— Вообще-то, не знаете. Не знаете! Я разговаривала с ним об этом два месяца

назад.

44

— А я говорила с ним об этом всю его жизнь. Я его мать. Это не я повстречала его

всего каких-то пару-тройку месяцев назад. Да кто ты такая, чтобы говорить мне о моем

собственном сыне?

— Я его жена, Сьюзен. Я не знаю, как еще донести это до вас.

Нехорошо это прозвучало.

— Я никогда не слышала о тебе! — всплескивает руками свекровь. — Где брачное

свидетельство? Я не знаю тебя, а ты стоишь здесь и указываешь мне, что нужно делать с

останками моего единственного сына? Прекрати. Я серьезно. Ты всего лишь короткий

эпизод в жизни моего сына. А я — его мать!

— Я понимаю, что вы его мама…

Она обрывает меня, наклонившись вперед и тыча пальцем мне в лицо.

Самообладание покидает ее, с лица сходит спокойствие:

— Послушай меня. Я не знаю тебя и не доверяю тебе. Мой сын будет кремирован,

Элси. Так же, как его отец и мои родители. И в следующий раз подумай хорошенько,

прежде чем указывать мне, что делать с собственным сыном.

— Вы возложили организацию похорон на меня, Сьюзен! Не в силах были

заниматься этим сами и взвалили это на меня! Сначала вы не даете забрать мне его

бумажник и ключи — ключи от моего собственного дома! — а потом внезапно решаете

скинуть похороны на меня. Когда же я пытаюсь всё организовать, вы начинаете

руководить всем из-за кулисья. Вы даже не уехали из Лос-Анджелеса. Вам нет нужды

оставаться в отеле, Сьюзен. Вы можете вернуться к себе домой. Почему вы всё еще здесь?

— Я не даю ей ответить. — Хотите мучить себя, потому что Бен не рассказал вам о том,

что женился? Так мучайте! Мне плевать! Только не надо кидаться из крайности в

крайность. Для меня это невыносимо.

— Мне совершенно безразлично, что тебе там невыносимо, Элси, — отвечает

Сьюзен. — Хочешь верь, хочешь — нет.

Я напоминаю себе, что этой женщине сейчас больно. Эта женщина потеряла

последнего близкого ей человека.

— Вы можете отрицать очевидное сколько угодно, Сьюзен. Можете думать, что я

безумная, врущая вам лунатичка. Можете цепляться за мысль, что ваш сын никогда бы не

сделал ничего без вашего ведома, но это не изменит того, что я вышла за него замуж, и

что он не хотел, чтобы его кремировали. Не сжигайте тело своего сына только потому, что

ненавидите меня.

— Я не ненавижу тебя, Элси. Я просто…

Теперь моя очередь ее обрывать:

— Ненавидите, Сьюзен. Вы ненавидите меня, потому что ненавидеть вам больше

некого. У вас больше никого не осталось. Если думаете, что у вас получается это

скрывать, то вы ошибаетесь.

Она молча смотрит на меня, и я не отвожу взгляда. Не знаю, что придало мне

смелости быть с ней честной. Я не из тех, кто может смутить одним лишь взглядом, тем

не менее, я гляжу на свекровь, сжав губы и нахмурив брови. Может, она думает, что я

сдамся, развернусь и уйду. Кто знает. Молчание длится так долго, что когда Сьюзен

нарушает его, я чуть не вздрагиваю.

— Даже если всё так, как ты говоришь, даже если вы двое поженились и ты скоро

получишь брачное свидетельство, даже если ты была любовью всей его жизни…

— Была, — прерываю я ее.

Она не слушает меня:

— Даже если это так, то как долго вы были женаты, Элси? Пару недель?

Я усиленно пытаюсь дышать нормально. Вдох-выдох. Вдох-выдох. В горле растет

ком. В висках бьется кровь.

— Не думаю, что две недели что-либо доказывают, — заканчивает Сьюзен.

45

Я думаю о том, чтобы развернуться и уйти. Ведь именно этого она и хочет. Но я не

делаю этого.

— Хотите кое-что еще узнать о вашем сыне? Он бы разозлился, если бы видел, что

вы творите. Вы бы разбили ему этим сердце. И сильно разозлили.

Я покидаю ее номер, не попрощавшись. Выйдя за дверь и обернувшись, я вижу

грязный отпечаток моей туфли на ее прежде девственно-чистом ковре.

Двумя часами позже звонит мистер Павлик сказать, что Сьюзен берет погребение

на себя.

— Погребение? — переспрашиваю я, не уверенная в том, что он не ошибся.

После небольшой паузы, он подтверждает:

— Погребение.

Хотелось бы мне чувствовать вкус победы, но я ничего не ощущаю.

— Что требуется от меня?

Мистер Павлик прочищает горло.

— Эм… От вас ничего больше не требуется, Элси, — напряженным голосом

говорит он. — У меня сидит миссис Росс, и она решила сама позаботиться обо всем

остальном.

Что я чувствую, слыша это? Наверное, только усталость. Жуткую усталость.

— Хорошо, — отвечаю я. — Спасибо.

Я нажимаю на отбой и кладу телефон на обеденный стол.

— Сьюзен избавила меня от организации похорон, — говорю я Анне. — Но она не

будет его кремировать.

Подруга смотрит на меня, не зная, как реагировать.

— Это хорошо или плохо?

— Это хорошо. — Это хорошо. Его тело в безопасности. Я сделала свою работу.

Почему же в сердце такая печаль? Я не хотела выбирать гроб. Не хотела выбирать цветы.

Но я чувствую себя так, будто что-то потеряла. Потеряла часть его.

Я перезваниваю мистеру Павлику.

— Это Элси, — говорю я, как только он отвечает. — Я хочу произнести речь.

— Хм?

— Я хочу произнести речь на его похоронах.

— О, да, конечно. Я поговорю об этом с миссис Росс.

— Я произнесу речь на его похоронах, — с нажимом повторяю я.

Он что-то кому-то шепчет, затем в трубке раздается музыка.

— Хорошо, Элси, — возвращается к разговору мистер Павлик. — Вы можете

произнести речь, если захотите. — И добавляет: — Похороны будут утром в субботу, в

округе Ориндж. Я вышлю вам детали в ближайшее время. — После этого он желает мне

всего хорошего.

Мне хотелось бы поздравить себя с тем, что я посмела противостоять Сьюзен, но я

понимаю, что если бы свекровь сказала «нет», то ничего бы я поделать не могла. Не знаю,

как я отдала ей в руки всю власть, но я это сделала. Впервые меня покидает ощущение,

что Бен был жив и здоров всего лишь секунду назад. Взамен приходит ощущение, что его

уже вечность нет рядом.

Анна уезжает к себе домой, чтобы выгулять собаку. Следовало бы предложить ей

привезти своего дога сюда, но мне кажется, что подруге необходимо несколько часов в

день проводить вдали от меня, вдали от всего этого. Тут ведь ничего не меняется. Я не

меняюсь. Когда она возвращается, я сижу на том же самом месте, где она оставила меня.

Анна спрашивает, ела ли я. Ей не нравится выражение моего лица.

— Не дури, Элси. Тебе нужно что-нибудь поесть. Я больше не буду с этим шутить.

— Она открывает холодильник. — Будешь блинчики? Яйца? У тебя даже бекон есть. —

Анна распаковывает бекон и нюхает его. Судя по ее лицу, он протух. — Забудем о нем.

Хотя… я могу за ним сходить! Ты будешь бекон?

46

— Нет, — отвечаю я. — Нет, пожалуйста, не уходи от меня для того, чтобы купить

бекон.

Раздается звонок в дверь, такой громкий и звонкий, что я чуть из собственной кожи

не выпрыгиваю. Повернувшись, я просто смотрю на дверь, и Анне приходится открыть ее

самой.

Это чертов разносчик цветов.

— Элси Портер? — спрашивает он, стоя за сетчатой дверью.

— Можешь сказать ему, что здесь нет никого с такой фамилией, — говорю я Анне.

Проигнорировав меня, подруга впускает разносчика.

— Спасибо, — благодарит она его.

Он отдает ей огромный белый букет и уходит. Анна закрывает дверь и кладет букет

на стол.

— Восхитительные цветы. Хочешь знать, от кого они? — Она берет карточку, не

дожидаясь моего ответа.

— Их прислали на свадьбу или на похороны? — спрашиваю я.

Подруга некоторое время молчит, глядя на карточку.

— На похороны. — Она тяжело сглатывает. Нехорошо было с моей стороны

просить ее произнести это вслух. — Они от Лорен и Саймона. Поблагодаришь их или мне

самой это сделать?

Мы с Беном ходили на двойное свидание с Лорен и Саймоном. Как мне после этого

с ними встречаться?

— Сделаешь это за меня? — спрашиваю я.

— Сделаю, если ты хоть что-нибудь поешь. Как насчет блинчиков?

— Ты можешь всем позвонить? Всех известить? Не хочу сообщать об этом сама.

— Составь список, — отвечает Анна и гнет свою линию: — А ты поешь блинчиков.

Я соглашаюсь съесть эти треклятые блины. Если не полить их кленовым сиропом,

они совершенно безвкусные. Думаю, что смогу запихнуть в себя что-то, лишенное вкуса.

Составление списка же — глупость. Анна знает всех, кого знаю я. Они и ее друзья тоже.

Подруга хватает миски и ингредиенты, сковородки и спреи. Всё получается у нее

быстро и споро. Всё дается ей с легкостью. Мне же кажется, что каждое мое движение

может стать последним в моей жизни. Анна берет блинную муку так, будто та ничего не

весит, будто это не самая тяжелая пачка на свете.

Она сбрызгивает кулинарным спреем сковородку и зажигает конфорку.

— Значит, на повестке дня у нас два дела, и оба не радостные.

— Уху.

Налив тесто для первого блина в сковороду, Анна разворачивается ко мне, держа у

бедра измазанную в жидком тесте кухонную лопатку. Пока подруга говорит, я смотрю на

эту лопатку. Капнет тесто на кухонный пол или нет?

— Первое — это работа. Что ты будешь делать? Я звонила им в понедельник,

объяснила ситуацию и отпросила тебя на несколько дней, но… что ты будешь делать

дальше?

Если честно, я даже не помню, почему стала библиотекарем. Книги? Серьезно? И

это моя страсть?

— Не знаю, смогу ли туда вернуться, — отвечаю я.

— Ясно. — Анна снова поворачивается к плите. Тесто капает на пол в самую

последнюю секунду, когда я уже решаю, что этого не дождусь. Оно образовывает

маленькую кляксу у ног подруги, но та этого не замечает.

— Но я должна выйти на работу, — добавляю я, — потому как не купаюсь в

деньгах.

После окончания университета при приеме на работу мой оклад был выше, чем у

многих моих сверстников, но зарплату повышали крайне редко, и мне теперь едва хватает

на жизнь. Не в том я положении, чтобы бросать работу.

47

— А что насчет денег... — Анна не заканчивает вопроса. Неудивительно. Я лишь в

мыслях позволяю себе задать этот вопрос.

— Он скопил достаточно большую сумму, — отвечаю я. — Но я не хочу брать его

деньги.

— Разве он не хотел бы, чтобы ты ими воспользовалась?

Блин готов, и подруга подает его мне вместе с маслом, кленовым сиропом,

вареньем и сахарной пудрой. Я отодвигаю их в сторону. При одной только мысли о том,

чтобы съесть что-то сладкое, я чувствую во рту горечь.

— Не знаю, но… мне кажется, что, взяв его деньги, я поставлю себя в неловкое

положение. Мы были женаты всего ничего. Его семья даже не слышала обо мне. Да и не

хочу я, чтобы на меня сейчас куча денег свалилась. Хотя и не куча это вовсе. Просто Бен

скопил больше, чем я. Он мало тратил.

Анна пожимает плечами.

— Тогда, может быть, позвонишь своему боссу и договоришься с ним о своем

возвращении. Ты же решила вернуться?

Я киваю.

— Ты права. Нужно ему позвонить. — Но не хочется. Как долго я смогу просидеть

дома, прежде чем они уволят меня? Будет очень некрасиво с их стороны уволить вдову,

уволить скорбящую женщину, но, не позвонив, я не оставлю им другого выбора.

— По поводу оповещения остальных…

Анна переворачивает блин, который, я надеюсь, готовит для себя. Я сказала, что

поем, но два огромных блина засунуть в себя не смогу. Мне едва удается впихнуть внутрь

ту дрянь, что лежит передо мной.

— Да уж, ты сразу взяла быка за рога, — замечаю я.

Подруга выкладывает блин на другую тарелку. Хороший знак. Значит, будет есть

его сама. Если бы она готовила его для меня, то положила бы в мою тарелку, так ведь?