— Это для вас? — показал Бен на книгу.

— О нет. Для моей правнучки. Боюсь, я слегка подрастерялся в этой секции. Но так

как этот роман занимает целую полку, полагаю, он довольно популярен. — Мистер

Каллахан держал в руке фантастическую франшизу. Такие книжки привлекают детей,

даже если оказываются скучными и бессодержательными, поэтому ругать их я не могу.

Однако мистер Каллахан выбрал третью часть из серии, и у меня возникли подозрения,

что он не понял, что на полке стоит серия из четырех книг в похожих обложках.

Наверное, его подвело зрение, и все книги показались ему одинаковыми.

— Это третья часть, — заметила я. — Вам найти первую?

— Будьте добры, — отозвался он.

Бен осторожно высвободил книгу из его руки.

— Если позволите, мистер Каллахан. — Он поставил книгу на место и прервал мои

поиски первой части. — Я категорически против книг о вампирах, влюбляющихся в юных

дев. Читая подобные книги можно подумать, что быть закусанным до смерти — это

своеобразная форма любви.

Я удивленно взглянула на Бена.

— Что? — смутился он.

— Нет, ничего.

— В любом случае, — продолжил он, обращаясь к мистеру Каллахану, — я не

уверен, что такая книга окажет положительное влияние на вашу правнучку. Вы же,

наверное, хотите, чтобы она выросла уверенной в том, что способна на многое, а не

только на то, чтобы сидеть дома и мечтать о живом мертвеце.

— Вы абсолютны правы, — ответил мистер Каллахан.

Наверное, сам он вырос как раз уверенный в том, что женщины должны следовать

за мужчинами, сидеть дома и штопать им носки. Теперь же, немало пожив на свете и со

временем изменив свои взгляды, он хочет для своей внучки другого — утвердить ее в

мысли, что если она того не желает, то ни в коем случае не должна сидеть дома и штопать

носки. За долгую жизнь можно очень многое повидать и передумать. А мистер Каллахан

прошел через те времена, о которых я только читала.

Бен взял со стенда с новинками книгу в ярко-синей обложке.

— Вот. Такая же популярная, но в десять раз круче. В ней есть любовь, но она

второстепенна, главное тут — развитие персонажей, и я вас уверяю, вы этих персонажей

полюбите. Девочка в этой книге — героиня. Не хочу спойлерить, но готовьте носовые

платки.

Мистер Каллахан с улыбкой кивнул.

— Спасибо. Вы спасли меня от нагоняя, который бы мне потом обязательно

устроила ее мама.

— Это, правда, очень хорошая книга, — убеждал Бен. — Я за два дня ее прочитал.

— Можно оформить мне ее выдачу, Элси? Или… как это сделать, если вы закрыты?

— Просто верните ее через три недели, мистер Каллахан. Это будет нашим

секретом.

Улыбнувшись мне, мистер Каллахан запрятал книгу под куртку, как какой-то

воришка. Пожал Бену руку и пошел домой. Когда он вышел за дверь, я повернулась к

Бену.

— Ты читаешь подростковые книги?

— У всех свои заскоки. Не думай, что я не знаю, что на завтрак ты пьешь

диетическую колу.

— Что? Как ты об этом узнал?!

52

— Я очень внимательный и мозговитый. — Он постучал указательным пальцем по

своему виску. — Теперь, когда ты знаешь мой самый сокровенный и постыдный секрет —

что я читаю книжки, написанные для малолетних девчонок, — я всё еще нравлюсь тебе?

Мы пойдем на свидание, или ты решила меня бросить?

— Вот уж нетушки, ни за что тебя не отпущу, — схватила я его за руку.

Зазвонил телефон, Бен подбежал к столу и поднял трубку:

— Библиотека Лос-Анджелеса, отделение Фэрфакса, справочная. Чем я могу вам

помочь? — надменно произнес он. — Нет, простите. Мы сегодня закрыты. Спасибо. До

свидания.

— Бен! — воскликнула я. — Это было непрофессионально!

— Пойми меня правильно, я не мог доверить это тебе.

ИЮНЬ

— Что это было? — спросила Анна, доедая свой блинчик.

— Я… я запаниковала. Не была еще к этому готова.

Я снова набираю номер.

— Библиотека Лос-Анджелеса, отделение Фэрфакса, справочная. Чем я могу вам

помочь? — Опять Нэнси.

Нэнси — пышка в возрасте. По профессии не библиотекарь. Она лишь помогает

нам в справочной. Нет, нехорошо говорить так о ней. Нэнси не просто помогает нам. Она

выполняет кучу работы и со всеми добра. По-моему, Нэнси никому не сможет сказать что-

то неприятное или дурное. Она из тех людей, с которыми возможны добрососедские

отношения. Но при этом она искренна и бесхитростна. Мне всегда казалось, что одно

противоречит другому.

— Привет, Нэнси. Это Элси.

Громков вздохнув, она тихо произносит:

— Мне очень жаль, Элси.

— Спасибо.

— Я даже не могу себе представить…

— Спасибо, — обрываю я ее. Если она продолжит в том же духе, то я снова нажму

на отбой. Свернусь калачиком и зальюсь гороховыми слезами. — Там Лайл рядом? Мне

нужно поговорить с ним о моем возвращении на работу.

— Конечно, конечно. Секундочку, милая.

Лайл отвечает через несколько минут, и его ответ подобен урагану. Наверное, ему

еще неприятнее вести этот разговор, чем мне. Никто не хочет быть на месте человека,

который в подобной ситуации должен разглагольствовать о моих обязанностях.

— Послушай, Элси. Мы всё понимаем. Бери столько времени, сколько тебе нужно.

У тебя накопилось достаточно и отпускных дней, и больничных, и дней, что ты работала

сверхурочно, — выпаливает он, желая быть любезным.

— А сколько мне полагается мой-муж-умер дней? — спрашиваю я, пытаясь

разрядить атмосферу, пытаясь сделать так, чтобы все перестали чувствовать неловкость.

Но все ее чувствуют, и шутка падает в воздух, точно в воду бревно. Между нами повисает

пауза размером с автобус. — Спасибо, Лайл. Думаю, для меня будет лучше побыстрее

вернуться к ежедневной рутине. Жизнь ведь продолжается, да? — Чушь. Пустая болтовня.

Жизнь не может продолжаться. Просто именно эти фразочки люди говорят друг другу,

услышав их в одной из дневных телевизионных передач. Для меня больше жизни не

существует. И не будет существовать. Ничего не будет продолжаться. Однако тем, кто не

живет в долине горя, не нравится слышать такое. Им нравится слышать, что ты

«оживаешь». Они хотят говорить своим сослуживцам, тем, с кем ты перебрасывался

53

парой слов, поднимаясь на лифте на работу, что ты «хорошо держишься». Что ты

«железная леди». Самые грубоватые из них хотят сказать, что ты — «стойкая стерва» или

«несгибаемая сучка». Я не такая, но пусть думают что хотят. Так всем будет легче.

— Рад это слышать. Просто скажи, когда выйдешь.

— Похороны завтра утром, в выходные я бы предпочла отдохнуть. Как насчет

вторника?

— Вторник? Замечательно, — говорит он. — И… Элси?

— Да? — Поскорее бы трубку положить.

— Пусть земля ему будет пухом. Никто не знает, что нам уготовил бог.

— Уху, — отвечаю я и нажимаю на отбой.

Впервые за всё это время кто-то упомянул при мне бога, и у меня возникло острое

желание свернуть Лайлу его жирную шею. Это грубо и бестактно — напоминать мне о

боге. Так же, как бестактно рассказывать подружке, как ты повеселилась на вечеринке, на

которую та не была приглашена. Бог покинул меня. Так что не надо тыкать меня носом в

то, как благосклонен он к тебе.

Я кладу телефон на кухонный стол.

— С одним звонком покончено, — говорю я. — Можно мне перед другим принять

душ?

Анна кивает.

Я иду в ванную и встаю под струи воды. Меня мучают вопросы, с чего начать

следующий разговор и к чему он может привести. Родители предложат прилететь ко мне

сюда? Это было бы ужасно. Или они даже не подумают подобное предложить? Это было

бы еще хуже.

В дверь стучит Анна, и я выключаю воду. Уверена, она думает, что по своей воле я

никогда не выйду из ванной, а я не хочу, чтобы подруга волновалась обо мне еще больше,

чем волнуется сейчас. Я в состоянии вытащить себя за шкирку из этого чертова душа.

Пока в состоянии.

Я накидываю на себя халат и беру телефон. Если не сделаю этого сию секунду, то

не сделаю вообще, так что хватит оттягивать этот момент.

Набираю домашний номер. Отвечает отец.

— Это Элси, — говорю я.

— О, здравствуй, Элеонора.

Полное имя, произнесенное им, как плевок в лицо, напоминающий мне о том, что я

не та, кого они хотели. В свой первый день в детском саду я попросила всех звать меня

Элси. Воспитателю я объяснила это тем, что Элси — сокращенное имя от Элеонора, но на

самом деле мне это имя нравилось с тех самых пор, как я увидела корову Элси на

упаковках с мороженым. Лишь через пару месяцев мама узнала о том, что происходит, но

как бы она потом ни старалась, убедить моих друзей называть меня Элеонорой не смогла.

Это был мой первый детский бунт.

— У вас с мамой есть свободная минутка? — спрашиваю я.

— О, прости, мы уже одной ногой за дверью. Я потом тебе перезвоню. Хорошо?

— Нет, это вы меня простите. Мне нужно поговорить с вами прямо сейчас. Это

очень важно.

Отец просит меня обождать.

— Что случилось, Элеонора? — берет трубку мама.

— Отец тоже на линии?

— Я здесь, — отвечает он. — Что ты хотела сказать?

— Помните, я говорила вам о мужчине, с которым встречаюсь? О Бене.

— А-ха, — рассеянно отзывается мама. Словно красит губы помадой или

наблюдает за тем, как прислуга складывает постиранное белье.

Я не хочу этого делать. Что хорошего в этом? Что хорошего в том, что я произнесу

это вслух? В том, что я услышу это их ушами?

54

— Бена сбила машина. Он умер.

Мама охает.

— О боже, Элеонора. Мне так жаль это слышать, — соболезнует она.

— О господи, — вторит ей отец.

— Я не знаю, что сказать, — добавляет мама. Но молчать для нее невыносимо,

поэтому она выдавливает из себя ненужные слова: — Надеюсь, ты сообщила об этом его

семье.

Родители видят смерть каждый день, и, наверное, поэтому очерствели. Думаю, они

равнодушны даже к жизни как таковой, но, уверена, отец с мамой сказали бы, что это не

они бесчувственны, а я слишком чувствительна.

— Да. Об этом позаботились. Я просто хотела, чтобы об этом узнали и вы.

— Что ж… — мама всё пытается заполнить пустоту словами, — представляю, как

тебе сейчас тяжело, но ты же понимаешь, что мы сочувствуем тебе? Просто… Подумать

только… Ты уже пришла в себя после этого? Как ты? Нормально?

— Вообще-то, нет. Еще я хотела сказать вам, что мы с Беном поженились две

недели назад на частной церемонии. Он умер моим мужем.

Слова сказаны. Дело сделано. Осталось только повесить трубку.

— Почему ты вышла замуж за человека, которого едва знала? — спрашивает отец.

Ну всё, началось.

— Твой папа прав, Элеонора. Я даже не знала… — Мама разволновалась. Это

слышно по ее голосу.

— Простите, что не сказала вам об этом, — извиняюсь я.

— Не в этом дело! — отвечает она. — О чем ты думала? Сколько ты знала этого

мужчину?

— Достаточно, чтобы понять, что это любовь всей моей жизни, — огрызаюсь я.

Повисает молчание. Я чувствую, что мама хочет что-то сказать.

— Ну давай же, говори, — подталкиваю ее я.

— Я была знакома с твоим отцом четыре года, прежде чем согласилась пойти на

свидание с ним, Элеонора. И еще пять лет мы с ним встречались, прежде чем пожениться.

Невозможно достаточно хорошо узнать человека всего за какие-то несколько месяцев.

— За полгода. Я встретила его шесть месяцев назад. — Боже. Понимаю, как жалко

и глупо это звучит. Я чувствую себя идиоткой.

— Вот именно! — подает голос отец. — Элеонора, случившееся ужасно. Просто

ужасно. Нам очень жаль, что ты пережила подобное, но ты оправишься. Обещаю тебе это.

— Но Чарльз, — вмешивается мама, — важно, чтобы она поняла, что прежде чем