Сара Джио - Назад к тебе

Мне было ясно, что это старый чемодан. Сделанный из добротной кожи, дорогой, с латунной фурнитурой, похоже, он был из 1940-х годов. Место на берегу было достаточно высокое, и он мог лежать десятки лет, нетронутый волнами. Но сколько именно? И как он туда попал?

Я долго глядела на замок, но потом решила открыть чемодан вместе с Грэем. Что, если в нем окажутся червяки, жуки, кости или что-нибудь еще из длинного списка жутковатых вариантов? Да, я подожду, пока освободится Грэй. Я схватила чемодан, который оказался тяжелее, чем я ожидала, и поволокла его в наш лагерь.

Я еще издалека увидела Грэя. Он стоял на берегу, опустив ногу в воду. Я поморщилась, Вероятно, он промывал рану. Он повернулся ко мне, когда заметил, что я иду к нему, и помахал рукой.

– Ты собралась в поездку? – спросил он, увидев чемодан.

– Очень смешно, – с сарказмом ответила я. – Он лежал в песке, я случайно наткнулась на него и откопала.

– Ты уже открывала его?

Я покачала головой:

– Еще нет. Решила подождать и показать его тебе.

Прихрамывая, он подошел к костру. Я поставила чемодан на песок.

– Ты как, зашил? – спросила я.

– К счастью, до ампутации дело не дошло, – ответил он с улыбкой.

Я тоже улыбнулась.

– Но теперь я буду больше сочувствовать моим пациентам. – Он озабоченно разглядывал свою ногу.

– Как ты думаешь, нормально заживет?

– Нужно следить, чтобы не было инфекции, – ответил он. – Почему-то ступня распухла.

– О? – Я подошла к нему и машинально протянула руку к ране, но он отстранил ее.

– Все будет нормально, – сказал он. – Давай-ка посмотрим на этот чемодан.

– Открой его сам, – попросила я.

– Ты чего боишься-то? – насмешливо спросил Грэй.

– Я не знаю, – ответила я. – В этом есть что-то жуткое – когда ты открываешь старый чемодан. Там может оказаться… ну, что угодно.

– Ну, мы так и будем сидеть тут и любоваться на него целый день или все-таки посмотрим, что там?

У меня затрепетало сердце, когда он открыл защелку на замке. Крышка поднялась со скрипом. Неудивительно, ведь петли проржавели за много лет пребывания в тропиках. Лет или месяцев, этого мы пока еще не знали.

Мы с Грэем склонились над чемоданом. Шелковая обивка, когда-то светлая, гладкая, теперь пожелтела и покрылась пятнами. В чемодане лежала смятая одежда. Мужская. Грэй достал изъеденные насекомыми брюки и полосатый галстук. Под ними лежали дырявые белые рубашки, коричневый ремень и пара черных кожаных ботинок. Грэй посмотрел на них и улыбнулся: «Мой размер». Он достал бумажник, раскрыл его и вытащил идентификационную карту.

– Его имя Эдвард Э. Гантер, – сказал он. – Число… – Он прищурился и вгляделся в карту, – 1951 год. Этот чемодан долго тут пролежал.

Грэй нашел страховую карточку и свидетельство о страховании жизни, которое было сложено так плотно, что буквально рассыпалось в его руках.

– Похоже, старина Эдди оценил себя в сто тысяч долларов, – сказал Грэй. Еще он вытащил несколько истрепанных купюр, пятидолларовую и несколько долларовых, и протянул мне бумажник. Я посмотрела на идентификационную карту штата Калифорния, на фото мужчины с темными волосами и печальным взглядом. Он был худощавый, с квадратной челюстью. Он показался мне атлетичным, амбициозным, чуточку похожим на Эрика. Интересно, как он или скорее его чемодан оказался на этом острове.

Еще Грэй нашел блокнот или записную книжку в кожаном переплете и открыл ее. Внутри лежала пачка фирменных бланков. Наверху была надпись жирным черным шрифтом:

Контора Э. Э. Гантера, вице-президента, «Калифорнийский Уэст-Банк».

– Значит, он банкир из Калифорнии, – сказал Грэй.

Я смотрела на фирменный бланк и представляла себе, как мистер Гантер курил сигару, сидя на удобном крутящемся кресле в шикарном офисе в Сан-Франциско с массивной пепельницей на письменном столе и смазливой секретаршей.

– Как он сюда попал? Как ты думаешь?

– Может, так же как мы. – Грэй пожал плечами. – После какой-нибудь катастрофы.

Я кивнула и достала шерстяной вязаный жилет.

– Он явно не собирался жить в тропиках.

– Значит, разбился самолет, – предположил Грэй.

– Но тогда мы увидели бы обломки.

– Мы пока осмотрели только треть острова. – Он махнул рукой вправо: – Кто знает, что там, на другой стороне.

По моей спине пробежала дрожь, когда я представила себе, как может выглядеть место падения самолета. Трупы. Кости. Я поежилась.

– Нам надо осмотреть весь остров, – сказал Грэй. – Если где-то лежат обломки самолета, там может оказаться что-нибудь полезное, что нам пригодится.

Я положила блокнот на колени, а Грэй уже хотел закрыть чемодан, когда заметил что-то еще.

– Видишь? – сказал он. – Тут есть еще одно отделение.

Он перевернул чемодан и стал возиться с замками. Мы ахнули, когда увидели, что лежало внутри: не меньше дюжины толстых пачек со стодолларовыми купюрами. То, что когда-то было аккуратными пачками, перевязанными резинкой, теперь покоробилось и загнулось от сырости.

– Теперь понятно, почему чемодан был таким тяжелым. – Грэй взял пачку долларов и провел пальцем по краю. – Мы богачи! Пойдем за покупками!

– В «Нордстром», – пошутила я. – Мне нужны новые туфли.

Грэй потер ладонью лоб.

– Очевидно, он от чего-то сбежал. Кто еще возит с собой в чемодане такие суммы?

Я разглядывала фирменный бланк, а потом заметила письмо. На нем не было почтовой марки или штемпеля, так что, скорее всего, оно не было никогда отправлено. Я вытащила его из блокнота и увидела, что оно адресовано мисс Мэй Гантер из Сакраменто, Калифорния. Я тут же вынула листки из конверта и стала читать вслух.

9 мая 1952 года

Моя дорогая Мэй!

Когда ты получишь это письмо, я буду в тысячах миль от тебя. Моя дорогая, как я скучаю без тебя и как буду скучать до конца дней своих. В мои планы никогда не входило бросать тебя, но я должен был подумать о Патриции. Мы с тобой оба должны были подумать о ней. Я не слишком хорошо распорядился нашими финансами. Я виноват в том, что мы неудачно их вложили. Я сделал не те ставки. Я слишком долго жил не по средствам. Ты помнишь, как я принес тебе на День святого Валентина бриллиантовое ожерелье? Я надел его тебе на шею и застегнул замок, думая о том, как оно тебе к лицу, и все же мне было стыдно, потому что я превысил тогда сумму, которая была предусмотрена в нашей кредитной линии. Это был мой последний подарок тебе. Ты скоро узнаешь о финансовом банкротстве, в которое я угодил и втянул тебя. В тот день, когда ты начала разговор о состоянии нашего бизнеса, я увидел в твоих глазах презрение. Ты доверяла мне, а я тебя предал, разорил. Я разорил Патрицию. Я не мог даже обеспечить своей родной дочери медицинский уход, в котором она нуждалась.

Я обещаю тебе, моя дорогая Мэй, что наша малышка получит уход. Я не могу сказать тебе как, но я наткнулся на некоторые фонды. Ты получишь все деньги, которые тебе необходимы. Я закопал их возле куста гортензии. Ты увидишь клочок вскопанной земли. Там достаточно средств, чтобы оплатить любую операцию, какая понадобится Патриции, и любое дальнейшее лечение или медицинский уход. Пожалуйста, постарайся, чтобы она попала к лучшим докторам и лечилась в лучших больницах. Я молюсь лишь о том, чтобы это не оказалось слишком поздно.

И, пожалуйста, когда она вырастет, я надеюсь, что ты расскажешь ей обо мне. Я надеюсь, что она не будет меня презирать. Я так люблю ее. Я молю Бога, чтобы она смирилась с тем, что я совершил ужасные ошибки, но что я старался и в конце концов сделать как лучше для нее и для тебя, моя дорогая супруга.

Твое прощение – это все, о чем я прошу. Я мечтаю вернуться к тебе, вернуться туда, где мы полюбили друг друга, где ты доверяла мне. Я молю Бога, чтобы я смог когда-нибудь увидеть снова твое прекрасное лицо.

С вечной любовью и обожанием и с моими глубочайшими извинениями, вечно твой,

Эд.

– Ох, – проговорила я, опуская письмо. – Это невероятно печально.

– Значит, он ограбил банк, чтобы спасти свою маленькую дочку, – сказал Грэй.

– Похоже, что так, – согласилась я, чувствуя слезы на своих глазах. – Но его жена так и не получила это письмо. Как ты думаешь, их дочь…

Грэй вздохнул.

– Тогда у людей не было такого доступа к медицинским услугам, какой есть сейчас у нас, – сказал он. – Если ты был беден или если у тебя не было достаточно денег, тебе были недоступны дорогостоящие хирургические операции, о которых теперь можно даже не беспокоиться.

– Что ж, – сказала я, – лучше я буду верить, что его жена нашла деньги и что Патриция жива. Мне больно предположить, что это не так. – Я покачала головой. – Но как, по-твоему, он оказался здесь?

Грэй пожал плечами:

– Может, так же как мы. Разбилось судно.

– Как ты думаешь, он спасся? Или он…

Грэй вздохнул:

– Знаешь, если бы он спасся, неужели он не взял бы с собой деньги?

Я кивнула, а сама думала про Эда. Интересно, как протекала его жизнь на острове? Жарил ли он моллюсков, как мы? Жил ли он один много лет? Как он умер? И птицы склевали его труп, так что остались лишь кости?

Я содрогнулась, потом мне в голову пришла другая мысль.

– Может, сегодня она еще жива, – сказала я, вскочив.

– Кто? – спросил Грэй, рисуя веткой на песке горизонтальную восьмерку. Я вспомнила, как когда-то рисовала такой же символ на дереве – знак моей вечной любви к Робби Шелтону. «Я до бесконечности люблю РШ», – драматически добавляла я.

– Та маленькая девочка, – сказала я. – Патриция. Может, когда мы вернемся домой, мы сможем ее найти и отдадим ей это письмо. Мы покажем ей, как сильно отец любил ее и как он страдал.

Грэй смотрел на океан. Начинался прилив. Он толкал волны все дальше на берег, они набегали на песок, играя и дразня, и медленно, но уверенно приближались к нам. Я подумала, как мало я знала об этом мужчине, с которым оказалась на необитаемом острове. Любые мои попытки заговорить с ним о его жизни кончались ничем. Мне было ясно, что он не хотел говорить об этом. Но почему?

– Я полагаю, что нам пора подумать о том, как жить здесь дальше, – сказал он. – Мы можем застрять тут дольше, чем надеемся. Нам надо…

– О чем ты говоришь? – перебила я его. – Ты не хочешь вернуться домой? Не хочешь, чтобы нас спасли?

Грэй вздохнул:

– Я просто имел в виду, что нам нужно обдумать, как нам выжить, если мы не будем спасены в ближайшее время. Мы должны придумать, как нам хранить еду, может, насушить манго. И нужно построить более надежную хижину, прежде чем начнется сезон дождей.

– Нас уже здесь не будет в сезон дождей, – заявила я гораздо жалобнее, чем ожидала. Мои глаза наполнились слезами. Мне хотелось накричать на него, заорать. Я была готова орать на каждое дерево на острове, на каждую птицу, которая будет слышать меня.

Грэй ласково дотронулся до моего запястья.

– Извини, – сказал он. – Я не хотел тебя расстраивать.

Не думая, я уткнулась лбом в его теплое плечо. Оно пахло песком и морской водой.

– Просто я хочу домой, – рыдала я. – Я до боли хочу домой.

Грэй молча гладил мои волосы, пока я не перестала рыдать. И потом долго не отпускал меня.

Одинокая бабочка глубокого темно-синего цвета села рядом с нами и потом, словно дразня нас, улетела прочь, в сторону океана.

Нью-Йорк, 2 августа 1999 года

Эван рубил лук все утро. Он хорошо поработал и нарезал столько сладкого лука, что наполнил четыре контейнера. Шеф появится к полудню. Эван знал, что к этому времени он должен все закончить. Луковицы должны быть нарезаны аккуратными маленькими кубиками, так, как любит шеф. Эван молил небеса, чтобы он был в хорошем настроении, хотя в последнее время шеф никогда не был в хорошем настроении.

Кухня находилась в подвале старинного городского особняка. Кондиционера там не было, только вентилятор и открытая задняя дверь. У Эвана так слезились глаза, что даже покраснели. Однако он знал, что жаловаться нельзя ни на капризы шефа, ни на лук, ни на жару, ни на что вообще. Ему повезло, что он нашел работу сразу после кулинарной школы в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка. В конце концов, это три звезды Мишлена, и, если ему повезет, он сделает здесь карьеру, устроится в каком-нибудь хорошем месте или даже откроет собственное дело. И тогда ему уже не придется рубить лук.

Эван думал об этом, когда резал лук на пластинки и кубики, и сделал маленький перерыв только один раз, когда заметил маленькую фигурку в углу двери, выходящей в переулок. Ярко светило солнце. Он отложил нож, вытер руки о полотенце, заткнутое за завязки фартука, и подошел к двери.