— Ладно. Раз уж я тут, то можно хотя бы попробовать. Подожди.

Бен перелез через перила и нагнулся у двери. Голова его прошла отлично, и он

полез весь. Его рубашка сбилась и задралась, обнажив живот и пояс трусов. Любуясь

открывшимся видом, я осознала, насколько сильно меня влечет к Бену физически,

насколько красиво он сложен: плоский живот, рельефный пресс, крепкая спина. Согнутые

руки, на которых играли мускулы, казались сильными и… умелыми. Меня никогда до

этого не привлекала мысль о том, чтобы находиться под чьей-либо защитой, но тело Бена

выглядело так, будто могло меня защитить, и я была поражена реакцией, которую оно

вызывало во мне. Как я докатилась до такого? Я едва знала мужчину, влезающего сейчас в

мой дом, но уже видела в нем объект своих желаний. Бен умудрился протиснуть оба

плеча внутрь, и я услышала сначала его приглушенное бормотание: «Кажется, у меня

получилось», а потом громкое «Ой!», и его зад и ноги исчезли в доме. Я подбежала к

своей входной двери как раз, когда он распахнул ее, сверкая улыбкой и приветственно

разведя руки. Я словно в сказку попала. Из тех, где сильные рыцари спасают слабых

принцесс. Всегда считала глупыми дурочками женщин, которых привлекает в мужчине

сила, но Бен на мгновение стал моим героем.

— Добро пожаловать! — провозгласил Бен.

Это была настолько сюрреалистическая версия начала нашего свидания — полная

противоположность того, каким я его себе представляла, — что я развеселилась.

Совершенно невозможно было предугадать, что же случится дальше.

Я вошла в дом.

— Недурственная квартирка, — оглядевшись, заметил Бен. — Чем ты

занимаешься?

— Эти два предложения вместе означают: «Сколько ты зарабатываешь»? —

спросила я. Без стервозинки. Во всяком случае, мне так думалось. Я поддразнивала его, и

он ответил мне тем же:

— Мне просто не очень верится в то, что одинокая женщина способна позволить

себе такие хоромы.

Я бросила на него деланно возмущенный взгляд, и он ответил мне таким же.

— Я библиотекарь.

— Понял. Значит, дела у тебя идут отлично. Это здорово. Я как раз искал мамочку.

— Мамочку?

— Ой, нет. Не просто мамочку. Как там называют женщину, которая платит за

мужчину?

— Богатой «мамочкой»?

23

Бен очаровательно смутился. До этого момента он казался таким сдержанным и

волевым, что его легкое и нескрываемое замешательство подействовало на меня…

дурманяще.

— Да, я ее имел в виду. А не ту, у которой куча детей.

— Не думаю, что кто-то специально ищет таких.

— Верно. Просто иногда так получается. Но парни точно ищут богатых «мамочек»,

так что берегись.

— Я буду держать ухо востро.

— Ну что, идем? — спросил он.

— Конечно. Только дай мне захватить…

— Ключи.

— Я хотела сказать «кошелек»! Но да! И ключи тоже. Представляешь, если бы я

опять их забыла?

Я подхватила ключи со стойки, но Бен мягко забрал их у меня из руки:

— Я сам буду заведовать ими.

— Если считаешь, что так будет лучше, — согласилась я.

ИЮНЬ

Вновь и вновь просыпаясь в этом жутком, отвратительном мире, я каждый раз

крепко смыкаю веки, вспоминая, кто я и где я. К полудню я все-таки поднимаюсь с

постели. Не потому что готова встретить день, а потому, что не в силах больше встречать

ночь.

Я бреду в гостиную, где на диване сидит Анна.

— Доброе утро. — Она берет мою руку в свою. — Что я могу для тебя сделать?

— Ты ничего не можешь сделать, — говорю я ей правду, глядя прямо в глаза. —

Ничего, что бы ты ни сделала, не облегчит мою боль.

— Я знаю это. Но могу же я что-нибудь сделать, просто чтобы… — Ее глаза

блестят от слез.

Я отрицательно качаю головой. Не знаю, что сказать. Я не хочу, чтобы мою боль

облегчали. Для меня существует только сейчас, и я не могу представить, что будет потом.

Не могу представить, что будет вечером. Я даже не знаю, как переживу следующие

несколько минут, не говоря уже о следующих нескольких днях. И, тем не менее, никто и

ничто не сможет мне сейчас помочь. Что бы Анна ни делала, как бы усердно ни

отдраивала мой дом, как бы ни была со мной нежна, что бы ни делала я сама — приняла

бы душ, пробежалась по улице нагишом, выпила все запасы спиртного в доме — Бена мне

не вернет. Его не будет рядом. Его больше никогда не будет рядом со мной. Боже, может,

я и не смогу пережить этот день. Если Анна не останется приглядывать за мной, я не

знаю, что с собой сделаю.

Я сажусь возле подруги.

— Ты можешь остаться здесь. Мне не станет от этого легче, но я не доверяю себе.

Просто останься со мной. — Мне так страшно, что я даже не в состоянии заплакать. Лицо

и тело одеревенело.

— Не волнуйся. Я здесь. Я с тобой и никуда не уйду. — Анна притягивает меня к

себе, обняв рукой за плечи. — Может, поешь? — спрашивает она.

— Я не голодна. — И, наверное, никогда уже не буду. Что это за чувство такое —

голод? Не помню.

— Я знаю, что ты не голодна, но тебе нужно поесть, — настаивает подруга. —

Подумай, чего бы тебе хотелось? Всё, что угодно. Неважно, вредно это или дорого. Всё,

что угодно.

24

Обычно на подобный вопрос я бы, не задумываясь, ответила: Биг-Мак. Раньше я бы

никогда не отказалась от Биг-Мака, огромной порции картошки фри и внушительной

горсти конфет с арахисовым маслом. Мои вкусовые рецепторы ничуть не привлекали

деликатесы. Я не жаждала ни суши, ни шардоне. Слюнки у меня текли от картошки фри и

кока-колы. Но не сейчас. Сейчас съесть Биг-Мак для меня было всё равно что съесть

степлер.

— Я ничего не хочу. Ни куска не смогу в себя впихнуть.

— Тогда, может быть, поешь супа?

— Нет.

— Но ты должна сегодня поесть. Пообещай мне, что обязательно поешь позже.

— Обещаю, — отвечаю я, зная, что ничего есть не буду. Я лгу, не имея ни

малейшего желания сдержать данное обещание. Какой прок в обещаниях? Как можно

ожидать от других, что они сдержат слово, когда мир вокруг настолько изменчив,

бессмыслен и ненадежен?

— Тебе нужно сегодня сходить в похоронное бюро, — говорит Анна. — Хочешь, я

им позвоню?

Я киваю. Это всё, на что я способна. Поэтому только это я и делаю.

Анна звонит по своему мобильному в похоронное бюро. Оказалось, что я должна

была позвонить им еще вчера. Я слышу, как администратор недовольна тем, что мы

«опаздываем». Подруга ничего мне не передает, но, судя по ее тону, ее неприятно

отчитывают. Пусть они выскажут свое недовольство мне. Пусть только попробуют. Я с

радостью наору на эту наживающуюся на чужой трагедии свору.

Анна отвозит меня в бюро и припарковывает машину на уличной стоянке. Под

зданием есть гараж, но за каждую четверть часа там берут по два с половиной доллара.

Совсем озверели. Я отказываюсь пользоваться услугами жадных придурков. И это, кстати,

не имеет никакого отношения к моему горю. Ненавижу тех, кто взвинчивает цены. На

знаке написано, что стоянка бесплатна для тех, у кого на парковочном талоне будет стоять

печать из «Похоронного бюро Райта и его сыновей». Представляю себе эту картинку: «Да,

мы бы хотели, чтобы вы подготовили его к прощанию. Кстати, не поставите сюда

печать?». Ужас.

Я смотрю на себя в боковое зеркало. Мои веки опухли, глаза покраснели, щеки

покрыты розовыми пятнами, влажные ресницы слиплись. Подруга протягивает мне свои

большие солнцезащитные очки. Надев их, я выхожу из машины. Бросив напоследок еще

один взгляд в зеркало, я ощущаю себя — одетую в деловой костюм, с крупными

солнцезащитными очками на глазах — Жаклин Кеннеди. Может быть, каждой женщине

хочется где-то и в чем-то быть Первой леди Америки, но только не той, что хоронит

своего мужа.

У парковочного автомата Анна обшаривает свои карманы, но не находит ни одного

четвертака.

— Черт. Совсем мелочи нет. Ты иди, а я тут разберусь, — говорит она, направляясь

к машине.

— Подожди. У меня есть мелочь. — Я открываю свой кошелек, достаю монетки и

кидаю их в автомат. — К тому же, боюсь, без тебя я не справлюсь. — Я снова плачу, и из-

под очков, стекая по щекам, капают слезы.

ЯНВАРЬ

Когда мы сели в машину Бена и он спросил меня, готова ли я к приключениям, я

ответила: «да».

— Я имею в виду: к настоящим приключениям, — уточнил он.

25

— Готова!

— А что, если эти приключения в часе езды отсюда?

— Если за рулем будешь ты, то я не против. Хоть и теряюсь в догадках, чем таким

там заманивают, из-за чего стоит ехать в такую даль.

— О, положись на меня, эта вкуснятина того стоит, — уверил меня Бен и завел

мотор.

— Ты — сама загадочность, — поддразнила его я.

Он и бровью не повел. Протянул руку и включил радио:

— Музыка и помощь с навигацией, если что, — на тебе.

— Ладно, — согласилась я и тут же включила радиостанцию NPR4.

Салон заполнили тихие монотонные голоса.

— Так ты одна из этих? — покачал головой Бен, улыбнувшись.

— Я одна из этих, — ответила я. С гордостью, а не стыдом.

— Я должен был догадаться. Не могла же такая красавица, как ты, быть без единого

изъяна.

— Не любишь ток-шоу?

— Да не то чтобы не люблю. Просто отношусь к ним как к посещению

стоматолога. Свою задачу они выполняют, но радости от этого — ноль.

Я расхохоталась, и Бен перевел на меня взгляд. Он смотрел на меня достаточно

долго, чтобы это стало небезопасно.

— Эй! Смотри на дорогу, Казанова! — воскликнула я. Казанова? Откуда это слово?

Я выражаюсь в точности как мой папаша.

Бен мгновенно перевел взгляд на дорогу.

— Прости! — весь из себя сосредоточенный извинился он. — Безопасность прежде

всего!

Он выключил радио, как только мы свернули на скоростную автостраду.

— С меня хватит новостей о пробках на дорогах, — объявил он. — Будем

развлекаться старым-добрым способом.

— Это каким же?

— Разговорами.

— Ааа.

— Узнаем побольше друг о друге. Как давно ты живешь в Лос-Анджелесе?

— Пять лет. Переехала сюда сразу после университета. А ты?

— Девять. Переехал сюда как раз за высшим образованием. Похоже, мы окончили

универы в одном и том же году. Где училась?

— В Итаке. Мои родители учились в Корнельском университете5 и хотели, чтобы я

пошла по их стопам, однако после экскурсии по Корнелу я поняла, что Итакийский

университет мне подходит больше. Пару месяцев я слушала медицинский курс, а потом

осознала, что не имею ни малейшего желания становиться врачом.

— А почему ты до этого думала, что хочешь быть врачом?

Мы мчались по автостраде, и Бену уже не требовалось сосредотачивать всё свое

внимание на дороге.

— Мои родители — врачи. Мама — главврач в городской больнице, отец — там же

нейрохирург.

— Нейрохирург? Звучит грозно, — заметил Бен.

— Он вообще грозный мужчина. И мама тоже не проста. Они не обрадовались

тому, что я сменила специализацию.

— О, они у тебя из тех, кто и дома начальник? Да еще и трудяги?

4 NPR — крупнейшая государственная радиостанция США «Национальное Общественное Радио».

5 Корнельский университет — один из крупнейших и известнейших университетов США, входит в элитную

Лигу плюща. Кампус данного университета находится в Итаке, штат Нью-Йорк (США).

26

— Трудяги каких поискать. Только я не такая. Я работаю для того, чтобы жить, а не

живу для того, чтобы работать. Мне нравится принцип: отработал свое — отдыхай и

радуйся жизни.

— Но их это не устраивает?