Иман Кальби - Не твоя…

Но разве он не такой же убийца?! Почему она все еще не желала этого признать, хотя явственно понимала… Сначала Влада рисовала себе картины того, как он ее освобождает…Потом обижалась на него, что этого не происходило…Примешанное к этому чувство вины за то, что по ее воле или против нее она сближалась с другим мужчиной…От этих мыслей становилось тошно…А потом наступила полная апатия. На фоне одиночества и отчаяния мысли обо всем этом отошли на второй план. Его нет и не будет, потому что это не сказка…Она черт знает где и, если бы было известно ее местонахождение, давно что– нибудь бы уже произошло…В глубине души ее также не оставляло чувство того, что Васель давно ее забыл, развлекается с другими…От этого становилось нестерпимо обидно… И поэтому она запретила себе думать о нем… Но все равно, сквозь затворки снов он опять и опять приходил к ней, обнимал, целовал, успокаивал– и было так чудно и сладко…Потом наступало утро– а с ним осознание того, что все это улетело… Еще больнее Владе становилось от того, что она верила в вещие сны, а обниматься во сне с любимым мужчиной– к его измене и разлуке…

***

Через полторы недели почти полнейшего вакуума общения за исключением быстрых приходов прислуги с едой–  Марии Павловны почему– то видно не было–  наступило осознание того, что нужно подстраиваться…Чтобы выжить, чтобы понять, что делать дальше, как выбраться отсюда… Что вообще происходит? Почему его нет? Она то и дело стучала в его смежную дверь, даже пыталась заглянуть в замочную скважину, но было очевидно–  в комнате никто не появляется. На все ее вопросы приходящие с едой женщины лишь пожимали плечами, вгоняя в еще большее отчаяние.

Когда почти на исходе второй недели дверь в ее комнату все– таки отворилась и на пороге показался одетый в военный камуфляж Карим, она накинулась на него с кулаками. Несмотря на понимание всей опасности своего положения, девушка больше не смогла сдерживать себя. Словно внутри нее прорвало какой– то шлюз, и ее истинный характер наконец– то показался наружу. Все эти последние недели ее словно подменили. Она замкнулась, спряталась в себя. Но вспыльчивость подобна открытому огню– ее долго можно сдерживать внутри, пока не подует мало– мальский ветерок и не раззадорит пламя еще с большей яростью.

– Где ты был, мерзавец?! Я тебе что, кукла?! Ты это называешь хорошим обращением?! – обрушилась она на него. Она старалась говорить на арабском, но возмущение, слепящее рассудок, не позволяло ей задумываться над правильностью слов. Она делала ошибки, но это ее совершенно не волновало.

– Я сижу в этой комнате, словно крот. Я не видела дневного света, не дышала воздухом уже две недели! Если бы я была простой пленницей, то это было бы понятно. Но ты играешь со мной! Изображаешь из себя доброго и гуманного, но на самом деле продолжаешь обращаться со мной, как с вещью и еще чего– то хочешь от меня?! – с вызовом заявила она, смело посмотрев в глаза Карима, темнеющие от гнева. – Я имею право знать правду о своей участи. Что вы хотите за меня? Дали ли вы знать кому– то о том, где я? А может, моя страна уже сказала, что ей на меня наплевать и от того, чтобы меня прикончить, вас отделяет только твоя пока еще не удовлетворенная похоть?! – последние слова настолько больно вырвались из ее груди, что она невольно заплакала. Казалось, терять было уже нечего, и она не могла больше сдерживать комом застрявшую в ее душе боль.

Карим захлопнул за собой дверь, чтобы прекратить этот «концерт» для коридора, полного людей. Подошел к двери в палисадник, все это время закрытой на ключ, открыл ее нараспашку. Влада только всхлипывала, прикрыв лицо руками. Она не в силах была поднять на него глаза. Он молчал несколько минут, а потом вкрадчиво заговорил:

– Вообще– то я пришел сказать тебе, что теперь ты сможешь выходить отсюда в сад свободно. Все это время мы занимались зачисткой местности, и теперь здесь действительно нет ни снайперов, ни инфильтрантов, ни риска попасть под минометный обстрел. Старался ради твоей же безопасности в том числе– он посмотрел на нее, сверкнув своим угольным пронзительным взглядом.

Она печально усмехнулась. Ради ее безопасности…

– Не все тут относятся к тебе так же хорошо, как я. Так что постарайся больше не устраивать истерик при моих людях. Они и так от тебя не в восторге. Выход только в сад. Там сейчас очень приятно находиться. Погода хорошая, если ты, конечно, не боишься шума боев,– добавил он чуть мягче.

Влада чуть заметно кивнула.

– Я только вернулся, есть еще дела. Позже поговорим, в том числе о твоем поведении.

Вышел из комнаты, не прощаясь.

Победа! По крайней мере она открыла себе дверь из этой чертовой комнаты, хотя бы во внутренний сад. Она не только сможет дышать свежим воздухом, но и получше осмотрится, что, возможно, поможет ей найти способ, как связаться с внешним миром. Эта затея была опасна и туманна, однако что она имела в качестве альтернативы? – он все равно будет развлекаться с ней, когда захочет, вопреки всем ее протестам, но ее заключение в этой комнате будет продолжаться, пока власти не доберутся до этого места и не сотрут его с лица земли. И уже тем более при бомбежке никто из революционеров не бросится ее спасать. Наверное, сам Карим забудет про нее, как про ненужную надоевшую игрушку, если этого не случится раньше… Каково это, она успела ощутить за эти две недели…

Влада не стала дожидаться возвращения Карима с прогнозируемыми сценами и выяснениями отношений. Дверь в сад, к живым солнечным лучам, была открыта, и она с удовольствием воспользовалась этой возможностью. Как же это было приятно–  подставлять свое бледное лицо нежному солнцу декабря, как приятно побыть один на один со свежим воздухом сирийской зимы. Она с удовольствием присела на лавочку в небольшом патио и блаженно запрокинула голову. Странно было быть здесь, в эпицентре войны, в таком идиллическом спокойствии, или она уже научилась отключаться… Здесь и сейчас ярко светило солнце, придавая оранжевым апельсинам на деревьях еще больше яркости, зелень успокаивала глаз, голубое небо вселяло веру в хорошее… Природа жила по своим законам, в очередной раз показывая, что это человек со своими мелкими устремлениями должен под нее подстраиваться. Война, мир, счастье или горе–  это тривиальные делишки нас, людей, природа стоит над всем этим.

Не прошло и пяти минут, как долгожданную идиллию Влады нарушил ковыляющий с костылем парнишка. Он сел на соседнюю лавку и поприветствовал ее. Девушка удивилась. Это соседство было странным и непонятным. Кто это такой? Почему он здесь? Как сюда попал, ведь выход в сад был только с комнат Влады и Карима. Можно ли и безопасно ли ей вообще с ним разговаривать?

***

Мустафа не был к ней враждебен с первых минут их общения, зато Влада была очень скованна и никак не шла на контакт. Немного сконфузившись, парень сказал, что не станет ей мешать, просто посидит и почитает. Вытащил из внутреннего кармана куртки книгу и действительно стал читать. Влада увидела английские буквы на корочке и не поверила–  «Гарри Поттер»?! Это было нелепо и смешно одновременно. Здесь, в военном Хомре. «Гарри Поттер» на английском языке… Увидь она «Капитал» К.Маркса, удивилась бы меньше…

– Ду ю спик инглиш?–  с недоверием спросила она.

– Ес, ай ду– с легкой улыбкой ответил парень.

Так в этом забытом Богом месте у нее появился первый настоящий друг…

Мустафа– одно из самых светлых воспоминаний ее пленения. Веселый парень, такой современный и жизнерадостный. Он только окончил Дамасский университет по специальности «Английская литература». Вернулся домой на каникулы перед тем, как попытать свою судьбу в столице и поискать работу. Но вдруг начался этот кошмар…Мустафа примкнул к людям Диба тогда, когда его родные погибли под завалами дома, разрушенного правительственным авианалетом на родную деревню. Их дом находился на линии боестолкновений. Просто вот такая неудача. Такое бывает на войне. Политики сухо называют это «сопутствующий ущерб».

Мустафа помнил этот день, как вчера он как будто нарочно поехал в Дамаск накануне– решить вопрос с квартирой. Хотели снимать ее с другом на пару, чтобы было дешевле…Он почувствовал, что– то произошло, когда два часа подряд не мог дозвониться до родных–  мать сходила по нему с ума, трезвонила постоянно, по десять раз в день, тратила на мобильный едва ли не больше, чем зарабатывал их бедный старый отец… На третий час удалось дозвониться до дяди, живущего в другой части деревни…Он уже знал, что произошло и благодарил Аллаха, что тот послал Мустафу в Дамаск и уберег от участи других членов семьи– так молитвы матери, по его словам, даровали ему жизнь…Но Мустафа знал, что хотя он тогда и оказался далеко от своих родных, он умер вместе с ними…Его душа оказалась погребенная где– то там, под обломками их скромного, но такого родного и уютного дома…Для него перестал существовать здравый смысл. Он больше не жил и был готов уйти из этого мира в любой момент.

Он не любил рассказывать, как попал к Кариму, но все без исключения относились к нему очень по– доброму и с уважением. В шутку ребята называли его –устаз (араб.– профессор). Он все время читал книги, когда не воевал. В них он находил успокоение и словно возвращался в другую жизнь…ту жизнь, к которой его готовили родители…Всегда ласковая тихая мама и скромный отец–  учитель математики в средней школе…Они не были богачами, но хотели дать ребенку образование, способное вывести его на новые высоты…Он не говорил это никому, кроме Влады и Карима, с которым дружил с детства. Отец Мустафы преподавал ему в школе, еще до того, как Карим переехал в Дамаск…

Веселый и жизнерадостный для друзей, но с вечно печальными взрослыми глазами Мустафа…Когда Влада узнала его, он был ранен в ногу и не мог воевать, пока не восстановится. Он отказался уезжать в Триполи на лечение и просто попросил пересидеть в доме Карима, к которому был очень привязан. Когда Карим пообещал Владе, что будет ее выпускать на прогулки, он сразу подумал, что Мустафа сможет составить ей компанию– и защитить, и присмотреть…

Иногда, когда Карим не был занят, он сидел в саду вместе с Владой и Мустафой. Они смеялись и непринужденно болтали. Мария Павловна приносила кофе, и о грустной жизни вокруг них напоминали только постоянно заряженные автоматы ребят. А еще у Мустафы был классный фотоаппарат. Он делал фотографии всего на свете, в том числе и их бесед, а когда Влада тушевалась и говорила, что слишком плохо выглядит для фото, он знающе улыбался и отвечал, что в таких снимках и есть истинная жизнь. Они живые, а не мертвые…

Влада любила их беседы. В такие минуты ей казалось, что пессимистичных сценариев для Сирии можно избежать…Ведь такие хорошие ребята, какие есть с обеих сторон этого глупого и бессмысленного конфликта, смогут сесть за стол переговоров и договориться… Но звуки непрекращающихся канонад возвращали ее из мечтаний на землю…

Они болтали часами. Но почти никогда о революции. Так продолжалось пару недель. Мустафа почти поправился и рвался в бой, но Карим все еще сдерживал его. Они говорили о детстве, о популярных сирийских приколах и анекдотах и просили Владу рассказать что– нибудь о России… Особенно всех интересовали морозы и медведи. Карим при этом все время сводил разговоры к русским блондинкам, видимо, желая раздразнить Владу, но она его попытки воспринимала спокойно и с удовольствием рассказывала о неземной красоте русских девушек, до которой ей как до луны. Он лишь улыбался, не пытаясь ее разуверить в этом, и с лукавым блеском в глазах произносил – когда мы освободим эту землю, заведу себе русских гурий… И ее этот факт иногда задевал…Мустафа же со всей искренностью говорил, что хотел бы потом жениться на русской. Он рассказывал о повестях Чехова и романах Достоевского, думая, что его героиня сойдет со страниц классики, и Влада не хотела его разочаровывать, потакая этим фантазиям.

Наблюдая за их общением, Карим сам себе усмехался, что познакомить их с Мустафой, пожалуй, было самым правильным решением в отношении Влады с момента ее появления в его жизни. Девушка ожила, как казалось, оттаяла. Она уже не смотрела волком на Карима, может быть, даже взглянула на него другими глазами, в которых он ненароком ловил женский интерес. И эти скрытые, едва заметные женские флюиды были для него куда приятнее и ярче, чем самые откровенные, приторные заигрывания других женщин… Он больше не пытался сломать ее сопротивление, избрав другую тактику дистанцирования и флирта. Но все еще верил, что их история может закончиться взаимностью. Словно не было между ними всей той грязи и тяжести, словно они были юными студентами, далекими от тривиальных пошлостей, преисполненными оптимизма и стоящими на пороге зарождения светлых чувств. Так говорил он себе, всякий раз, когда рука предательски тянулась к ручке двери их смежной комнаты в поисках той, кто не давал покоя его сну…