читать. Я говорю ей, что не очень близка со своими родителями. Она отвечает, что ей

жаль это слышать. Она рассказывает мне, что старается занять всё свое время разными

проектами, но довольно быстро теряет к ним интерес.

— Осознав, что я зациклилась на ремонте дома, я прекратила его, но, по правде

говоря, только ремонт помогал мне отвлечься и требовал постоянной занятости.

Постепенно беседа возвращается к тому, что нас объединяет: Бену, умершим

мужьям, потере.

Сьюзен рассказывает мне истории из детства Бена, о его неловких выходках и

трюках, которые он пытался проделать. Она рассказывает о том, как он постоянно

выпрашивал дать ему поносить ее драгоценности.

Я смеюсь, представив Бена в женских украшениях.

Сьюзен улыбается, делая глоток чая.

— Представь себе только: он всегда мечтал на Хэллоуин нарядиться ведьмой! Я

объясняла ему, что он может выбрать костюм волшебника, но нет, он хотел быть ведьмой!

Наверное, ему просто хотелось измазать лицо зеленой краской.

Мы говорим о Стивене. О том, как тяжело Сьюзен было его потерять, о том, как

сильно Бен напоминал ей Стивена. Она признается, что, потеряв мужа, так рьяно

старалась удержать рядом сына, что, может быть, стала ему в тягость.

— Не думаю, — отвечаю я. — Во всяком случае, с моей точки зрения, Бен очень

сильно вас любил. Он беспокоился о вас. Заботился о вас. Мы много о вас говорили. Он…

— Я не уверена, как много могу рассказать ей о намерениях и переживаниях Бена, о том,

почему он так и не сказал ей обо мне. Но мне так приятно общаться с кем-то, кто знал его

так же хорошо, как я, кто знал его лучше меня. Мне так нужно было услышать: «Я знаю,

как тебе больно», и поверить говорящему. Слова срываются с языка прежде, чем я

успеваю себя остановить: — Он боялся, что если вы узнаете, что он встретил кого-то и в

серьезных с ней отношениях, то почувствуете себя брошенной. Нет, не брошенной, но…

он боялся, вы посчитаете, что он преспокойненько живет себе дальше и что в его жизни

больше нет места для вас. Что было бы неправдой. В его жизни всегда было место для вас.

Но он думал, что, услышав обо мне, вы почувствуете себя ненужной, а он этого не хотел.

И он постоянно откладывал разговор обо мне. Ждал подходящего момента. Подходящий

момент всё никак не наступал, а наши отношения перешли на такой уровень, что стало

еще страннее то, что он вам обо мне так и не рассказал, отчего он совсем растерялся. Он

не знал, как быть, и очень из-за этого переживал. Он любил вас, Сьюзен. Сильно любил. И

не рассказал вам обо мне потому, что заботился о вас, пусть и таким странным образом.

Не могу сказать, что я его понимала. Или что мне это было по душе. Но он скрывал наши

отношения от вас не потому, что вы были для него неважны. Или потому, что я для него

была неважна. Просто он… он повел себя как обычный парень. Он не знал, как разрулить

ситуацию, поэтому никак ее не разруливал.

Сьюзен с минуту обдумывает сказанное мной, глядя в свою тарелку.

— Спасибо, — наконец произносит она. — Спасибо, что рассказала мне об этом. Я

думала, дело в другом… Новость не то чтобы приятная, но и не особо неприятная, правда?

— Сьюзен не уверена в том, что чувствует, и явно пытается переварить услышанное. —

Мы уже в тех отношениях, чтобы я могла предложить тебе кое-что? — спрашивает она. —

Как вдова вдове?

— О. Эм… конечно.

— Я все-таки полазила у тебя дома, — признается она. — В свое оправдание могу

сказать, что ты мне разрешила это сделать, но, по правде говоря, я просто жутко

любопытная. Всегда сую везде свой нос. Не могу удержаться. Годами пыталась

избавиться от этой привычки, но плюнула на это, когда мне стукнуло пятьдесят.

Пришлось смириться и принять: я любопытна до безобразия. В общем, я полазила у тебя.

84

Все вещи Бена лежат на своих местах. Ты ничего не убрала. Я посмотрела на кухне. У

тебя тухлятина в холодильнике.

Я знаю, к чему она ведет, и жалею, что согласилась выслушать ее предложение.

— Мне бы хотелось помочь тебе немного прибраться. Снова сделать этот дом

твоим.

— Я не хочу делать его своим, — качаю я головой. — Он наш. Был нашим. Он…

Сьюзен поднимает ладони:

— Ладно. Не буду настаивать. Это твой дом, и ты можешь делать с ним всё, что

хочешь. Просто по своему опыту…. Понимаешь, я слишком долго не убирала вещи

Стивена и жалею об этом. Я словно жила в… посвященном ему храме. Я не убирала его

зубную нить, потому что мне казалось, что если уберу, то тем самым предам его… Звучит,

нелепо, правда?

— Нет.

Сьюзен смотрит мне в глаза, прекрасно зная, что я поступаю точно так же, зная, что

я потеряна точно так же, как когда-то она. Мне хочется убедить ее, что меня устраивает

состояние вещей. Я не хочу двигаться вперед.

— Это нелепо, Элси, — произносит она твердо, но по-доброму. — Стивен живет в

моем сердце, а не где-то еще. И убрав с глаз долгой его вещи, я смогла снова зажить своей

жизнью. Ты же поступай как знаешь. Подгонять тебя смысла нет.

— Спасибо, — благодарю я.

— Только помни, что надолго погрузившись в горе, ты можешь однажды очнуться

и обнаружить, что вся твоя жизнь построена вокруг призрака. Вот и всё. Я закончила с

наставлениями. Не мне указывать, что тебе нужно делать. Просто у меня такое чувство,

будто я тебя знаю. Хотя, конечно же, это не так.

— Нет, — останавливаю я ее. — Думаю, вы и правда знаете меня.

После ланча Сьюзен отвозит меня домой и целует на прощание в щеку.

— Если тебе что-нибудь будет нужно, пожалуйста, не стесняйся, звони, — говорит

она прежде, чем я выхожу из машины. — Кроме тебя у меня никого больше нет. — Она

печально смеется, словно ее позабавило, как жалко это прозвучало.

Я открываю входную дверь, вхожу и останавливаюсь, устремив взгляд на лежащее

на полке обручальное кольцо Бена. В голове звучат слова Сьюзен. Формально, мы с ней

— семья. Что случается с отношениями, которых у тебя никогда не было с твоей

свекровью, когда ты теряешь мужа?

Сев, я беру в руки бумажник Бена и с нежностью оглаживаю его потертые края.

Снимаю свое обручальное кольцо, надеваю на безымянный палец кольцо Бена, а потом —

свое, чтобы кольцо Бена не сваливалось. Оно болтается на пальце, слишком больше, но

его приятно ощущать.

Я осматриваю дом, глядя на него глазами Сьюзен. Как много здесь вещей Бена! Так

и вижу себя, сидящую на этом самом месте двадцать лет спустя, с разбросанными вещами

Бена, застывшую во времени. Я вижу себя такой, какой, боюсь, видят меня остальные. Я

— мисс Хэвишем16 в процессе. И впервые мне не хочется быть такой. На короткую

секунду у меня возникает желание убрать вещи Бена, но я тут же отказываюсь от этой

мысли. Вещи Бена — всё, что у меня осталось. Однако может быть Сьюзен права. Может

быть, она знает, о чем говорит. Она нашла покой, сохранив при этом ореол печали. Пока у

меня есть этот ореол, у меня есть Бен. Так что если Сьюзен смогла это сделать, то и я

могу.

Я иду к холодильнику и достаю хот-доги. Упаковка вздутая, внутри — жидкость.

На полке остается противный грязный след. Вонь распространяется по всей кухне. Я бегу

к мусорным контейнерам на улице, заляпывая по пути пол вонючими склизкими каплями.

Выбросив упаковку и возвращаясь в дом, я смеюсь сама над собой. Считать, что Бен

16 Мисс Хэвишем — героиня романа Чарльза Диккенса «Большие надежды».

85

продолжит жить, если в моем холодильнике будут валяться протухшие хот-доги — верх

идиотизма. Хот-доги в помойке, а у меня нет ни малейшего ощущения, что я потеряла

Бена. Один ноль в пользу Сьюзен.

В понедельник накатывает знакомое облегчение. Я спешу на работу, желая

отвлечься и поскорее приступить к поиску темы для выставочной витрины. Раньше Лайл

указывал мне, что для нее приготовить, но в последнее время оставляет выбор за мной.

Наверное, он всё еще побаивается меня. На работе все обращаются со мной как с

хрустальной вазой. Временами я нахожу это милым, ну или, по крайней мере — удобным,

но иногда меня это раздражает.

На этот раз я выбираю Клеопатру и начинаю собирать факты и данные, которые

легко отразить в фотографиях и репродукциях. Я просматриваю книгу с рисунками монет,

бывших в обиходе в то время, раздумывая над тем, насколько уместны они будут, когда в

библиотеку заходит мистер Каллахан.

— Доброе утро, мистер Каллахан, — приветствую я его.

— Доброе утро, молодая леди, — отвечает он.

— Вам с чем-нибудь помочь?

— О нет, спасибо! Не знаю, куда деть себя от скуки, вот и всё, — медленно

произносит он.

Такое ощущение, что его разум работает быстрее тела, и голосовые связки не

поспевают за работой мозга.

— Вас ничего не заинтересовывает?

— Дело не в этом. Я так давно сижу сиднем в своем доме, наведываясь лишь в

библиотеку, что мне теперь уже некуда идти. Нечего делать. Дни бесцельно проходят.

— Ох. Жаль это слышать.

— Не откажитесь пообедать со мной? — спрашивает мистер Каллахан. — Боюсь,

если не буду общаться или заниматься чем-то интересным, мой мозг угаснет.

Атрофируется. Просто… отомрет.

Я не сразу отвечаю, и он заполняет паузу:

— Знаете, сколько этих чертовых японских кроссвордов я перерешал? Простите за

грубость.

Рассмеявшись, я откладываю книгу. Смотрю на часы. Самое время для обеда: 12:49.

— С удовольствием пообедаю с вами, мистер Каллахан.

— Замечательно! — Он как-то женственно хлопает в ладоши. Радуясь так, словно я

только что подарила ему жемчужные серьги. — Однако если мы пойдем вместе обедать,

Элси, то вы должны звать меня Джорджем.

— Хорошо, Джордж. Отличный план!

Мы с мистером Каллаханом идем в ближайшую бутербродную, и он настаивает на

том, чтобы оплатить мой обед. По правде говоря, на работе в холодильнике меня ждут

остатки пиццы, но я тактично умалчиваю об этом. Усевшись за столик, мы разворачиваем

свои сэндвичи.

— Итак, мисс, начнем! Расскажите мне что-нибудь интересное! Что угодно.

— Что вы хотите узнать? — Я опускаю сэндвич и вытираю с губ майонез.

— Всё, что угодно. Что-нибудь, что с вами произошло. Неважно, грустное или

смешное, ужасное или глупое. Что-нибудь такое, что я могу пересказать дома своей жене.

Мы уже до смерти надоели друг другу.

Я смеюсь, ведь именно такой реакции ждет от меня мистер Каллахан, но, если

честно, мне хочется плакать. Бен не успел мне надоесть. Боже, ну почему у нас было так

мало времени, что Бен не успел превратиться в зануду? Когда ты любишь кого-то так

сильно, что всё интересное переживаешь с ним вместе, и поэтому вам нечего обсуждать,

когда знаешь, что будет на следующий день прежде, чем любимый тебе об этом

расскажет, когда держишь его за руку, лежа с ним рядом в постели, хотя он днями не

рассказывал тебе ничего интересного — такую любовь я хочу. Такую любовь я искала.

86

— Вы погрустнели, — прерывает мистер Каллахан мой праздник жалости к себе. —

Что с вами?

— Ничего, — отвечаю я. — Наверное, скривилась из-за горчицы.

— Нет, — качает он головой. — Вы давно уже грустите. Думаете, я старый пень и

ничего не замечаю? Это не так. — Он стучит пальцем по виску. — Что случилось?

Какой смысл врать? Кому от этого лучше? Правила приличия учат нас не

обсуждать личные и болезненные темы на людях, но кому из нас двоих есть дело до

приличий? Этот мужчина скучает, а я страдаю. Может, рассказав ему о своих страданиях,

я хоть чуть их облегчу. Может, и он чуть меньше будет скучать.

— У меня умер муж, — говорю я. Как ни в чем ни бывало, пытаясь сгладить