Вера Кауи - Наследницы

Церемония открытия была назначена на вечер.

Сумерки сгустились. Последний лимузин, подъехавший со стороны парка, пристроился в конец цепочки автомобилей, растянувшейся вдоль 78-й Восточной улицы.

На тротуаре, перед входом в недавно отреставрированное здание, был постелен красный ковер, а сверху натянут тент в бело-красную полоску.

У входа, под внимательными взглядами охраняющих конных полицейских, толпились фоторепортеры и зеваки, то и дело хлопали дверцы автомобилей, и из сверкающих лимузинов появлялись Знаменитости. Всякий раз, узнавая кого-то в лицо, толпа принималась гудеть:

— Гляди! Это она на прошлой неделе была на обложке «Пипл».

— А тот, что рядом с ней, главный человек в «Таймс».

— Что здесь происходит? — полюбопытствовал кто-то — похоже, это был приезжий человек.

— У них сегодня открытие.

— Выставки?

— Вроде того. Сегодня открывают нью-йоркский «Деспардс».

— «Деспардс»? А что это такое?

— Как, вы и вправду не знаете?

Мужчина сконфуженно молчал.

— Ну а о «Сотбис» — то вы хоть слышали?

— Конечно.

— А о «Кристи»?

— Ну… кое-что.

— Так вот, «Кристи» — номер два. А сразу за ними идет «Деспардс».

— Значит, номер три!

— Угадали! Но хотят стать номером один.

— И потому здесь столько известных людей?

— Ну да, все эти Знаменитости — лучшая реклама.

К тому же у всех у них водятся денежки, которые сегодня очень пригодятся.

— Пригодятся для чего? — продолжал расспрашивать дотошный приезжий.

— Чтобы участвовать в аукционе, — уже безо всякой охоты ответил его собеседник, которого начинала раздражать подобная непонятливость. — Аукционе китайского фарфора. Сегодня распродается коллекция покойного Уиларда Декстера, и устроители рассчитывают выручить за нее не меньше пяти миллионов долларов.

— Ого! Теперь я понимаю…

— И отлично. А теперь давайте помолчим и посмотрим.

Поднявшись по ковровой дорожке, устилавшей ступени, приглашенные попадали в белый с золотом зал — только что отреставрированное блистательное творение Стэнфорда Уайта. Гости протягивали свои пригласительные билеты лакею, облаченному в ливрею, а тот важно передавал их охраннику, сверявшему имя очередной Знаменитости со списком гостей, а лицо — с фотографией на приглашении. Затем Знаменитость направлялась к роскошной лестнице, которая вела в сияющий зеркалами зал. Здесь гостей встречала миниатюрная, удивительно красивая женщина в нарочито простом черном атласном платье.

Сердечность ее улыбки и длительность рукопожатия находились в прямой зависимости от суммы, которую предположительно мог здесь оставить каждый из гостей.

— Ты видел ее платье? — обратилась одна из известных дам к своему спутнику, изображая крайнюю степень возмущения, а на самом деле сгорая от зависти. — Сразу видно, что под ним ничего нет.

— Доминик дю Вивье всегда в боевой готовности.

Недовольно оглядев переполненный зал, женщина раздраженно сказала:

— Ты уверял, что приглашено будет шестьсот, но, похоже, здесь их не меньше шести тысяч.

— Их ровно шестьсот. Ты не можешь себе представить, каких трудов мне стоило достать билет.

— Известно, каких… — язвительно прошептала на ухо своему спутнику женщина слева, глазами указав на Доминик.

Аукцион, о котором в Нью-Йорке говорили уже несколько недель, проводился в бывшем бальном зале с оставшимся от прежних времен великолепным паркетом и возвышением для оркестра. Вдоль одной из стен тянулся ряд высоких, от пола до потолка, окон, вдоль другой — ряд зеркал, умножавших и без того многочисленную толпу.

С потолка свисали две огромные хрустальные люстры, в которых сверкали и дробились тысячи огней.

Женщины в платьях от Норелла, Халстона, Оскара де ла Ренты, Диора, Ива Сен-Лорана и Карла Лагерфельда, все как одна, с утра побывали в парикмахерской Кеннета и взяли из банков свои драгоценности. Мужчины время от времени похлопывали себя по внутреннему карману, желая удостовериться, что их чековые книжки на месте.

В воздухе витал пьянящий аромат изысканных духов и дорогих сигар.

В людском водовороте то возникали, то распадались маленькие группки. Женщины придирчиво оглядывали соперниц. Те, у кого были «Старые Деньги», брезгливо косились на нуворишей. Известные Имена старались держаться рядом с Известными Лицами, которых здесь было пруд пруди. Женщины тихонько ахали при виде смуглого красавца — нового секс-символа — под руку с партнершей по телесериалу и пялили глаза на Живую Легенду, пребывавшую на вершине Голливуда — подумать только! — с 1940 года. Здесь собрались политики, воротилы с Уолл-Стрит, индийский магараджа и два гонконгских миллионера, а также Игорь Колчев и Александр Добренин, некогда белоэмигранты, а ныне американские мультимиллионеры — любители восточного фарфора и непримиримые соперники. Сюда съехались финансовые тузы и крупные промышленники с Восточного и Западного побережья, а также несколько европейцев — взглянуть, как приживется самый консервативный аукционный дом в суматошном, помешанном на успехе Нью-Йорке.

Зал вибрировал, наэлектризованный женщиной в черном и предстоящими торгами. Вот-вот будут потрачены огромные деньги. Сквозь гул доносились обрывки фраз:

— ..сюда приплыла крупная рыбка со всех океанов.

— ..на подготовку ушло два года. Не пожалели ни сил, ни денег.

— ..а Доминик в боевой готовности.

— Не только она. Похоже, и Добренин, и Колчев готовятся к сражению. Что эти двое русских, все борются с революцией?

— ..»Деспардс» давно наступал им на пятки. Но «Сотбис» и «Кристи» так просто не сдадутся.

— ..это никуда не годится, вот что я вам скажу.

Чарльза Деспарда еще не успели похоронить!

Двое стоявших в стороне мужчин не отрывали взглядов от Доминик дю Вивье. Мужчины на нее смотрели всегда.

— Уверяю тебя, под этим черным платьем ничего нет.

— Ошибаешься, под ним есть все, что нужно.

— Не распаляйся. Не забывай про Блэза Чандлера!

Пусть он и на одну восьмую краснокожий, но этот факт бледнеет перед тем, что скоро он унаследует состояние, равное четверти национального дохода.

— Что-то я его здесь не вижу.

— Он обязательно придет. Ведь это как-никак его жена открывает нью-йоркский аукцион.

— А правда, что она успела убедить старика открыть здесь филиал?

— Чистая правда. Ей давно хотелось развернуться.

В Лондоне всем всегда распоряжался старик, в Париже дела идут неважно — вспомни галерею Друо, — Гонконг и Монте-Карло города хотя и престижные, но сравнительно небольшие. Взгляни на это великолепие. Для «Деспардс» настают великие времена. К тому же выставить на открытие коллекцию Уиларда Декстера — это нож в спину конкурентам.

— Но каким способом ей удалось ее раздобыть?

— Ты, старина, совсем одичал за границей. Открой глаза пошире. Ты видишь, что у нее есть и что она с этим делает. Доминик дю Вивье всегда получает то, что хочет.

Тем способом, о котором мы все мечтаем по ночам.

— Но, кажется, у этого парня мечты стали явью, — заметил один из собеседников, кивком головы указав на очень высокого, очень смуглого человека, который склонился над Доминик, чтобы коснуться губами ее нежной, как лепесток магнолии, щеки.

— Да, это он. Блэз Чандлер.

Доминик благосклонно приняла поцелуй мужа, ни на секунду не забывая об устремленных на нее взглядах: мужчины глядели с вожделением, женщины — с завистью.

— Все в порядке, дорогая? — спросил Блэз с улыбкой. — Сегодня великая ночь. Ты к ней готовилась два года. — Он обвел взглядом зал. — Посмотри на эту толпу!

— Смотреть здесь стоит только на меня, — прошептала ему по-французски Доминик, широко раскрыв сапфировые глаза.

Как она и ожидала, Блэз расхохотался, сверкнув белоснежными зубами. Ее дикарь. Несомненно, самая большая ее удача — не считая сегодняшнего вечера.

Нынче ее венчают на престол. Король умер. Да здравствует королева! Нет! Она готовилась к этой ночи не два года, как думает Блэз, а двенадцать лет: с того самого дня, когда Чарльз Деспард женился на ее матери. Тогда ей исполнилось восемнадцать, и единственным ее богатством были внешность и мозги — ну и, конечно, имя. А теперь она не только яркая звезда на небосклоне искусства, не только признанный знаток восточного фарфора, но и деловая женщина с железной хваткой, которая задумала изменить старомодный облик «Деспардо, созданный ее отчимом. Она сумела почувствовать ветер перемен. Лондон как центр искусств теряет свое значение. На первый план выходит Нью-Йорк. Иначе почему сюда перебрались и „Сотбис“ и „Кристи“? Потому что они тоже это поняли. И вот она устроила это открытие с оркестром, дорогим шампанским, вечерними туалетами, драгоценностями, изысканным угощением и каталогом, который сам по себе был, как и выставленный на аукционе фарфор, произведением искусства. Она собрала здесь весь бомонд и повернула дело так, что достать приглашение стало вопросом жизни и смерти. Она позаботилась о том, чтобы об аукционе заговорили газеты, распускала слухи, делала многозначительные намеки и в результате разожгла невиданный ажиотаж. Но незадолго до открытия произошло непредвиденное: от сердечного приступа скончался ее отчим, Чарльз Деспард. Задумывая аукцион, она рассчитывала поразить публику роскошью и блеском, она не стремилась к сенсации, но раз уж сенсация случилась, она расчетливо ею воспользуется.

— Ты все же будешь проводить аукцион, несмотря ни на что? — Блэз недовольно нахмурился.

— Разумеется, буду.

— Но как? У тебя же нет аукциониста?

— Я сама займу папино место.

— Но у тебя нет опыта. Это не Гонконг и не Монте-Карло. Это Нью-Йорк. Я с детства знаю этот город. Им подавай самое лучшее. Здесь не прощают ошибок.

— А кто почти пять лет готовился к этому аукциону?

Кто уговаривал, убеждал, строил планы, разрабатывал бюджет, выискивал и приручал будущих клиентов? Я знаю, чего это стоит, и не была бы здесь, если бы сомневалась в себе.

Это я составила список приглашенных, это я знаю людей, которые будут торговаться, по-настоящему торговаться.

Это я пригласила Колчева и Добренина и легко справлюсь с ними обоими. Ведь они прежде всего мужчины…

Лицо Блэза оставалось неподвижным и бесстрастным, как всегда, когда он сердился. Черт побери, думал он, глядя на прекрасное лицо своей жены, теперь, когда Чарльза больше нет, Доминик не удержать. Она закусит удила и помчится сломя голову туда, куда стремилась всю жизнь: в стан победителей. Ей всегда удавалось получить от отчима то, что ей было нужно, и Блэз не сомневался, что именно ей он оставил дело своей жизни — этот аукционный дом.

Сейчас, когда до начала крупнейшего аукциона оставалось пять минут, Блэз думал, что не позже завтрашнего дня в его руках окажутся документы, подтверждающие законное право Доминик дю Вивье на «Деспард и Ко».

Хотя Доминик и была падчерицей Чарльза Деспарда и женой Блэза Чандлера, она не поменяла имя, полученное ею при рождении. Под которым она стала известной. Доминик всегда отличалась независимостью, и у нее хватило духу на третий день после смерти отчима явиться на открытие аукционного дома «Деспардс» в атласном облегающем платье, которое, хотя и было черным, не скрывало ее великолепного тела, подчеркивая каждую линию и выпуклость, обрисовывая ее дерзко торчащие груди, соблазнительные ягодицы и тонкую талию. Она понимала, что все только и думают о том, что она почти голая, но ее это не трогало. Всю жизнь Доминик делала что хотела: презрение к условностям, как и красота, было частью ее легенды. Она была чуть выше метра пятидесяти — изящная живая куколка. Блестящие иссиня-черные волосы с прямой, как у японских девочек, челкой обрамляли овальное лицо, от которого захватывало дух. Точеные черты, тонкая, прозрачная, словно фарфор, кожа. Огромные сапфировые глаза, окаймленные густыми ресницами, будто два глубоких озера пальмами. Маленькое тело было совершенным, как у Венеры, а беспредельная сексуальность сжигала мужчин на медленном огне. Того, кто хоть раз ее видел, преследовали эротические фантазии. Она улыбалась вам через плечо — и туман застилал глаза, она бросала взгляд из-под шелковых ресниц — и язык прилипал к небу. Ее прозвали Пираньей: свою очередную жертву она отпускала, лишь дочиста обглодав своими острыми зубками все косточки.

Доминик была замужем за Блэзом Чандлером два года. Они встретились на каком-то коктейле. Она изнывала от скуки, а он, увидев ее, мгновенно загорелся. Их взгляды встретились, двенадцать испепеляющих секунд они молча смотрели друг на друга, затем Доминик, попрощавшись с хозяйкой, вышла. Когда через две минуты Блэз последовал за ней, она уже ждала на заднем сиденье его машины.