих двоих убили потому, что один из них рассказал нам о пяти необеспеченных чеках, а другой рассказал вам о миллионе долларов. Неужели вы не понимаете? Ведь таким образом мы получили возможность связать два факта, вроде бы не имеющих ничего общего. Стало ясно, что Дэнни собирался дать вам миллион долларов только потому, что знал: он никогда не вернется. Это доказывает, что он, скорее всего, жив, и что он все планировал заранее, а значит, замешан сразу в трех убийствах.

— Но как он может причинить вред мне? — спросила Кори. — Ведь Дэнни любил меня. — Так сильно, что бросил вот так, беременную?

Кори неожиданно разозлилась.

— Черт побери, бросить меня — это одно, хотя мне довольно трудно это принять, но запланировать убийство двух летчиков, чтобы получить возможность сбежать, это совсем другое. Я не могу себе этого представить. А теперь вы еще хотите, чтобы я поверила, что Дэнни приказал убить собственного брата и безобидного старика?

Сегодня Адам не собирался ее утешать.

— Вы забыли об изуродованном торсе в морге Чилпансинго, — напомнил он. — Но чему вы удивляетесь? Неужели вы забыли и об убийстве Мэттью Джонсона? — По-прежнему держа руки Кори, Адам встряхнул ими, чтобы привлечь ее внимание. — Эти люди абсолютно безжалостны, Кори. И Дэнни — один из них.

— Я переезжаю сегодня, — словно в трансе, произнесла Кори. Как будто это имело какое-то значение.

— Я помогу вам переехать. А потом либо я останусь с вами, либо вы со мной, в моей квартире.

— А как же моя работа, ваша работа, моя жизнь, ваша жизнь и все остальное…

— Здесь вполне обойдутся без вас некоторое время, — перебил Кори Адам. — А вот что касается моей жизни, вашей жизни и всего остального, то это совсем другое дело.

— Но я ведь не могу прятаться вечно, — тихо сказала Кори и встала. Адам тоже поднялся и через секунду уже обнимал Кори.

— Ничто не может длиться вечно, Кори, — сказал он, ища губами ее губы.

Кори обвила руками его шею и нежно ответила на поцелуй. Затем оба внимательно посмотрели в глаза друг другу. Кори коснулась лица Адама.

— И что бы я делала без тебя? — прошептала она.

Адам снова привлек ее к себе.

— Это не имеет значения, потому что тебе не придется ничего делать без меня.

«Ничто не может длиться вечно», — продолжали звучать его слова в мозгу Кори.

21

Он напоминал оживший труп — тощий и бледный, с ввалившимися глазами и безжизненным выражением лица. На его лице была не усталость человека, все повидавшего в этой жизни, — это была скорее апатия человека, которому неинтересно даже начинать. Движения его были грациозными, а походка — уверенной и плавной, как у танцора, которому постоянно слышится мелодия исполняемого адажио. Худой и высокий, он двигался будто на пальцах, брюки словно держались на одной талии. При этом казалось, что отовсюду торчат кости. Большими танцующими шагами он двигался по улицам Юшуайя.

У него сложилось собственное мнение по поводу того, что произошло в Нью-Йорке. Он считал, что всему должен быть предел. Одно дело ограбление, даже похищение с целью выкупа, даже убийство, если жертвой его были враги и не было другого способа добиться поставленной цели. Но убийство старика, которого сбили машиной, словно перебегавшую улицу собачонку, — это было так же чудовищно, как то, что делали много лет назад эти монстры. А Хорхе… Несмотря на его невысокие моральные качества и другие черты человека никчемного, перерезать ему горло в номере отеля было актом совершенно бессмысленным и жестоким. Дэнни впал в сильнейшую депрессию, еще более сильную, чем после гибели Алисии.

С тех пор, как Эрнандо приехал в Юшуайя, прошло несколько месяцев. С трудом продвигаясь по улицам, он вдруг понял, почему ему всегда было так грустно бродить по зимнему городу. Кругом не было ни души, кроме бродячих собак — они слонялись по улицам или жались к дверям домов, покинутых теми, кто когда-то приехал сюда работать по контракту.