— Он не похож на старого султана и, по правде говоря, не похож на его вдову, или, по крайней мере, так говорят. Но кто знает, как она выглядит, скрытая под всеми этими одеждами? Тем не менее, служанки видели ее лицо, и евнухи видели, а слухи идут от них.

Да Гама почувствовал себя обязанным открыть в ответ какой-то секрет, и рассказал Шахджи о брачных планах Викторио.

— Но он же такой старый! А девушка из фарангов такая молодая и красивая. Как жаль! — воскликнул генерал.

— Может, это и к лучшему.

Да Гама рассказал ему про сумасшествие и убийства, совершенные женщинами Дасанов.

Шахджи выпил еще вина.

— Вы, фаранги, не лучше турков, — сказал он.

Когда генерал посмотрел на Да Гаму, тот увидел, что глаза Шахджи потемнели. Да Гама узнал этот взгляд. Шахджи хотел открыть ему какой-то секрет, но не мог.

Наконец появились слуги и новели Шахджи в постель. Да Гама, шатаясь, отправился назад в Гаган-махал под черным безлунным небом, на котором даже звезды мерцали, как недружелюбные глаза.

* * *

Один этаж, второй, третий… А покои Викторио находятся на седьмом! Пока Да Гама взбирался по каменной лестнице Гаган-махала, у него между ног проносились крысы. Снаружи поднимался полумесяц. Довольно скоро рассветет, но внутри здание освещалось только слабым светом маленьких ламп, прикрытых плафонами, которые располагались на каждой площадке. В их тусклом пламени поблескивали глаза крыс.

Вверх, вверх, шаг, еще один. Да Гама слишком устал, чтобы думать, — он с трудом добирался до следующего пролета. В темноте, пьяный и сонный, он очень туго соображал. Сознание словно заснуло само по себе.

Наверху он чуть не рухнул, когда поднял ногу, а там не оказалось больше ступенек. Он шагнул на длинную веранду, которая вела в покои. Перед ним открывался прекрасный вид: поднимающийся полумесяц и яркая утренняя звезда. Далеко-далеко внизу виднелись крошечные фигурки. Стражники не спали всю ночь, повара и слуги вставали до рассвета. Полусонные проходили мимо наполовину проснувшихся. От высоты у Да Гамы закружилась голова. Стук его каблуков эхом отдавался от стен, и даже был слышен на улице внизу. Другие звуки почти отсутствовали. Это было время шепота, тихих приветствий, кивков, легких взмахов руки. Даже собаки проходили друг мимо друга молча.

Возле дверей Викторио Да Гама остановился и посмотрел на спящий город. Поднимающаяся луна освещала белые фасады Биджапура. Мужчина понял, что в это мгновение он единственный не спит в Гаган-махале и наблюдает за происходящим в мире. Только он и Бог могли видеть наступление утра с этой высоты, да еще ночные птицы. От этого Да Гама почувствовал себя особенным и крошечным.

Однако в этот момент в покоях Викторио раздался шум, дверь с грохотом распахнулась, и, шатаясь, появился сам Викторио. Старик был босиком и в ночной рубашке. Вьющиеся волосы развевались. Он подошел к краю балкона, не заметив Да Гаму. За ним полз Маус.

— Нет, господин! Пожалуйста, не надо! — шептал евнух, но Викторио только крякнул и жестом показал, чтобы тот убирался прочь.

Викторио поднял ночную рубашку к толстому, обвислому животу и прижался к каменной балюстраде.

— Пожалуйста, не надо! — хныкал Маус.

Но Викторио уже начал мочиться. Тонкая струйка блестела в лунном свете и, словно дождь, падала на стены и улицу внизу.

Маус тихо стонал. Затем евнух обреченно покачал головой и взял старика за руку. Викторио потряс своим членом, громко пукнул. Этот звук эхом отразился в тишине от стен. Викторио фыркнул, моргнул, причмокнул губами и тяжелыми шагами потопал назад в постель. Хотя старик так и не заметил Да Гаму, но Маус увидел его и грустно, беспомощно пожал плечами, перед тем как последовать за Викторио назад в комнату.

* * *

Да Гама сидел, скрестив ноги, перед тлеющими углями очага. На нем была только ночная рубашка. Заснуть не удавалось. Мысли кружились в голове. Он не мог не думать.

Он выложил пистолеты в ровный ряд перед босыми ногами и теперь по очереди смазывал их кокосовым маслом и ламповой сажей. И думал. Да Гама смотрел в свое будущее так, как человек смотрит на стену, которая вот-вот должна рухнуть. Он любил думать о себе, как человеке действия, солдате. Но ситуация, в которой он оказался теперь… План Викторио будет трудно осуществить, вероятно невозможно. Да Гама по очереди обдумывал задачи, которые взвалил на себя. Обман Вали-хана. Продажа Майи евнухам, у которых ее ждет Бог знает какая судьба. Женитьба Викторио на Люсинде. При мысли о том, что будет в случае успеха, у него в животе все переворачивалось.

Каков долг солдата?

«Ты обязался служить Дасанам, — напомнил он себе. — Ты дал слово. Но тогда почему же мне так тошно? Потому что они отвратительны, и самый худший из них Викторио. Откуда я мог знать, что окажусь здесь, да еще и партнером в осуществлении его планов?»

Вытирая оружие Да Гама старался успокоиться. Он пытался представить себя богатым человеком. По его мысли все время возвращались к Люси и танцовщице. Их лица сливались у него в сознании, и наконец он не мог вспомнить, как выглядит каждая из них в отдельности.

Даже после того как последний пистолет был вычищен и смазан, Да Гама все еще чувствовал себя слишком расстроенным, чтобы ложиться спать. Он подбросил несколько щенок в огонь и достал из мешка небольшой набор: нож, железную формочку, небольшую свинцовую чушку и емкость из обожженной меди с привинченной ручкой. Пока языки пламени весело плясали в очаге, Да Гама настрогал ножом кусочки свинца в чашу, затем взялся за железную форму. После того как верх был откинут в сторону, открылись выемки, напоминающие виноградную гроздь. Да Гама извлек оттуда отдельные маленькие кусочки свинца кончиком ножа.

Да Гама любил отливать дробь. Ему нравился запах плавящегося горячего металла, быстрые движения собственных рук. Ему нравилось действовать быстро, ловко и не обжечься. Занятый делом, он не заметил, как приблизился Маус.

— Что вы делаете, господин? — прошептал евнух. Его округлившиеся глаза мерцали в отсветах пламени очага.

— Ты когда-нибудь видел, как отливают дробь?

Маус покачал головой, и Да Гама жестом предложил ему сесть. Евнух молча и грациозно опустился на пол и бессознательно положил здоровую правую руку так, чтобы Да Гама не видел высохшую левую. У Да Гамы все кипело внутри от одиночества и неуверенности, а по правде говоря, и от большого количества выпитого вина, и в это мгновение он почувствовал неожиданную нежность к евнуху. Мужчина улыбнулся юноше, как улыбаются любимому племяннику. Благодарность в глазах Мауса при виде этой улыбки чуть не разорвала Да Гаме сердце.

Да Гама показал ему все. Вначале он продемонстрировал все используемые предметы, а потом — как выливать расплавленный свинец из раскаленной докрасна медной чаши в железную формочку. Он показал, что лить нужно медленно, чтобы не разбрызгать слишком много. Он объяснил, что формочку можно открывать практически сразу же. Свинец принимает форму маленьких кругляшек, напоминающих виноградины. Они теплыми выпадают тебе на руку и уже недостаточно горячи, чтобы обжечь. На руку выпадает целая гроздь, дробины нужно от нее отрывать, как отрываешь виноградины от настоящей грозди. Потом следует поработать ножом, чтобы сгладить на дробинах все неровности. Маус зачарованно наблюдал, задавал шепотом вопросы. Да Гама позволил ему пару раз заполнить формочку, но евнух не мог пользоваться ножом из-за больной руки.

Да Гама увидел, что евнух из-за этого опечалился.

— Не расстраивайся, сеньор Маус. Есть и другой способ отлива дроби, который не требует двух рук.

И он рассказал о том, что раскаленным свинцом можно капать с башни. Да Гама заверил евнуха, что это считается лучшим способом изготовления дроби. Маус хотел знать больше, и Да Гама рассказал ему о людях со щипцами, которые держат ими раскаленные докрасна железные емкости над балконами высоких башен. Там используется хитрый механизм, который отмеряет капли чугуна, выливающиеся из емкости в воздух. Пока свинец летит к земле, получается круглая дробинка. Казалось, Маус горит желанием учиться, и вскоре Да Гама уже описывал, как дробь дождем падает на туго натянутую парусину, которую держат у подножия башни. Там работают мальчики, которые смахивают теплую дробь в ящики и с опаской смотрят вверх, боясь, что дробь упадет на них.

— Но как она получается круглой?

— Просто получается и все. Падая по воздуху. В свинец добавляют мышьяк. Я не знаю, как он называется на хинди… Мышьяк помогает дроби затвердеть и стать круглее.

Маус задал вопросы про мышьяк, пытаясь по описанию Да Гамы догадаться, как это средство может именоваться на хинди. Глаза евнуха заблестели, когда Да Гама сказал ему, что металл пахнет чесноком.

— Понятно! — улыбнулся Маус. — Харатала!

Не говоря больше ни слова, Маус отправился к своему небольшому сундуку в комнате Викторио. Он вернулся к Да Гаме с робкой и счастливой улыбкой, держа в руке маленькую деревянную коробочку.

— Вот, господин.

Да Гама поднял крышку, увидел блестящую красную пасту и почувствовал запах чеснока.

— Харатала, — счастливо сказал Маус.

— А зачем тебе это?

— Это лекарство, господин. Его используют некоторые братья.

— Для чего?

— Мне не следует говорить, — лицо Мауса внезапно потемнело. — Знаете ли, у нас не очень хорошее здоровье. Из-за того, что брат такой, какой есть, у него на протяжении всей жизни возникают проблемы. Также… — Маус смутился. — Также этим пользуются старики. Это возвращает им их… силу.

— Старики типа Викторио?

Маус кивнул. Да Гама нахмурился:

— Это яд.

Маус рассмеялся.

— Я видел графин из Китая, выточенный из красного камня. Один из братьев использовал его, чтобы разливать вино своим врагам. Он держал его в темноте… По его словам, свет превратил бы графин в пыль. Но харатала не всегда яд. Нужно быть осторожным, господин. И ведь им пользуются женщины фарангов.

— Но даже малое количество опасно… — пожал плечами Да Гама.

— Но и малое количество этого может убить, — Маус кивнул на дробь. — Сеньор Викторио говорит, что вы мастер в делах смерти.

Услышав эти жесткие слова из нежных губ Мауса, Да Гама почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

«Ты пьян, — отругал он себя. — Ты знаешь, что про тебя так говорят уже много лет».

Да Гама посмотрел на свои руки, неуверенный, что сможет справиться с выражением лица.

— Это правда. Я видел слишком много смертей. В моем возрасте человек узнает, что такое сожаление, сеньор Маус. Я гонялся за кровью, вместо того чтобы искать красоту. Все мои воспоминания связаны с убийствами. Я забыл остальное. Иногда я не могу спать.

— А-а… — вздохнул Маус. — Вы желаете мира и спокойствия, — у него горели глаза, когда он наблюдал, как плавящийся свинец начинает булькать на огне. — Но приносить смерть… Это же должно приносить мир, господин? Разве смерть не является величайшим успокоением из всех?

Маус проскользнул поближе. Да Гама подвинулся, чувствуя себя неуютно, но потом понял, что Маус во многом напоминает ребенка. Внезапно евнух протянул свою деревянную коробочку с мышьяком.

— Давайте попробуем, господин!

Да Гама в удивлении поднял голову.

— Что? Съесть немного?

Маус рассмеялся:

— Нет, господин. Сделаем дробь!

Хотя к этому времени Да Гама устал, он расплавил еще свинца, чтобы порадовать Мауса, и на этот раз добавил мышьяк. Они отлили еще несколько дюжин дробинок. Маус был так счастлив, что схватил Да Гаму за руку и положил голову на большое плечо. Да Гама заставлял себя думать только об изготовлении дроби.

— Достаточно, сеньор, — наконец сказал Да Гама. — Я должен попытаться поспать, — он взял несколько отлитых шариков дроби и опустил их в руку Мауса. — Вот возьми. Ты их сделал. Возьми их себе.

Да Гама отвернулся, чтобы не расчувствоваться из-за реакции Мауса. Рука евнуха оказалась очень мягкой.

Мгновение спустя Маус опустил дробины себе в карман, а затем стал помогать Да Гаме собирать инструменты. По когда Да Гама попытался отдать ему мышьяк, евнух отказался:

— Оставьте его себе, господин, а когда будете им пользоваться, думайте обо мне. Пусть в вашем сознании воцарится мир, когда вы вспомните о том времени, которое мы провели вместе.

Маус низко поклонился, проведя здоровой рукой по полу, не оглядываясь, вышел в темноту и свернулся на пороге перед дверью Викторио.

Да Гама опустил коробочку с мышьяком в мешок вместе с пистолетами, затем улегся на кровать и смотрел в потолок до первых утренних лучей.

* * *

Конечно, они должны были уехать на рассвете, но муэдзин уже призвал ко второй молитве за день к тому времени, как Викторио тяжело спустился с лестницы, держась за руку Мауса, чтобы не упасть.