— Там довольно пустынное плоскогорье с редким кустарником и грубой травой. Иногда там пасут овец. Отсюда недалеко до моря.

— Правда? — Девушка изумленно посмотрела на него. — Мне следовало догадаться об этом, я видела чаек. О, Кристофер, там красиво?

— Там высокие отвесные скалы и золотой песок, — ответил он. — Дикая красота, ветер и волны.

— Сходим туда? — взмолилась Элизабет, бросив на него взгляд из-под полуприкрытых ресниц. Это была еще одна ее привычка, о которой Кристофер забыл. — Может, не сегодня, а завтра или позже. Сходим? А сегодня ты покажешь мне дом, ладно? Я тебя не утомила своими вопросами?

— Нет. — Кристофер обнял девушку за плечи и прижал к себе. Она доверчиво повернулась и прижалась щекой к его груди. Кристофер тяжело вздохнул. Как быстро все забылось, и как легко вспоминаются ее очаровательные привычки. — Разве ты можешь надоесть? — Кристофер нежно потерся щекой о ее волосы, а затем наклонился и поцеловал в нежную щеку.

— Тогда я оденусь, — оживилась Элизабет. — Я позову Дорис. Ты не зайдешь через полчаса? — Она покраснела и рассмеялась. — Может, я обычно не отсылала тебя, когда одевалась? Прости меня, я очень стесняюсь.

Девушка подставила лицо для поцелуя, и он наслаждался ее нежными губами гораздо дольше, чем было необходимо для его хладнокровия.

— Что бы тебе хотелось посмотреть? — спросил ее Кристофер через полчаса, когда она была готова и ждала его в своей комнате. Она была такой стройной и красивой в муслиновом платье с узором. Это было платье из гардероба, купленного для медового месяца с Пулом.

— Все, — ответила Элизабет. — Разве дом такой большой, что я не могу посмотреть все сразу?

— Я покажу тебе самые большие комнаты, — ответил Кристофер. — Представь, что ты путешественница и хочешь посмотреть самые интересные достопримечательности нашего дома.

— Очень хорошо, — весело отозвалась девушка и взяла его под руку. — Я проездом в этих местах и никогда не видела этот дом. Ты должен мне показать все.

Кристофер повел ее по широкой лестнице вниз. Каменные ступени, извиваясь, вели вниз, их освещали узкие окна башни.

— Это шестнадцатый век, — пояснил Кристофер. — Башня построена позже, чем зал и некоторые другие части дома. Раньше здесь была более крутая лестница.

— Красиво! — произнесла Элизабет. — Как замок, да?

— Не совсем, — пояснил Кристофер. — Дом больше похож на усадьбу. Но средневековые обитатели, конечно, были готовы защитить себя.

Они прошли под каменной аркой и оказались в большом зале с мраморным полом, огромным камином, потолком, обшитым дубом, и выбеленными известью стенами, на которых было развешено оружие.

— О! — вырвалось у девушки. Она стала все разглядывать, сначала посмотрев на потолок, а затем на стены. — Неужели мы живем здесь, Кристофер? Как я могла забыть такое? Здесь обычно обедали твои предки?

— И жили, и спали, вероятно, тоже здесь, — ответил он, — Средневековый зал выполнял много функций. Большой стол теперь стоит в парадной столовой, которой мы почти не пользуемся. Но это впечатляет, когда в доме есть парадная столовая.

— А разве мы не принимаем гостей? — спросила Элизабет.

— У нас не бывает пышных приемов, — ответил Кристофер. — Не забывай, что это довольно отдаленное место в Девоншире.

Девушка состроила гримасу.

— Вот именно не забывать я и не могу! — И она снова рассмеялась.

Кристофер видел, что она старалась шутить над своим несчастьем.

Он провел девушку в большой зал, которым никогда не пользовались при жизни его отца, хотя им с Нэнси всегда казалось, что это прекрасная бальная комната. Правда, за всю жизнь в Пенхэллоу ни разу не устраивались балы. Здесь почти не было мебели, но тяжелые голландские гобелены на стенах, на которых были изображены мифологические сюжеты, делали зал великолепным. Элизабет стояла посредине комнаты и с удивлением оглядывалась по сторонам.

— Ты знаешь, — произнесла она наконец, когда поняла, что он смотрит на нее, а не на гобелены. — Я сражена увиденным. Все просто великолепно и совершенно незнакомо. — Улыбка исчезла с лица девушки, и она опять стала растерянной и испуганной.

Кристофер торопливо подошел к ней.

— Кристофер. — Она протянула к нему руки — они оказались холодными, когда он их взял. — Как я могла все забыть?

— Постарайся не думать об этом. — Он нежно сжал ее пальцы.

— Но все же это не совсем правда, — сказала Элизабет, открыто посмотрев ему в лицо. — Ты знаешь, я кое-что помню.

Кристофер почувствовал, что его сердце бешено заколотилось в груди.

— Лондон, — пояснила Элизабет. — Я могу представить его себе: собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, Бонд-стрит. — Несколько мгновений девушка смотрела на него, слегка нахмурившись. Затем она покачала головой: — Но я никого не помню.

— Это пройдет, Элизабет.

— Еще я помню войну, — добавила она, снова нахмурившись. — Наполеон Бонапарт. Наши войска в Испании. Война ведь закончилась, правда? Мы победили. Где я могла слышать это?

— Это правда, — подтвердил Кристофер. — Все постепенно встанет на свои места. Только нужно время.

— Да. — Она улыбнулась и, застав его врасплох, высвободила свои руки и обняла его за шею. Элизабет снова рассматривала его лицо. — Ты единственный, кого я помню на этом свете, Кристофер, — сказала она. — Как хорошо быть рядом с тобой. Я знаю, что люблю тебя. Хоть это меня утешает. Было бы ужасно, если бы я и тебя не помнила.

Он, как и прежде, мог обхватить руками ее талию, сомкнув руки у нее на поясе. И мог утонуть в ее глазах.

— Я думаю, — сказала она, — что люблю тебя очень м сильно. Я часто говорила тебе об этом? Возможно, после семи лет замужества я многое принимала как должное и забывала говорить тебе это.

— Лишний раз никогда не помешает повторить, — откликнулся Кристофер. Девушка долго смотрела на него.

— Ну? А ты не собираешься вернуть мне комплимент? — поинтересовалась она.

Это было неизбежно. Но удивительно, Кристоферу не хотелось избежать этого момента. Наверное, это действительно была правда. Иначе и быть не могло. Кроме того, подумалось ему, ненависть и любовь по сути очень похожи — это глубокие и всепоглощающие эмоции. Они разнятся только тем, что одна эмоция положительная, а другая — негативная.

— Я люблю тебя, — еле слышно прошептал Кристофер.

— Я вырвала у тебя это признание? — Улыбка Элизабет стала неуверенной. — Прости меня, мне не следовало делать это.

Кристофер крепче обнял девушку за талию и с силой притянул к себе.

— Я люблю тебя. — Наклонив голову, он посмотрел на нее, а затем поцеловал.

“Я встаю на зыбкую почву”, — подумал Кристофер, поднимая голову после долгого поцелуя. Очень зыбкая почва. Но ведь он предвидел это, сказав, что она была его женой. Он сам сказал ей это. И он не был уверен, что поступил бы иначе, если бы можно было вернуть назад эту минуту.

— Кристофер, — сказала девушка, дотронувшись до него рукой, — я чувствую себя гораздо лучше, синяки прошли, и голова уже почти не кружится.

— Хорошо, — одобрил он, догадываясь, к чему она клонит.

— Мне кажется, что моя жизнь уже может вернуться в обычное русло, — сказала она, и ее взгляд скользнул по его груди. Она сделала глубокий вдох. — Я думаю, что сегодня вечером смогу вернуться в нашу комнату.

Кристофер затаил дыхание.

— Может, нам следовало бы немного подождать, — ответил он. — Доктор говорил, что ты сильно ушибла ребра. Кроме того, тебе может быть непросто спать с незнакомцем.

— Я стараюсь учесть возможность того, что моя память может не вернуться, — ответила Элизабет. — Шишка на голове прошла, но в памяти ничего нет, кроме нескольких бесполезных подробностей о Лондоне и о войне. Я хочу попытаться жить нормальной жизнью, Кристофер. Если ничего не изменится, то придется копить новые воспоминания. Ты не хочешь, чтобы я вернулась?

Вместо ответа Кристофер прижал ее к себе и погладил по щеке.

— Я жду твоего возвращения, — сказал он, искренне веря в сказанные слова. Сам себе он казался безрассудным. Но эта одержимость не была нежеланной, а совсем наоборот. Искушение быть с ней стало непреодолимым с того самого момента, когда Уикенхем сказал ему о свадьбе Элизабет.

— Я попрошу Дорис перенести мои вещи в нашу комнату, — заключила она.

От ее слов Кристофера бросило в жар. Да поможет ему Бог. И пусть это произойдет. Ради чего он привез ее в Пенхэллоу? Зачем сказал ей, что она — его жена? Зачем сказал, что у них общая спальня?

Кристофер кивнул и еще раз нежно поцеловал ее.

— На сегодня достаточно, — сказал он. — Ты, наверное, устала. Я отведу тебя в гостиную. Мы выпьем чаю. Нэнси уже, должно быть, вернулась из деревни.

— Чай — это хорошо, — согласилась Элизабет и, взяв его под руку, вышла из зала.

После чая Элизабет первая покинула гостиную. Она сказала, что хочет попросить Дорис перенести ее вещи в спальню и что ей нужно немного отдохнуть. На обед она собиралась спуститься в столовую.

— Надеюсь, ты придешь проводить меня, — сказала она, вставая и улыбаясь Кристоферу. — Иначе я могу заблудиться и останусь голодной. Но не нужно провожать меня до спальни. Я сама смогу найти дорогу, — сказала она. — Я старалась все запомнить.

Нэнси и Кристофер остались одни.

— Чье это было предложение? — спросила его Нэнси, после того как дверь закрылась. — Твое?

В ее голосе чувствовалось напряжение; впрочем, в последние дни это повторялось часто.

— Нет, — ответил Кристофер. — Она хочет, чтобы ее жизнь вошла в прежнее русло. Нэнси, она сильно изменилась. Она стала смелой и мужественной.

Нэнси рассмеялась.

— В прежнее русло! — усмехнувшись повторила она. — Неужели ты собираешься довести свой обман до ужасного конца, Кристофер? Что с тобой случилось? Неужели события прошлого так ожесточили тебя? Я надеялась, что все уже позади.

— Я не буду это обсуждать, — ответил Кристофер, и его лицо снова стало замкнутым и суровым. — Это мое дело, тебя это не касается.

— Однако мне приходится лгать ради тебя, — заметила Нэнси. — Но дело даже не в этом, Кристофер. А в том, что она — не твоя жена.

— Она могла бы быть моей, — возразил Кристофер. — Я не согласен с тем, что произошло после моего отъезда, Нэнси. И я не признал бы этого, даже если бы меня известили. Что делать, если я не могу признать того, что все так вышло?

— У тебя сейчас нет выбора, — сухо заметила Нэнси. — Она тебе не жена.

Кристофер бросил на нее недобрый взгляд.

— Сегодня вечером она переберется в твою комнату, считая себя твоей женой, — продолжала Нэнси. — Если бы ее выбор был свободным, Кристофер, я бы не сказала ни слова, хотя считала бы такой поступок неправильным и не одобрила бы его. Но она лишена выбора. Для этого ей следовало бы все знать. Вряд ли она тогда попросила бы Дорис перенести свои вещи в твою комнату, не так ли?

— Она многого не знала и семь лет назад, — сказал он. — Тогда у нее тоже не было выбора. Но она сделала его. И Чичели был рядом с ней, позаботившись о том, чтобы ее выбор согласовывался с его интересами. Так что не говори мне о свободе, Нэнси. Ее просто не существует.

Нэнси встала.

— Я поднимусь наверх, — произнесла она. — Я хочу почитать до обеда. И вообще я не вижу смысла в продолжении этого разговора. Твой рассудок помутился, а сердце ожесточилось, ты ни с чем не считаешься. Я тоже ненавидела ее, Кристофер, но теперь вижу, что моя ненависть никогда не была такой сильной, как сейчас твоя.

Кристофер задумчиво смотрел на сестру, выходящую из комнаты.

Глава 7

Элизабет стояла посередине комнаты Кристофера — нет, их комнаты — и со страхом оглядывалась вокруг. Это была просторная комната с высоким потолком. Потолок был сводчатый и расписан голубой и золотой красками. В середине свода были изображены две нимфы. Стены были украшены дорогими брюссельскими гобеленами, вероятно, старинными, хотя их цвета оставались яркими и сочными. Балдахин кровати поднимался к самому своду потолка.

Комната была восхитительна. Шторы на окнах и полог кровати были темно-бордовыми и тяжелыми, как и два кресла, стоявшие по обеим сторонам камина. Они были слишком темными и слишком массивными для этой комнаты. Это была комната, в которой жил мужчина, а не супружеская пара.

Элизабет удивилась: неужели она не предлагала Кристоферу поменять здесь обстановку? Может, они даже ссорились из-за этого? Возможно, ему все здесь нравилось, а она любила свет и красоту. “Неужели мы ссорились?” — подумала Элизабет. Но должны же они были спорить о чем-то, если так долго прожили вместе. Наверняка у них были расхождения, ведь невозможно все воспринимать одинаково. Тогда их жизнь стала бы серой и скучной.

Кровать была необыкновенно широкой. Еще одна фамильная вещь? Щеки девушки запылали, когда она смотрела на кровать, ожидая появления своего мужа. Какая она все-таки глупая. Они столько лет предавались здесь любви!