У меня громко стучало сердце. Я даже не услышала мурлыканье у своих ног.

– Это просто… кот, – сказал Грэй. Он наклонился и разглядывал ласковое животное, крутившееся у наших ног.

Я перевела дух.

– Слава богу, я думала, что это…

– Лев? – засмеялся Грэй.

– Ну, возможно!

Он протянул руку к маленькому черному коту, а тот лизнул его палец и замурлыкал еще громче.

– Интересно, как он сюда попал?

Я пожала плечами и вспомнила про кошку, которая много лет жила у Габби. Сколько теперь лет Аннабелле, 16 или 17? Габби подобрала ее котенком, когда она жалобно мяукала возле ее заднего крыльца. Мисочка консервированного тунца – и с тех пор они стали неразлучной парой.

Грэй выпрямился, и мы продолжили свой путь к середине острова. Кот следовал за нами.

– Если он надеется, что мы его накормим, то он ошибается, – вздохнула я. В это время кот вскочил на ствол большого дерева, потом на верхний сук и протянул лапку к связке зеленых плодов.

– Постой, – сказал Грэй, подходя ближе. – Это ореховое дерево?

Я протянула руку к низкой ветке, сорвала маленький зеленый плод и осторожно попробовала его. Он был горький, я поскорее отвернулась и выплюнула его.

– Я бы не сказала, что это что-то съедобное, – сообщила я, покрутив перед глазами маленький шар. – Но, возможно, если очистить зеленую кожуру, внутри окажется орех.

Грэй с интересом наблюдал, как я очистила кожуру. Внутри оказалось что-то коричневатое и действительно похожее на орех.

– По-моему, это орехи макадамия, – предположила я. – Во всяком случае, похожи на них. Мы можем потом поджарить их на огне. Тогда и посмотрим, хорошие ли они.

– Уж наверняка лучше, чем моллюски и муравьи.

– Точно, – усмехнулась я.

Мы набрали много загадочных орехов. У меня потекли слюнки, когда я вспомнила про орехи макадамия в молочном шоколаде, которые мама делала каждый год на Рождество. Меня пронзила острая тоска по дому – сильная, словно электрический ток. Интересно, испытывал ли Грэй такую же тоску? Бывали у него такие приливы тоски по дому? По ком он скучал? Мне многое хотелось бы узнать о нем.

Грэй завязал пластиковый мешок и повернулся к коту, сидевшему у его ног. Тот моментально лег на спину и показал свое брюхо и то, что он действительно кот. Я погладила его, и он замурлыкал.

– Что это? – спросила я, показав на нечто, похожее на татуировку на его коже.

Грэй вгляделся и покачал головой.

– В моей резидентуре при Вашингтонском университете есть лаборатория по исследованию приматов, где держат обезьян. Кажется, макак. Некоторые заражены ВИЧ, гепатитом В. Сомнительная такая контора. Но там работал мой приятель, и я бывал там и видел их. – Он показал на цифры на кошачьем брюхе – 36987. – У обезьян тоже были номера.

Я покачала головой:

– Как странно.

Грэй пожал плечами:

– Мы можем звать его 36987 или назовем его еще как-нибудь.

– Но как?

– Может, Мак? – предложил он, чуточку подумав. – Сокращенно от макадамия.

– Неплохо, – усмехнулась я.

Он кивнул:

– Значит, Мак.

* * *

Не знаю, сколько прошло времени, пока мы вышли на другую сторону острова. Здесь было много скал. С утеса я увидела, как на берег набегали одна за другой бурные волны. Над нашей головой уже нависла темная дождевая туча, и падали первые капли.

Грэй протянул мне бутылку воды, и я сделала глоток.

– Похоже, что надвигается шторм, – сказал он, глядя на небо, словно на человека, которому он не доверял. – Нам надо возвращаться.

Я пошла за ним по тропе. На развилке он остановился и растерянно посмотрел на меня.

– Подожди, нам направо или налево?

– Направо, – сказала я. – Кажется.

Мы двинулись дальше, но когда одолели большой отрезок пути, то увидели большую скалу. Я поняла, что местность совершенно незнакомая.

– Грэй, кажется, нам надо вернуться назад.

– Пожалуй, ты права, – согласился он. – Но нам ничего не остается, как идти вперед. Боюсь, если мы вернемся назад, то путь до лагеря окажется еще длиннее. Скоро стемнеет. Может, нам даже придется здесь заночевать.

Мак, по-прежнему бежавший за нами, впервые мяукнул, словно соглашаясь со словами Грэя.

Мы шли еще час. Небо становилось все темнее, и на меня снова упали капли дождя. Сначала редкие, потом все чаще, и вот небеса разверзлись и вылили на маленький островок все свои запасы дождевой воды.

– Давай пока не останавливаться, – сказал Грэй.

– Что? – переспросила я, почти не слыша его из-за дождя. Я вся насквозь промокла – и волосы, и одежда. Я осторожно ставила ноги, потому что почва, казавшаяся твердой, превратилась в скользкое месиво.

– Пойдем дальше, – крикнул Грэй. – Если мы доберемся до берега, дальше нам будет проще вернуться в лагерь.

Еще через несколько минут почти весь солнечный свет был поглощен мраком. Я не видела Мака. Я едва видела Грэя, просто его силуэт вдалеке. Я сделала шаг, наткнулась на что-то твердое и закричала от острой боли во лбу.

– Что случилось? – спросил Грэй, подбежав ко мне.

– По-моему, я налетела на дерево.

Грэй посмотрел на мою рану.

– У тебя течет кровь. Тебе надо где-то укрыться.

Я вытерла с глаз воду или, может, кровь.

– Пойдем туда, – сказал он, показав куда-то вперед. Я не видела то, что видел он, но побрела за ним. У меня кружилась голова. Впереди виднелась какая-то темная масса. Я решила, что это какая-то грубо сложенная хижина. Но оказалось, что это был нос… судна.

– Что за… – Грэй лишь покачал головой, онемев от удивления.

– Как же это…

– Я не знаю, – ответил он. – Может, шторм был такой сильный, что зашвырнул его сюда.

– Может, ураган, – предположила я.

Грэй пролез в дыру на носу судна, я за ним. Даже несмотря на кромешный мрак и мою уверенность, что вокруг нас были пауки размером с ладонь, приятно было спрятаться от ливня. Я прислонилась уставшей спиной к стене.

– Кажется, я захватил зажигалку, – пробормотал Грэй, роясь в мешке. – Вот, нашел. – Я ничего не видела, но слышала, как он щелкал зажигалкой. Но безуспешно – то ли было слишком сыро, то ли она была уже пустая.

– Проклятье! – воскликнул Грэй.

– Что такое?

– Я уронил ее.

Я пошарила ладонями по полу. Там было много трещин и зазубрин.

– Наверное, она провалилась, – вздохнула я. – Придется ждать до завтрашнего утра.

Грэй наклонился и высунул голову наружу.

– Нет, – сказал он. – Я должен принести тебе аптечку. Возможно, придется зашить рану.

Я прикусила губу, подумав об операции без анестезии. Жаль, что мы выложили аптечку, когда отправились в нашу экспедицию. Я хотела освободить место для возможных находок, и, как оказалось, напрасно.

– Дождь немного стих, – сказал он. – Светит луна. Отсюда до лагеря не больше мили. Я пройду по берегу, возьму аптечку и фонарик и вернусь за тобой.

– Не надо, – запротестовала я. – Сейчас слишком темно. Что, если…

– Все будет нормально, – заверил он.

– Но как же я? Неужели ты собираешься… бросить меня тут? – У меня испуганно забилось сердце.

Грэй постучал ладонью по стене.

– Ты сейчас просто не сможешь идти. Здесь тебе будет нормально. Как бы эта посудина ни попала сюда, тут она лежит уже долго и с места не тронется. Ты просто сиди тут, и все. Я скоро вернусь. Обещаю.

Я кивнула в темноте сама себе.

– Хорошо. – Его шаги затихли вдалеке. Но мне было далеко не хорошо. У меня болезненно пульсировала рана на лбу, и я еще никогда в жизни не боялась так, как теперь.

* * *

Прошел час, может, больше. Снова пошел дождь, поднялся ветер. Я прижала колени к груди и положила кровоточащую голову на локти. Сколько мне еще ждать Грэя? Сколько сидеть тут в темноте одной?

Я подумала о судне, где я укрылась от непогоды. Это военный корабль? Частная яхта? Э-э… пиратское судно? Что случилось с командой? Все погибли? Совсем рядом оглушительно загремел гром, и я задрожала всем телом. Что-то коснулось моих ног, и я подтянула ноги поближе к себе. Ветер крепчал. Он хлестал по корпусу судна, словно пытался унести его, или меня, или нас обоих.

Новый грохот, затем сверкнула молния, такая яркая, что осветила небольшое пространство, где я сидела. На долю секунды перед моим взором предстала ужасная картина. В шести футах от меня лежал скелет. Я издала дикий вопль, когда Мак прыгнул мне на колени. Я боялась пошевелиться. У меня бешено колотилось сердце. Укрыться снаружи было негде, но я все равно должна была выбраться отсюда. Я не могла оставаться тут ни минуты.

Цепляясь за доски, я пролезла в дыру. Хлестал дождь, у меня кружилась голова, я не знала, куда идти. Мак был рядом, он терся о мою левую ногу. Несколько минут я вслепую брела куда-то, но дождь затих, тучи расступились, и лунный луч осветил дорогу. Я с облегчением увидела впереди большое дерево и спряталась под его кроной. Мак устроился у меня на руках. У меня отяжелели веки и закрывались сами собой, несмотря на все мои усилия. Я больше не могла бороться с усталостью. Она ударила по мне, словно громадная волна.

* * *

18 марта 2008 года, Сиэтл

Габби сжала мою руку, когда меня повезли в предоперационную.

– Может, мне надо было сказать Эрику? – спросила я.

Ее глаза на миг метнулись в сторону, но потом она снова взглянула мне в глаза.

– Нет, – уверенно заявила она. – Ты скажешь ему, когда будешь к этому готова.

Я вздохнула, потянув за край больничной рубашки. Я запланировала эту операцию и свое выздоровление на время его командировки в Нью-Йорк, где он помогал открыть новый филиал их компании. «Поскорее прилетай ко мне», – просил он меня вчера перед посадкой на самолет. Я сказала, что постараюсь, но сама знала, что у меня ничего не получится. Мне еще предстояло шесть недель приходить в себя, и ни о какой поездке не могло быть и речи.

Несколько месяцев я знала про операцию. В моей памяти навсегда осталось то ужасное утро, когда я сделала УЗИ, навсегда изменившее мою жизнь. Доктор Ланистер поправил очки и выдавил мне на живот каплю геля. В моей левой руке зажужжал телефон – это Эрик прислал сообщение. Я сунула его в сумку, не отвечая.

Доктор прижал к моему животу прибор на длинном шнуре, плавными движениями размазал холодную массу по моей коже, а я смотрела на экран, висевший на стене.

– Вот, посмотрите, – сказал он, показывая на экран. – Вот этого я и боялся. – Он покачал головой. – И вот здесь, на стенке матки. Они повсюду. Я еще никогда не видел ничего подобного.

Полипы. Доброкачественные, но полипы. Дюжины их росли словно грибы на моих репродуктивных органах. Вот почему у меня были такие болезненные месячные, объяснил доктор Ланистер; боль ножом пронзала меня от низа живота до спины.

– Вы можете… удалить их, ведь правда? – спросила я, вцепившись в край кушетки; бумажная подстилка шуршала под моими пальцами.

Доктор Ланистер положил прибор и стянул перчатки.

– Шарлотта, – сказал он, – я боюсь, что у вас зашло все слишком далеко. Полипов слишком много. Их невозможно удалить, не повредив ваши яичники. И если даже мы это сделаем, они снова будут расти. – Он тяжело вздохнул. – Я рекомендую вам гистерэктомию.

Я вытаращила глаза и порывисто села.

– Гистерэктомию? Вы имеете в виду, что все – целиком? Навсегда? Значит, у меня никогда не будет детей?

Доктор Ланистер мрачно кивнул и начал распространяться на медицинском жаргоне о моем состоянии, о риске слишком долгого ожидания операции, о том, что в наши дни есть другие способы стать родителями. Но я почти не слышала его. Его голос звучал где-то далеко, за завесой моих мыслей. Что скажет Эрик, мой жених? Как мне сказать ему, что женщина, на которой он скоро женится, никогда не родит ему ребенка?

Доктор сжал мне руку, вырвав меня из горьких раздумий.

– Пора, Шарлотта.

Габби помахала мне, когда меня повезли в операционную. На потолке горели яркие лампы, люди были в масках и балахонах.

Женщина-доктор наложила на мой рот дыхательную маску и велела сделать глубокий вдох.

Когда я проснулась, то была уже бесплодной.

* * *

– Шарлотта! Шарлотта!

Я медленно открыла глаза. Где я? У меня затекло все тело. Болела голова.

– Шарлотта!

Я увидела Грэя, и все встало на место. Остров. Обломки корабля. Рана на моей голове.

Грэй сел на корточки возле меня.

– Шарлотта, все в порядке?

– Кажется, – сонно сказала я, щурясь от лучей утреннего солнца, которые пробивались сквозь густую крону дерева.