— Теперь мы недалеко от остальных, — сказал ей Патан. Они приблизились к повороту. — Вот здесь, — выдохнул он, хватая ртом воздух. Слово прозвучало едва слышно. Скорее это был просто выдох.

Но, когда они наконец завернули, Патан замедлил шаг и чуть не уронил Люсинду. Перед ними лежало тело лицом вниз с глубокой раной через всю спину. Безжалостный стук копыт приближался. Патан перешагнул через труп.

— Не смотрите, госпожа, — приходя в себя, сказал Патан.

Люсинда в самом деле закрыла глаза, но только на мгновение и только после того, как посмотрела. Закрыла она глаза из-за жалости. Она больше не могла не думать о том, что их ждет. От этого было не скрыться. На дороге лежали и другие трупы.

— Боже мой, — прошептала Люсинда, когда они проходили мимо них.

Наконец Патан остановился. Они подошли к узкой площадке. Со скалы над их головами горизонтально росло какое-то дерево, которое давало небольшую возможность укрыться.

— Если кто-то из наших и выжил, то они сбежали, госпожа. Я уверен, что некоторым это удалось. Мы можем на это надеяться. Но сейчас, боюсь, мы одни, — он кивнул на несколько валунов поблизости. — Давайте я помогу вам сесть, госпожа.

— Я в состоянии идти сама, если вы дадите мне руку. Я буду на нее опираться, — ответила Люсинда. При помощи Патана она дохромала до ближайшего валуна и опустилась на него. — Что вы собираетесь теперь делать?

Патан смотрел вдаль с напряженным выражением лица.

— Я не знаю, госпожа.

Вдали прогрохотал гром.

Он снял тюрбан и быстро и плотно обмотал большой кусок материи вокруг левой руки, затем достал меч из ножен.

— Один поэт сказал, что жизнь — это караван, госпожа. По его словам, мы спим во множестве различных шатров. Возможно, сегодня ночью мы будем спать в новом шатре, госпожа.

Мужчина казался очень маленьким в тени гор, голая грудь была мускулистой и лишенной жира, но слишком хрупкой для того, что им предстояло. Волосы упали ему на плечи.

Стук копыт эхом отдался от каменных стен вокруг поворота дороги.

— Госпожа, может быть… — Патан напряженно смотрел на нее, не позволяя себе отвлекаться на приближающихся лошадей. — Встреча с вами доставила мне большое удовольствие и послужила хорошим уроком. Если вы хотите этого… после того как я буду сражаться за вас до последнего вздоха… Я имею в виду: если вся надежда будет потеряна… если вы захотите… Я могу сделать так, чтобы вам больше никто не принес боль… Вы меня понимаете?

Люсинда смотрела на его полное горечи лицо. Значение слов медленно доходило до нее.

— Не говорите глупости, капитан.

— Время глупостей прошло.

— Каким-то образом вы одержите победу. Я знаю это.

Он улыбнулся ей, что делал совсем нечасто. Она гораздо яснее, чем когда-либо, поняла, что улыбаться ему было трудно.

— Не бойтесь, дорогой капитан, как не боюсь я.

Но теперь стук копыт звучал так громко, что говорить стало невозможно.

* * *

Маленькой девочкой Люсинда однажды увидела демона, нарисованного на стене старого храма — с дикими глазами, уродливого, краснокожего, ужасного. Кровь капала у него с клыков. Она видела его только один раз, всего лишь бросила один взгляд, но образ остался в памяти навсегда. Он преследовал ее во сне. Со временем демон из ночных кошмаров стал похож на человека и пугал еще больше. Иногда она просыпалась по ночам и обнаруживала, что Елена трясет ее за плечо, потому что она кричала во сне. В те ночи демон приближался к ней, и оказывался гораздо страшнее, чем раньше.

Теперь Люсинда увидела это лицо. Запястье, на котором больше не было кисти, разбойник обвязал куском кожи, чтобы остановить кровь. Вероятно, он затягивал кожаную ленту зубами, потому что лицо оказалось в крови. Кровью была измазана рубашка и даже волосы. Глаза горели болью и ненавистью. Он обвязал поводья вокруг кровоточащей руки. В здоровой руке он держал дубину — тяжелую ветку мертвого дерева. Изо рта пони текла слюна, свисая, словно веревки.

Патан встал между Люсиндой и разбойником. Солнце блестело в капельках пота на плечах капитана. Люсинда видела, как играют мышцы, когда он медленно размахивал мечом. Длинные волосы упали ему на лицо и закрыли его. Люсинде хотелось увидеть его лицо еще один раз, но он не поворачивался.

Она думала, что бандит закричит, перед тем как атаковать, но он только пришпорил пони, не произнося ни звука. Патан поднял меч, но разбойник ударил его веткой по запястью, кривой меч Патана вылетел у него из руки и со звоном покатился по дороге и вниз. Когда Патан резко развернулся, Люсинда увидела ужас у него в глазах и прикрыла рот рукой, чтобы не закричать. Она поползла к краю пропасти и увидела, как клинок блестит далеко внизу.

Бандит развернулся на узкой дороге и поехал назад для новой атаки. На этот раз Патан увернулся от дубины, когда она была над ним занесена. Он подпрыгнул и ухватился за рубашку разбойника, чуть не завалив его. Но бандит удержался, и Патан завис у него за спиной. Его частично тянуло по земле, пока пони галопом несся дальше. Бандит, как мог, наносил по нему удары, хотя ему и было неудобно это делать. Наконец Патан свалился на камни и покатился по ним.

Шатаясь, он поднялся на ноги. Разбойник наблюдал за ним. Кожаная повязка на культе ослабла, и теперь из обрубка с каждым ударом сердца вытекала кровь. Глаза смотрели жестоко, словно у умирающего тигра.

Бандит пришпорил пони. Животное неслось во весь опор, и разбойник дубиной ударил Патана в бок. От силы удара Патан описал в воздухе дугу и упал на живот. Он с трудом поднял голову.

Снова прогрохотал гром, небо потемнело. На лицо Люсинды упала огромная дождевая капля. Она казалась такой большой, словно над головой разбили яйцо. Бандит еще раз развернулся. Теперь кровь из обрубка забрызгала его штаны. Дождь бил по дороге, и каждая капля после удара о камни разлеталась брызгами.

Патан был в отчаянии и явно забыл об опасности. Он с трудом поднялся на ноги. По нему колотил дождь, длинные волосы прилипли к плечам. Он попробовал идти, но зашатался, едва удержавшись на ногах. Он смотрел вдаль, почти ничего не видя. Разбойник находился в двадцати ярдах и не сводил с него глаз.

Люсинда в ужасе наблюдала, как бандит опять несется галопом. Патан не шевелился. Похоже, он не осознавал опасности.

— Ложись, ложись, — прошептала она на португальском.

Как он вообще может стоять после этих ужасных ударов?

Бандит приближался, размахивая дубиной. Патан шатался, словно слепой. Затем дубина обрушилась ему на голову, причем с такой силой, что он тут же рухнул на дорогу. Он свалился на спину, странно взмахнув в воздухе ногами, и приземлился так близко к краю пропасти, что одна рука свесилась с обрыва вниз. Тело Патана содрогнулось и замерло.

— Патан! — завизжала Люсинда, но ее слова заглушил победный крик разбойника:

— Я победил! Я его убил!

Лицо бандита смертельно побелело, дикие глаза пожелтели. Другой на его месте уже потерял бы сознание от такой кровопотери, но ненависть помогала ему оставаться в живых.

Он бросил дубину и поскакал к Люсинде.

«Давай, иди сюда, — подумала она, с трудом поднимаясь на ноги и сжимая кулаки. — Я врежу тебе перед смертью».

Но она недооценила боевой дух разбойника. Несмотря на раны, он был полон энергии. Проносясь мимо девушки, он схватил ее за руку и каким-то образом развернул так, что она снова оказалась лежащей у него на пони.

— Ты — моя! — закричал он.

Люсинда билась о горячие бока животного. Мужчина прижал ее так, что она не могла шевелиться. Она чувствовала кровь разбойника, видела тело Патана и плакала.

* * *

— Приготовься, — сказал Да Гама. — Используй кобылу для прикрытия.

Он пристроил пистолет на корпус лошади. Майя сглотнула и последовала его примеру, целясь по звуку копыт.

— Стреляйте! Стреляйте! Почему вы не стреляете? — закричал Слиппер.

— Не во что пока стрелять, евнух.

В это мгновение дождь внезапно прекратился. Секунду назад он громко бил о камни, теперь внезапно наступила тишина. Казалось, в воздухе все замерло, и лишь приближающийся стук копыт эхом отдавался от блестящих мокрых камней.

— Стреляйте! — прошептал Слиппер. Из-за поворота появился пони разбойника. — Стреляйте! — завопил Слиппер.

— Нет! — крикнул Да Гама. — Сдерживай огонь! У него Люси!

— Застрели его, шлюха! — рявкнул Слиппер в ухо Майе.

— Ты разве не слышал Деогу? — ответила она.

Лицо Слиппера побагровело, он разозлился и потянулся за ее пистолетом.

— Дай мне его! Дай! Я покажу вам, трусам, как стрелять!

Он мгновенно вырвал пистолет из руки Майи и направил на дорогу.

— Нет! — закричал Деога.

Он схватил евнуха за руку, как раз когда Слиппер нажал на курок. Да Гама рухнул на спину рядом с ним.

— Я ранен! Я истекаю кровью! — завизжал Слиппер.

Прижав ладони к пухлым щекам, он, шатаясь, бросился к кустам и рухнул там на колени. Его лицо было покрыто кровью.

Но не его собственной. Он попал в глаз привязанной кобылы Да Гамы. Животное замерло, затем стало опускаться на подгибающиеся ноги и медленно клониться вбок. Да Гама бросил пистолет, прыгнул к кобыле и стал ее толкать. Майя подумала, что точно так же выглядит человек с разбитым сердцем, прислонившийся к стене и рыдающий. Потом до нее медленно дошло, что животное падает, а Да Гама пытается сделать так, чтобы оно не раздавило их обоих. Майя отпрыгнула, и в это мгновение лошадь наконец рухнула и придавила ноги Да Гамы.

Мужчина взвыл, когда лошадь обрушилась на него. Майя поспешила к нему и попыталась надавить на тело животного, но Да Гаме не удавалось высвободить ноги.

— Не думаю, что они сломаны, но мне не выбраться, — прошептал он сквозь стиснутые зубы.

Майе не требовалось спрашивать, больно ли ему. Однако глаза Да Гамы уже осматривали дорогу и следили за приближающимся пони.

— Посмотрите! Вы только посмотрите на это! — выкрикнул разбойник, хватая ртом воздух. Ему явно было трудно дышать. — Справедливость восторжествовала! Вы только посмотрите! — он соскользнул с пони и схватил Люсинду за горло. — Это и есть справедливость. Вы весь день убивали моих братьев, а теперь я воздам вам по заслугам. Я убью твою дочь, ублюдок, а затем убью тебя.

Он толкнул Люсинду вперед, используя ее в виде щита. Потом он откуда-то достал нож.

— Я же заплатил, сукин сын! — закричал Да Гама. — Чаут. Бакшиш. Черт побери, неужели больше не существует чести?

— Это я платил весь день, но теперь заплатишь ты, это точно. Ты заплатишь, она заплатит. Все заплатят.

— Ты не можешь его пристрелить, Деога? — прошептала Майя. — Давай я передам тебе пистолет.

Морщась и сжимая зубы, Да Гама присмотрелся к цели.

— Не с этого места. Я, вероятно, попаду в Люсинду.

Разбойник подтолкнул Люсинду вперед. Да Гама следил за ним, опасаясь, что негодяй зарежет ее. Он очень страдал. Люсинда протянула к нему руки. У Да Гамы горело лицо.

— Итак, папа, можешь ли ты меня убить до того, как я убью ее? — у разбойника побледнело лицо, глаза были полуприкрыты, губы обескровлены. — Брось мне свой меч.

Да Гама не мог этого сделать, сам не мог. Майя помогла ему расстегнуть ремень и бросила меч, ножны и все остальное.

— Ты хочешь больше денег? Ты этого хочешь? Мы можем договориться?

— Скоро я и так получу все деньги.

Шатаясь, бандит оттянул Люсинду к каким-то камням. Оттуда ему открывался прекрасный вид на Да Гаму, пытавшегося высвободиться из-под мертвой лошади, и Майю рядом с ним. Разбойник толкнул Люсинду, чтобы встала на колени. Она застонала от боли. Он терял силы, но все еще был достаточно силен, чтобы причинять ей боль.

— Бросай мне свое оружие.

— Я не могу пошевелиться, ублюдок! Отпусти ее!

— Давай ты, — разбойник гневно посмотрел на Майю.

Да Гама скорчил гримасу, но кивнул. Майя заползла за его спину и взяла кожаный мешок с пистолетами, до которого Да Гаме было не дотянуться.

— Бросай их сюда, — приказал разбойник.

— Они могут выстрелить! — сказал Да Гама.

Вместо ответа разбойник выкрутил Люсинде волосы. Услышав ее плач, Да Гама сжал зубы. Он кивнул, и Майя, сидя по корточках, бросила мешок. Но она оставила один пистолет, спрятав его за спиной.

— Вот хороший папа. А теперь — незаконченное дело, — слюна смешалась с засохшей кровью у него на щеке, и он ухмыльнулся, глядя на Да Гаму. — Вначале дело, потом удовольствие. Из-за этой суки я лишился руки. Надеюсь, она того стоила.

У него почти не осталось сил, только ненависть, но ненависть оказалась огромной, а Люсинда была измождена. Бандит выворачивал ей руку, и в конце концов ей оставалось только упасть на землю. Кошмар, происходивший у реки, начался снова. На этот раз было хуже. На этот раз она лежала на сырой и грязной земле, а что хуже всего — Патан теперь был мертв.