Адам промолчал в ответ, чувствуя, как начинает дергаться его подбородок. Кори посмотрела сначала на Стампу, потом на его жену.

— Пожалуйста, ведь если бы я знала, что он мертв, я нашла бы в себе силы с этим смириться. Но так… это настоящая пытка.

Первой заговорила Эльза.

— Вы хоть как-то себе представляете, что нам пришлось пережить? — спросила она.

Кори с трудом перевела дыхание.

— Конечно, знаю, — сказала она. — И тем более не могу понять, почему вы так защищаете человека, который поставил вас в это положение.

Произнеся эти слова, Кори подумала о том, что она впервые вслух обвинила Дэнни.

— Я обвиняю вашего отца в том, что случилось с нашим сыном, — заявила Эльза. — Он развлекал этих убийц в своем посольстве.

Снова и снова жизнь возвращала ее к событиям многолетней давности в Кордове. Но на этот раз Кори было, что ответить.

— Даже если бы мой отец не имел никакого отношения к людям хунты, что это изменило бы для вашего сына?

— Возможно, наш сын был бы жив, если бы ваш отец взял на себя труд вмешаться. — Мой отец сделал все, что мог.

— Ваш отец не рисковал жизнью.

— Нет, но он от души верил, что поддерживает отношения с хунтой, чтобы сохранить мою жизнь. Вы бы сделали то же самое, чтобы защитить своего сына, будь у вас такая возможность.

Сказав это, Кори впервые за много лет поняла мотивы, которыми руководствовался ее отец.

Адам решил, что пора вмешаться. Стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойней, он произнес:

— Все это, в общем, неважно и не имеет никакого отношения к тому, что происходит сейчас в банке.

— Если бы не смерть нашего сына, мы никогда бы не связались с этим банком, потому что никогда бы не приехали в Нью-Йорк, — настаивала на своем Эльза.

— Вы были связаны с Дэнни еще до того, как погиб ваш сын и Дэнни помогал вам его искать, — продолжала спорить Кори.

— Но лишь до тех пор, пока это было удобно вашему мужу.

И снова Кори бросилась на защиту мужа.

— При чем здесь его удобство? Просто Дэнни был один против целой армии.

— Мы верили, что он обладает достаточной властью, чтобы спасти жизнь нашего сына, — сказал Фернандо Стампа.

— Нет, вы просто хотели в это верить, мистер Стампа, и я не могу обвинять вас за это. В самом начале никто не понимал, что происходит. Дэнни дал вам надежду. Он всем нам дал надежду.

— Вся трагедия в том, что мы верили Дэнни, а он обманул нас. Потому что на самом деле все это делалось ради денег. Как мы можем забыть о том, что он бросил нас тогда и исчез точно так же, как он сделал это сейчас? С той только разницей, что теперь нам есть, кого просить о помощи.

Фернандо Стампа решил попробовать получить поддержку Кори.

— Разве вы можете забыть, что он сделал с вами? — спросил он. — Сможете простить ему то, что он бросил вас и ребенка?

Кори тихо заговорила, стараясь сдержать слезы.

— Я прошу вас только не решать за меня, что я должна сейчас чувствовать. Если он мертв, я хочу носить по нему траур, если жив — знать, что имею право его ненавидеть.

— А почему мы должны давать вам выбор? — злобно спросила Эльза. — У нас его никогда не было.

— Тогда почему вы защищаете его? — почти закричала Кори.

— Мы защищаем себя.

Кори не могла больше сдерживаться.

— Но чем же вы поможете себе, если вы отказываетесь сказать мне, где Дэнни, или рассказать все, что вам известно?

— А почему вы решили, что нам что-то известно? — спросила Эльза.

— Единственное, в чем я уверен, так это, что мне предстоит восстанавливать свое честное имя, — добавил Стампа.

— Все, что делал мой муж, было направлено на то, чтобы отомстить людям, убившим вашего сына. Никаких других мотивов у него не было.

— Это тогда. А сейчас? — спросила Эльза.

Кори покачала головой.

— Я не знаю…

Но Эльза снова выбрала удачный момент, чтобы укусить побольнее.

— Я только знаю: наш сын умер потому, что мы не были важными персонами, а вы живы только благодаря тому, что ваш отец был американским послом.

— Вы правы, — тихо произнесла Кори. — С этим я не могу спорить.

— Думаю, вы достаточно поговорили на эту тему, — вмешался Адам. — Мы ведь здесь совсем по другому поводу. Или мистер Стампа говорит и отвечает на вопросы честно, или обещанная ему неприкосновенность предоставлена не будет. Вместо этого он вместе со всеми, замешанными в этом деле, предстанет перед судом.

— Нам нечего больше сказать, — отрезала Эльза Стампа, укладывая в сумочку свое вязание. — Мы нанимаем адвоката.

Ее муж, лицо которого напоминало по цвету пепел, тоже встал. Им действительно нечего было больше сказать.

Эльза Стампа взяла мужа за руку и повела к двери. Прежде чем выйти, она полуобернулась и бросила:

— Может быть, муж просто недостаточно сильно любил вас?

Все грозило повториться сначала.

— Или это я любила его слишком сильно, — ответила Кори.

Адам не остановил Фернандо Стампу. Позже у него будет время вызвать его еще раз и анулировать их «соглашение о неприкосновенности в случае передачи информации». Пора нажать на него как следует, чтобы он сообщил детали. Адам, однако, был уверен, что ему придется выслушать лишь новые потоки лжи. Адам подошел к окну и выглянул наружу. Он слышал, как супруги Стампа вышли, захлопнув за собой дверь, как каблуки их застучали по мраморным плитам пола, когда они направились к лифту. Только после этого он обернулся, медленно подошел к Кори и обнял ее. Кори, не сопротивляясь, положила голову на плечо Адама.

— А знаете, ведь она права.

— Права в чем? — Адам погладил Кори по волосам.

— Он действительно любил меня недостаточно сильно. — В голосе ее снова звучали слезы.

— А как вы посмотрите на то, что я люблю вас слишком сильно? — прошептал Адам.

Так они и стояли, обнявшись, у окна кабинета…

20

«Хонда» появилась на углу Третьей авеню в шесть тридцать утра. Это была четырехдверная машина то ли бежевого, то ли серого цвета. Цвет трудно было определить, так как автомобиль был залеплен грязью по самые дверные ручки. Машина ехала вверх по Третьей авеню на скорости не более двадцати — двадцати пяти миль в час. «Хонда» свернула на Семидесятую улицу, проехала вниз по Второй авеню, затем свернула на Шестьдесят третью улицу и снова на Третью авеню. Потом она еще немного поездила по прилежавшим кварталам, не превышая скорости и все время сворачивая на разных углах между Второй и Третьей авеню. Ровно в шесть сорок две машина остановилась на углу Третьей авеню и Шестьдесят восьмой улицы, и водитель заглушил мотор.

Владелец корейского супермаркета, находившегося как раз на углу Третьей авеню и Шестьдесят девятой улицы, приехал в магазин примерно в шесть пятнадцать и начал расставлять в витринах свежесрезанные цветы. В нескольких ярдах к северу стоял газетный киоск — его владелец прибыл на место в это же время и раскладывал воскресные номера «Таймс», которые только что сгрузили прямо на тротуар с почтового грузовика. На другой стороне Третьей авеню возвышалось современное высотное здание, занимавшее почти целый квартал Шестьдесят седьмой улицы между Лексингтон и Третьей авеню. Здание это стояло чуть в глубине от тротуара: специальная подъездная асфальтовая дорога, изгибаясь полукругом, вела к входу и дальше — к гаражу. В шесть тридцать восемь из высотного здания вышел пожилой человек и медленно пошел в сторону Третьей авеню. Дойдя до нее, он повернул на север, как делал каждый день в одно и то же время, чтобы купить апельсинов и свежих газет. На мужчине была светло-коричневая ветровка, бежевые брюки, очки с тонированными стеклами, под бежевыми сандалиями виднелись темно-коричневые носки. Он был похож на иностранца, по крайней мере так его будут описывать позже. Пройдя вверх по Третьей авеню, он достиг угла Шестьдесят девятой улицы в тот момент, когда включился зеленый сигнал светофора, позволявший начать переход через улицу. Но мужчине не суждено было добраться до противоположной стороны.

В тот самый момент, когда он ступил на мостовую, «хонда» на огромной скорости вывернула на Третью авеню, резко взяла влево и, будто нацелившись прямо на мужчину, сбила его на полном ходу. Мужчину буквально подняло в воздух, а потом он ударился головой о припаркованную у обочины машину, пролетел несколько футов, а потом упал на тротуар. Не остановившись и даже не сбавив скорости, «хонда» промчалась на запад по Шестьдесят девятой улице и скрылась из виду.

За несколько секунд до того, как машина сбила мужчину, женщина, наблюдавшая за ним из окна второго этажа, принялась громко кричать водителю, чтобы тот остановился. Уже через несколько секунд после наезда кореец выбежал на середину Третьей авеню и, сознавая свою полную беспомощность, увидел только исчезающую за углом машину. Еще через несколько секунд владелец газетного лотка побежал к стоящему на углу таксофону, чтобы вызвать «скорую» и полицию. А через несколько минут все трое свидетелей, в том числе и выбежавшая из дома в купальном халате и с ребенком на руках женщина, стояли на углу Третьей авеню и Шестьдесят девятой улицы и смотрели на скорчившуюся на земле фигуру мужчины. Он был мертв.


Кори вошла в здание больницы, кивнула троим охранникам, стоявшим у первого ряда раздвижных дверей в ожидании своего дежурства.

— Как дела, док? — спросил один.

— Хорошо выглядите, док, — сказал второй.

— Привет, док, — сказал третий, хватаясь за правый бок, и добавил: — Мои аппендиксы — похоже, они уже ваши…

— Мой аппендикс, — поправила Кори, проскальзывая мимо.

В коридоре, как всегда, пахло дезинфектором с еловой отдушкой, а линолеум был натерт до блеска. Даже покрытие на стенах выглядело так, словно его только что отдраили. Проходя по отделению «скорой помощи», Кори улыбалась сотрудникам, сидевшим за пуленепробиваемыми стеклами в приемном отделении. Откуда-то сверху доносилось пение: Рона Орбисон пел «Бегущего в испуге». Кори неожиданно поразили слова песни: «Если он вернется, кого из нас ты выберешь?» Остановившись перед кофейным автоматом, Кори бросила в прорезь необходимое количество мелочи и подождала, когда автомат нальет ей кофе с молоком. В комнате для посетителей почти никого не было, если не считать нескольких человек, пришедших за своей ежедневной дозой метадона или инъекцией инсулина. Воскресное утро обычно было спокойным во всех отделениях, кроме родильного, — казалось, дети из латиноамериканских гетто специально пользовались моментом, чтобы появиться на свет во время затишья, короткого перемирия, предшествовавшего возобновлению борьбы, которая в пятницу вечером достигала своего накала. Сегодня под руководством Кори должны были начать практику шестнадцать новых стажеров, шесть студентов-третьекурсников, три интерна, один врач, стажирующийся второй год, трое, стажирующихся третий год, и один — четвертый год.

Неся свой кофе, Кори прошла через раздвижные двери, ведущие в отделение травматологии. Ее тут же остановил один из стажеров, заканчивающих практику.

— Где вы собираетесь прочитать вступительную лекцию? — спросил он. — В аудитории или в кабинете шефа?

— Неужели вы действительно покидаете нас? — с улыбкой спросила Кори.

— И вряд ли буду скучать, доктор Виатт.

— Как получилось, что вы всегда пропускали мои лекции, проходя практику под моим руководством?

— Когда я не работал, то мне удавалось урвать всего десять-пятнадцать минут для сна.

— Да, тяжело вам пришлось, — сказала Кори, по-прежнему улыбаясь. — Проверьте на доске объявлений, но, по-моему, лекция должна состояться в аудитории.

Перевесив сумку на другое плечо, Кори прошла через смотровую, мимо перевязочных и дальше по коридору и наконец дошла до небольшого кабинета в другом его конце. Для лекции, которую собиралась прочитать Кори, никогда не требовались записи, потому что Кори обычно строила свою лекцию на анализе реальных событий и ситуаций в течение последних недель. Кори считала главным дать этим молодым, рвущимся в бой новым врачам объективную картину. Ведь все они приходили сюда, пребывая в блаженной уверенности, что гораздо больше жизней врачи в этих стенах чудесным образом спасают, чем самым глупым и непростительным образом теряют. О, как они ошибались…

Закрыв за собой дверь кабинета, Кори подошла к шкафчику, в который собиралась положить сумку. На секунду она прислонилась лбом к холодной металлической поверхности. Сегодня она впервые почувствовала себя плохо, утром ее даже тошнило. Хотя усталость и слабость, которые испытывала сейчас Кори, были скорее не физическими, а эмоциональными.