Лоретта Чейз - Не искушай меня

Зоя побежала – не навстречу другому экипажу и мужчине, наконец вспомнившему об её существовании – а по дорожке, ведущей к месту, которое Джарвис назвала Грин-Парком.

Стоял ранний вечер, задолго до общепринятого времени для прогулок в Гайд-Парке. Поэтому знакомым герцога Марчмонта было отказано в удовольствии лицезреть его светлость, выпрыгивающего из кэба возле Гайд-Парк Корнер, мчащегося через Пиккадилли и бегущего – действительно, бегущего – в Грин-Парк.

Долго бежать ему не пришлось.

У него ноги были гораздо длиннее, чем у его добычи, и его не стесняли платье, нижние юбки и корсет.

Он догнал её на небольшом расстоянии от домика привратника. Большая часть парка была свободна от деревьев. Однако на участке возле домика и на прилегающей зоне вокруг водоёма деревья давали некоторую тень и служили чем-то вроде щита от прохожих с Пиккадилли. Погуливающиеся по дорожкам, в отличие от них, имели полный обзор.

Герцог не особенно беспокоился о зрителях.

Он был слишком обозлён, чтобы волноваться.

Хотя он её и догнал, она продолжала бежать, вынуждая его либо трусить рядом, либо броситься на неё и повалить на землю. Он всерьёз обдумывал последнюю возможность, когда она замедлила шаг, держась за бок.

Она добегалась до колик, эта маленькая дурочка.

– Идиотка, – произнёс Люсьен, вдобавок раздражённый своей одышкой.

Несмотря на лень умственную, он был физически активным мужчиной, и пробежать пришлось немного. Если до него и дошло, что дыхания его лишили эмоции, то эта идея не выбралась дальше особого воображаемого шкафа с другими нежеланными мыслями.

– Как далеко Вы думали убежать вверх по холму, будучи в корсете?

– Если бы я с Вами разговаривала, то ответила бы Вам, что корсет не сидит должным образом. – Она задрала свой хорошенький носик и пошла дальше. – Но я с Вами не разговариваю.

К чему бы Люсьен ни готовился, но не к этому. Он был полностью обескуражен, что с ним случалось всего несколько раз за всю жизнь.

– Не разговариваете со мной? Со мной?

– Вы обещали дать мне место в Вашем мире, – сказала она. – Вы говорили, что нет ничего проще. Неделю назад Вы так сказали, и до сих пор ничего не произошло.

Это было чудовищно несправедливо. Вчера он посетил свадьбу принцессы Елизаветы, где все вели себя в соответствии со строжайшим этикетом, и не ожидалось ни проблеска веселья. Веселья никогда не бывало, если рядом находилась Королева. Он мог быть со своими друзьями или с леди Тарлинг, но нет. Он пошёл на скучную свадьбу ради исключительной возможности заручиться поддержкой Принца-регента в своей кампании.

Кампании за Зою.

Но герцог Марчмонт не позволял никому, кроме её отца, оспаривать свои действия. И даже тогда, он притворялся, будто слушает. Он редко обращал внимание и, конечно же, не объяснял своих действий, и не защищался.

– Я был занят, – сказал он.

– Возможно, задача оказалась труднее, чем Вы притворялись, – парировала Зоя. – Возможно, для Вас это шутка.

Не шутка. Далеко не шутка. Когда джентльмен соглашается сделать что-либо, он это делает. Он и делал. Он был так занят, действуя от её имени, что не имел времени навестить свою любовницу. Но герцог Марчмонт никогда не жалуется и не объясняется. Он хранил безмолвие, продолжая кипеть.

Она глянула на него и затем в сторону. Вздохнула, очевидно, пытаясь успокоиться.

– Полагаю, мне следовало помнить, что Вы не очень-то сообразительны, – произнесла девушка.

Он наблюдал за её поднимавшейся и опускавшейся грудью.

Его раздражение улетучилось.

На ней было бледно-жёлтое прогулочное платье, отделанное зелёным. Под полями шляпки тёмно-золотистые локоны танцевали над ушами. Аддервуд назвал её персиком, и она более чем соответствовала этому фрукту. От теплого сияния её розовеющие щёки напоминали персики, обласканные солнцем, а мягкие губы слегка поблёскивали.

Не будь она дочерью единственного человека на свете, за которого он был готов отдать жизнь, герцог Марчмонт попытался бы доподлинно установить, насколько она невинна.

Но это дочь Лексхэма, и она чем-то раздражена, и, в общем и целом, самым разумным будет обратить всё в шутку.

– Я поражён, просто поражён, что Вам никто не сказал, – проговорил он. – Я не очень сообразителен. Вам лучше объяснить мне яснее. И постарайтесь не использовать длинные слова.

Она метнула в него косой взгляд, вспышку голубого подозрения.

– Спросите Вашего отца, – продолжил герцог, – я удивлён, что он не предупредил Вас, какой я тупоголовый. Уверен, что он указывал мне на это множество раз.

– Он так и говорил, – ответила она. – Он сказал, что я не должна ожидать многого.

– Ах, – сказал он, – какой удар, весьма ощутимый удар!

Зоя закатила глаза.

– Вижу, как обстоят дела, – сказала она. – Не беда. Некоторые вещи даже Вы способны понять. Мне нужна одежда.

– Одежда? Моя безмозглая голова каким-то образом упустила тот факт, что Вы обнажены?

– Не такая одежда, – сказала она, проводя руками вниз по переду платья в самой провокационной манере. – Это платье прошлогоднее.

– Как возмутительно! Вы должны его немедленно снять.

– Вы бросаете мне вызов? – спросила она.

Герцог сказал не подумав. Теперь образы прошлого теснились в его мозгу: Зоя подзуживает и дразнит своих братьев, Зоя принимает любое «нельзя», «не следует», «не можешь» и «не станешь» как вызов или насмешку.

То, что он предложил в шутку, являлось первосортным вызовом. Для леди раздеваться на публике являлось не только невообразимо непристойным, это было практически невозможно. Чтобы расстегнуть многочисленные и сложные застёжки, располагавшиеся для удобства горничной, а не её хозяйки, требовалась ловкость акробата и человека-змеи одновременно. Ни одна леди не справилась бы без посторонней помощи.

С другой стороны, это же Зоя. Она бы нашла способ это сделать или расшиблась бы в лепёшку. И процесс поисков такого способа непременно будет занимательным.

Соблазн бросить ей вызов становился почти непреодолимым.

Но он сдержал своё чувство юмора и сказал:

– Нет, это была шутка.

– Это платье для меня не шутка, – сказала она. – Меня не станут уважать в Обществе, если я стану безвкусно одеваться. Мои наряды должны быть сшиты по последней моде. Не мне Вам объяснять. Вы рассказывали о Бо Браммеле. Даже мои сёстры признают, что Вы модник, как ни больно им это говорить. И я могу сама видеть: Ваша одежда говорит мне, что Вы разбираетесь в подобных вещах.

Он сказал:

– На самом деле, я предоставляю разбираться в этом моему камердинеру Хоару.

– Хоар также ходит к Вашему портному выбирать Вам предметы одежды?

– Нет, к портному хожу я, но оставляю решения за ним, – сказал он. – Он знает, что мне всё равно. К тому же любому портному известно, что если он плохо меня оденет, то пострадает его репутация, и он потеряет клиентов.

Это заставило её сделать паузу.

Он наблюдал за тем, как Зоя размышляет, и что-то в выражении её лица заставило его вообразить, как работает её ум, впитывая несколько произнесённых им фраз и сохраняя информацию на будущее. Герцог представлял себе её ум уменьшенной копией Лондонского Главного почтового офиса, наполненного шеренгами служащих на длинных скамьях, которые искусно раскладывают письма по соответствующим выемкам.

– Вы собираетесь поручить Вашему камердинеру заказывать мне одежду?

– Нет.

– Вы собираетесь оставить заказ моего гардероба моим сёстрам?

– Бог ты мой, нет.

Она сложила руки и ждала.

Он тоже ждал, растягивая момент, поскольку солнце поцеловало её нос и озарило завитки, выбившиеся из-под шляпки, и что-то вроде улыбки пряталось в уголках её губ.

Люсьен стоял – и знал об этом – на несколько дюймов ближе, чем допускали приличия. Пролетавший ветерок доносил ей его запах.

– Полагаю, тогда этим кем-то должен быть я, – проговорил он.

– Кто же ещё? – ответила она. – Вы на гребне моды. Я Ваша… протеже. Это правильное слово, не так ли?

Так, как она его произнесла, оно прозвучало в высшей степени неправильно и очень безнравственно, но он кивнул.

– Тогда Вы должны наблюдать за тем, как я одеваюсь, – сказала девушка.

Он мог представить себя в её гардеробной, говорящим «сними с себя одежду». Он мог представить себя, помогающим ей раздеваться, начиная с…

Он отверг видение.

Почему безобидные слова у неё становятся совершенно непристойными намёками?

– Думаю, Вы имеете в виду, что я должен проследить за выбором Вашего гардероба?

Зоя пожала плечами, и это движение, казалось, прошло через всё её тело. Она двигается, как кошка, подумал герцог.

Она пошла дальше, и ему бросилась в глаза её походка: медленное манящее покачивание элегантных изгибов. Он пошёл рядом с ней, и знал, что находится слишком близко, поскольку мог слышать шуршание муслина о свои брюки и вдыхать женственный запах, чистый и тёплый.

Люсьену показалось, что серый весенний день обернулся знойным летом.

– Вам не следует ходить таким образом, – заметил он.

– Каким образом?

– Таким образом, – повторил он. – Английские мужчины могут неправильно понять.

– Они возжелают меня? Но это и есть то, что я бы хотела, чтобы мужчины поняли. Я должна быть популярной и получить много предложений о браке.

Об этом герцог не думал – или думал? Другие мужчины, глядящие, как Зоя двигается. Другие мужчины, желающие её. Другие мужчины, находящиеся в искушении.

– Вы скорее получите предложения иного рода, – пояснил он.

– Какие именно?

– Вот такие, – ответил он.

Он сократил небольшое пространство между ними и обхватил рукой её талию. Он лишь намеревался – или лгал себе, что намеревается – проучить её.

К его потрясению, девушка не оказала ни малейшего сопротивления. Даже не старалась его изобразить. Она просто прильнула к нему.

Зоя была мягкой и тёплой, и её запах напоминал о летнем саде с женщиной в нём. Люсьен притянул её к себе, и тепло, мягкость и запах окутали его.

Он скользнул рукой вверх по её спине и вдоль шеи, провёл пальцами вдоль подбородка. Герцог откинул её голову назад, и девушка посмотрела на него. Это было глубокое синее море её глаз, и он жаждал в них утонуть.

Он наклонил голову и приблизил свои губы к её губам.

Это было только соприкосновение губ, даже не настоящий поцелуй, но Люсьен ощутил его рикошетом внутри себя: оглушительный взрыв чувств. Он не знал, что это было, и не пытался узнать. Он отстранился. И тогда, до того, как он смог стряхнуть с себя удивление, молодой человек услышал энергично распевающую птицу.

Звук прошёл сквозь пелену, окутывавшую рассудок, и привёл его в чувство. Грин Парк был далёко не пустынным, и объятия на публике были непростительной, возможно катастрофической глупостью. Зоя могла свести на нет всю работу, проделанную им, чтобы заставить Общество принять её.

Он отстранился. Убрал руки. Затем отодвинулся, чтобы оставить между ними приличную дистанцию.

Он был в ярости на самого себя.

– Не делай так больше, – сказал он.

– Почему нет? – спросила девушка.

Герцог уставился на неё.

– Почему нет?! Почему нет?!

Она поднесла указательный палец к губам и притронулась к месту, куда он её целовал.

– Немного ласки, небольшое поддразнивание.

Зоя изучила его лицо. И засмеялась.

– Не смешно, – сказал он.

– Ты так говоришь, потому что не можешь видеть своего выражения лица.

Выражения? У него не бывает выражений лица.

– Зоя!

– Тебе не понравилось? – спросила она. И добавила со смехом: – Мне понравилось. Я никогда не целовала и не касалась другого мужчины, кроме Карима, а с ним это было так, словно ласкаешь мебель – мягкую мебель.

– Зоя, ты не можешь так говорить.

– О, я знаю, – ответила она. – Сестры мне говорили. Нельзя говорить это, Зоя. Нельзя говорить то. Но ты – не мои сёстры. Ты зрелый мужчина.

– Я мужчина, – ответил герцог. – И вовсе не привык сопротивляться соблазну. Если ты хочешь получить достойный выход в свет, устроиться и благополучно выйти замуж, тебе лучше не искушать меня.

Ему в голову пришла ужасная мысль.

– Боже милостивый, Зоя, ты хотя бы знаешь, как отказать?

Она покачала головой.

– Не так, как ты думаешь. Не в ласках и поцелуях. Всё, чему я когда-либо училась, это говорить «да».

– О, мой Бог. – Будь он другим человеком, из тех, кто склонен к проявлению эмоций, то он бы швырнул шляпу на землю и принялся вырывать на себе волосы.