— Я — мужчина. Я — мусульманин. Тем не менее сейчас я вынужден учиться у христианки, да еще и женщины. И поэтому мне стыдно.

— Ну, это, наверное, очень хорошо, — сказала Люсинда.

Патан впервые на ее памяти улыбнулся. Португальцы улыбаются иначе. В его улыбке было что-то другое, словно удовольствие заслужено, а не получено просто так. И улыбка выглядела более расслабленной, словно, после того как удовольствие заслужено, им можно наслаждаться и смаковать его.

— Вы очень терпимы и очень мудры, госпожа. Я считаю за честь сопровождать вас.

К этому времени она уже добралась до верха лестницы. Погонщик поднялся со своего места на голове огромного животного и встал, поставив голые ноги на уши слона. Затем он раздвинул занавески паланкина острым латунным анкасом[19], а другой рукой крепко взял Люсинду за руку. Лишь немногие мужчины когда-либо касались ее таким образом. У этого погонщика оказалась сильная и сухая рука.

— Пожалуйста, заходите, госпожа, — крикнул снизу Патан.

Внезапно Люсинда замерла на месте, глядя внутрь паланкина.

«Не может быть! — подумала она. — Нельзя ожидать, что я поеду здесь. Не с ними».

На подушках и подстилках за шелковыми занавесками, которые трепались на долетавшем от океана ветерке, сидел евнух. Он улыбался и кланялся. Рядом с ним сидел груз, который показался Люсинде полуголым.

«Баядера, — подумала она. — Профессиональная танцовщица. Обычная шлюха».

Снизу капитан Патан смотрел на нее с глубоким почтением.

«Ну, мне хотелось приключения», — подумала Люсинда.

При помощи погонщика и евнуха она забралась внутрь.

* * *

— Это и есть та милая женщина из фарангов, о которой я говорил, — обратился евнух к баядере высоким голосом. Он быстро произносил слова. — Заходите, заходите. Заходите, — сказал он Люсинде. — Разве не мило? Наш собственный маленький домик.

Затем он схватился пухлыми ручками за руки Люсинды, с гораздо большим энтузиазмом, чем требовала простая поддержка, а потом задергивал занавески, пока она заползала внутрь и пыталась устроиться на подушках.

— И она говорит на хинди, — добавил евнух, словно и не прекращал разговаривать с баядерой.

Он широко улыбался Люсинде. Сквозь шелковые занавески в паланкин проникал приглушенный солнечный свет. В этом свете Люсинда рассмотрела странное лицо евнуха. Создавалось впечатление, будто на лицо юноши наложили слоями заварной крем. Она смогла различить острый подбородок с ямочкой, который словно плавал среди океана щек.

— Должен быть какой-то более приличный способ сюда подниматься, как вы думаете? Лишаешься чувства собственного достоинства, пока лезешь сюда таким образом.

Он склонился к выходу и просунул голову между занавесок. Люсинда рассмотрела его тучное тело, напоминающее тело мальчика, надутого, словно воздушный шар.

— Убирайте лестницу, капитан, сейчас же убирайте. Мы все уже на месте, — выкрикивая эти слова, евнух вертел огромной задницей.

Люсинда увидела, как баядера легко кивнула на толстую пятую точку евнуха, словно они, как женщины, могли понять шутку.

— Ну, теперь, наверное, мы можем трогаться, — объявил евнух и снова сел. Щеки у него порозовели. — Ждем целый день. Разве нам нечего делать?

— Везде одно и то же, — тихо произнесла баядера. Ее лицо выглядело абсолютно спокойным. Люсинда отметила, что баядера моложе, чем показалось в первое мгновение. На самом деле она скорее одного возраста с самой Люсиндой. На коленях баядера держала нечто, казавшееся кучей пальмовых листьев.

— Я думаю, что вначале нам всем нужно представиться, — сказал евнух. — Это моя новая госпожа, знаменитая девадаси… — но баядера остановила его, едва заметно подняв палец.

— Ты должен называть меня моим новым именем, именем профессиональной танцовщицы. А то как мне к нему привыкнуть?

— Нет, госпожа… — запротестовал евнух, но она снова заставила его замолчать, на этот раз закрыв глаза.

— Меня зовут Майя. Я — профессиональная танцовщица — и все.

— По, госпожа, ей следует знать. Ты была…

— Я много кем была. Но теперь… — она со вздохом опустила глаза. — Теперь я Майя, профессиональная танцовщица.

Она поприветствовала Люсинду, поднеся ко лбу сложенные ладони. Люсинда уже собиралась что-то сказать, но тут за занавесками паланкина закричал невидимый погонщик, и слон тронулся с места. Люсинда завалилась на спину, на множество разбросанных повсюду подушек.

— Мы поехали! — радовался евнух.

Люсинда уже распрямилась, когда евнух протянул пухлую руку, чтобы помочь ей. Он выглядел обиженным из-за того, что она не воспользовалась его помощью, хотя она ей теперь не требовалась.

Майя опустила глаза и что-то прошептала себе под нос.

«Смеется надо мной, — решила Люсинда, но затем изменила свое мнение. — Нет, она молится, произносит мантру, чтобы путешествие прошло хорошо». Когда девушка посмотрела на евнуха, то увидела веселые живые глаза.

— Меня зовут Слиппер, — с самым серьезным видом представился он.

— Может, тебе следует назвать ей твое настоящее имя, — сказала Майя.

— О, какая теперь разница? Через несколько дней мы окажемся дома, и никому не будет дела до того, как меня звали раньше, — он моргнул, глядя на Люсинду, затем отвернулся и прошептал Майе: — В любом случае предполагалось, что это наш секрет.

— Хорошо, — кивая, ответила Майя. — Прости меня. Я не стану это больше упоминать.

* * *

Слон издал трубный звук. Люсинда забыла, как эти огромные животные раскачиваются во время ходьбы. Паланкин качался, подобно лодке в штормовом море.

— Требуется какое-то время, чтобы к этому привыкнуть, — сказал Слиппер, словно читая ее мысли. — Но здесь наверху гораздо лучше, чем в одной из этих старых пыльных повозок, которые тянут волы. У нас есть подушки, — добавил он и махнул на них рукой, словно Люсинда уже не сидела среди них. — И приятная тень. И еда, — он достал корзину с печеными яблоками, виноградом и сладкими лаймами. Евнух открывал корзину с довольным видом. — И, конечно, общество, которое доставляет самое большое удовольствие.

— Да, — вежливо ответила Люсинда и снова поймала взгляд Майи. Той было забавно. — Мы можем открыть занавески? Мне хотелось бы посмотреть, что происходит.

— Ну да, — сказал Слиппер, но было ясно, что предложение его разочаровало. Он потянулся к крыше паланкина и вначале опустил тонкие газовые занавески, чтобы их самих не было видно другим, и только после этого раздвинул боковые. — Я не буду раздвигать передние, — заявил он. — Кому охота смотреть на старую спину погонщика?

Люсинда уже собралась настоять на этом, но прикусила язык. И так нашлось, на что смотреть.

Караван заворачивал за угол, оставляя позади берег с растущими вдоль него пальмами и белые домики фарангов, направляясь к восточным воротам в окружающих Гоа стенах.

Слон находился в центре процессии. Впереди ехали четыре охранника-мусульманина с Патаном во главе. За паланкином следовало несколько повозок, которые тащили волы, потом — друг возле друга Да Гама и Джеральдо.

Люсинда почему-то думала, что процессия будет гораздо более грандиозной. Но происходящее и так возбуждало ее. Она ехала на спине огромного слона, в роскошном паланкине, следом за наездниками на лошадях, вооруженными длинными яркими копьями.

Колокольня церкви Святой Екатерины исчезала в тумане за спиной. Впереди Люсинда видела жалкие хижины индусов, которые окружали португальское поселение. Здесь дорога сужалась, поскольку ветхие строения, многие из которых были собраны из материалов, полученных или украденных у фарангов, ставились где попало: их хозяева мало обращали внимания на движение. Охранники требовали от пешеходов посторониться и поднимали копья, если кто-то медлил. Среди криков и насмешек караван медленно продвигался вперед.

— Давайте решать, — сказал Слиппер. — О чем мы будем говорить?

Люсинда не обращала на него внимания, поскольку они приближались к восточным воротам. Паланкин располагался почти на такой же высоте, как верх толстых каменных стен, у которых несли дежурство солдаты с кремневыми ружьями. Судя по виду, мужчинам все наскучило.

С тех пор как ее привезли в Гоа еще младенцем, Люсинда ни разу не покидала границ города. Она всю жизнь слышала рассказы о том, что происходит за его стенами, и на основании их создала воображаемый мир, полный смелых принцев и королей разбойников, а также сияющих дворцов. Это были глупости, которые обычно воображает молодая девушка. После смерти родителей тио Карлос стал ее опекуном, а затем сделал ее хозяйкой дома, и она заставила себя понять, что все эти мысли были только девичьими фантазиями. По, несмотря на это, у нее учащенно билось сердце, когда она приближалась к воротам: за ними простирался мир, о котором она только мечтала.

Привратники позвонили в большой бронзовый колокол и открыли широкие ворота, специально предназначенные для слонов. Перед тем как выйти через них, погонщик заставил слона идти очень медленно, почти остановиться. После этого он встал на голове животного, измерил высоту арки и удостоверился, что паланкин в нее пройдет, ходя и с трудом.

— Какой большой слон, — сказал Слиппер, глядя на Люсинду с почтением. — Наверное, вы очень важная особа.

— Уверяю вас, что это не так, — ответила Люсинда.

Выйдя за ворота, они медленно тронулись по некоему туннелю. На специальных площадках на стене стояли солдаты и ухмылялись, поскольку со своих мест наверху они могли хорошо рассмотреть женщин. Стволы пушек были направлены прямо на них.

— Они используют этот проход между двумя воротами, чтобы предотвратить таран внутренних. Это так неудобно! Сколько усилий! И как часто они подвергаются атакам? — Слиппер вздохнул, словно видел все это раньше. Люсинда попыталась вести себя так, словно тоже все знала об обороне города.

Слон двигался медленно, не желая никуда торопиться, несмотря на уговоры погонщика и анкас, которым тот его подгонял: огромному животному приходились нелегко в узком туннеле, особенно при повороте. Но даже после того как они его преодолели, их ждали еще последние ворота.

Солдаты широко раскрыли тяжелые створки. Люсинда задержала дыхание, когда слон пробирался между ними, но, конечно, за последними воротами никакого сказочного мира не оказалось, только огромное поле, покрытое пожелтевшей травой. Все деревья вырубили в оборонительных целях. Через несколько сотен ярдов дорога исчезала в тени леса, в джунглях тиковых и манговых деревьев, восточно-индийских хлебных деревьев и пальм. Над их высокими кронами она видела голубые тени далеких гор.

— Фу, что это за запах? — воскликнул Слиппер, прополз на другую сторону и выглянул из паланкина.

Майя бросила взгляд наружу, затем снова уставилась на кучу пальмовых листьев у себя на коленях.

— Деревня неприкасаемых, — сказала она. Майя впервые подняла голову после того, как они начали движение.

Люсинда посмотрела в ту сторону. Вначале она подумала, что это поле с поросшими травой холмиками, но затем поняла, что смотрит на низкие хижины, покрытые грязным дерном. Воняло падалью: сушились шкуры, кипятились кости, пахло старьем и смертью.

— Ты называешь их неприкасаемыми? — судя по голосу, Слиппер был раздражен.

— В этой жизни их доля — быть нечистыми. Никто не должен к ним прикасаться. Прикоснуться к ним значит самому оскверниться.

— Почему? Что с ними не так? — настаивал евнух.

— Их карма — чистить отхожие места и выделывать шкуры, делать все то, что делать противно, но что все равно должно быть сделано, — ответила Майя. Люсинда почувствовала, что она забавляет ее, как ребенок.

— Они заслуживают лучшего, чем жить здесь, — Слиппер скорчил гримасу.

— А кому нужна эта вонь в городе? Кроме того, у них своя еда и свои колодцы, а, выполняя свою работу, они приходят и уходят, когда хотят.

Слиппер нахмурился, глядя на земляные лачуги.

— Они такие грязные, как будто сделаны из грязи.

Увидев, как свинья пьет из лужи, в которой играют два ребенка, он отвернулся. Глаза у него сверкнули.

— В чем дело, Слиппер? — спросила Люсинда. — Так устроена жизнь, даже в Биджапуре.

Евнух посмотрел на нее. Для разнообразия он был серьезен.

— Это не одно и то же. Вы все увидите, когда доберетесь туда. Я сам видел, как индусы бегут принимать ванну даже после того, как их коснется тень представителя низшей касты. В исламе у всех живых существ есть душа. Мы очищаемся огнем сочувствия Всевышнего.

Он снова неотрывно смотрел на деревню и словно разговаривал сам с собой.

— Мне повезло, что я не индус. Меня послали бы сюда, понимаете? По индийским законам евнух должен жить среди неприкасаемых. Но нас не принимают даже представители низшей касты. Евнухи должны жить за пределами деревень неприкасаемых. Они должны носить женскую одежду, и они считаются особами женского пола. Про евнуха говорят «она». Им не положено колодцев, и они должны пить воду из канав. Дети бросают в них камни. Если бы я был индусом, то это была бы моя деревня. Эти жалкие грязные типы были бы моими соседями. Они бы меня презирали. Разве вы не понимаете?