— Сонечка, родная моя, ты приехала! — голос Юльки звенел от радости.

— Я не одна. Илья приехал, чтобы стать свидетелем венчания родителей, — грустно улыбнулась Соня.

— Боже мой, сыночек! — бросилась к нему Юлька, с любовью глядя в его бодровский прищур глаз, делавший его так похожим на своего отца. — Как тебе это в голову пришло, Соня?

— У меня давно это в голове сидело и покоя не давало. Теперь уже никуда не денешься, дорогая. Мы все хотим приобщиться к таинству венчания.

— Да я только и мечтаю об этом, — горячо убеждала подругу Юлька.

— Стараюсь в это верить, — с легкой иронией произнесла Соня.

— Ну что же я стою? Проходите, раздевайтесь, мойте руки и за стол, — засуетилась Юлька.

После сытного обеда подруги долго сидели на кухне, разговаривая о жизни, о дальнейших Юлькиных планах, о вставшей на ноги Олесе.

— Поверить не могу, что ты решила уйти из «Аэрофлота», — поразилась Соня.

— Да. Окончательно решила. Моя книга подтолкнула к этому решению.

— Твой роман удивителен. В нем столько чувств и искренности, что, читая некоторые страницы, я плакала.

— Это для меня стало своеобразным трамплином к будущей жизни. Я поняла, что есть еще другие прелести помимо полетов.

— Расскажи мне, как ты пришла к этому. Мне хочется так много от тебя услышать.

— Это будет долгий рассказ.

— Я готова слушать тебя вечность.

— Понимаешь, стремительный ритм жизни, без которого в «Аэрофлоте» просто не выживешь, отнял что-то другое, хрупкое и нежное. Яркие краски экзотических стран. Заманчивые путешествия на далекие острова. И все необычное, неописуемое, несказанно восторженное отнимало взамен покой, прелесть тихого общения и уютного одиночества. Немногие из наших девчонок-стюардесс мечтают об уютном домике в деревне, милых детишках и благовоспитанном муже. Я часто ставила себя на их место и задавалась вопросом, а стала бы я чувствовать себя на вершине блаженства, имея все это, и давала отрицательный ответ. Как жаль, что только в середине жизни, а для некоторых гораздо позже, раскрываются простые истины.

— Я думаю — истины чаще раскрываются для человека в конце жизни, — заметила Соня.

— И такое бывает. И вот красота уже поблекла. И силы уже не те. И тонус понижен. И жизненные приоритеты поменялись. И вдруг понимаешь, что счастья-то настоящего и не было. Были блики солнечные, яркие, сжигающие, но всего лишь блики. Всполохи. Взрывчики. А теперь все чаще хочется тишины, тихой радости и спокойного счастья. Материальные блага, к которым я столько лет стремилась, так же, как и мои коллеги, стали казаться второстепенными. Баснословное богатство, о котором мечталось в юности, уже не греет душу. Хочется просто пожить по-человечески, имея нормальный достаток, позволяющий учить детей и достойно существовать. Жить в своем доме близ озера и без надрыва и печали созерцать серебристый плеск ряби на воде и кормить из рук живущих там лебедей. Хочется лежать на широком летнем лугу, раскинув руки, и смотреть на радугу на влажной синеве неба, и с замиранием сердца наблюдать «умильную таинственную прелесть».

— Юлька, родная моя, — с чувством обняла ее Сонечка. — Как мне не хватает тебя порой. Ты удивительный романтик.

— Я многое поняла, встретив одного человека, — опустила глаза Юлька.

— А как же Стас? — вскинула удивленные глаза Соня.

— Ты не поняла. Стас — это моя первая и единственная любовь. Но человек, с которым я познакомилась, придал мне силы и уверенности в этой жизни. Я поверила в людей, поверила в то, что мужчина может быть предельно честным и нравственно чистоплотным. И главное, что я теперь знаю — женщина может быть любима мужчиной в любом возрасте. И сама способна любить. Я чуть голову не потеряла. Не надо было Стасу уезжать от меня. Я не могу жить без любви. Не могу жить вне той атмосферы обожания, тепла и нежности, в которую уже однажды окунулась. Знаешь, что сказала мне умирающая мать Андрея — истина в любви, и жаль, что мы понимаем это слишком поздно.

Сонечка ничего не ответила. И только в ее светло-карих с зелеными крапинками глазах появилось такое неземное, нечеловеческое выражение тоски, что Юльке стало страшно.

Метель заметала дороги в скверах и парках, и Юльке пришла в голову мысль, что этот заснеженный день венчания напоминает ей пушкинскую «Метель», когда настоящий жених сбился с дороги, а к невесте в церковь приехал совсем посторонний человек, и в дальнейшем между ними возникло настоящее чувство. На мгновение, словно в дымке, перед ней появился образ Парамова, его добрая улыбка чувственных губ, его печальные глаза, в которых не было укора. Они светились бесконечной нежностью. «Прощай, — мысленно прошептала Юлька. — И вспоминай иногда обо мне». Он жил в придуманном ею параллельном мире, куда она так стремилась, где укрывалась от земных невзгод. И идеализированный Парамов тоже был придуман ею. Только сейчас Юлька поняла, что реальный мир, в котором она живет, может быть лучше и прекраснее другого, призрачного мира.


Как давно не видела Юлька такой радости в глазах мужа. Радости, сжигающей все лишнее, все ненужное на пути. Радости, которая высветила все лучшее, что было сокрыто в нем, и теперь это лучшее сияло солнечными бликами.

Они держались за руки, когда батюшка читал молитву над ними, и, волнуясь от сознания всей важности происходящего, часто путались и делали не то, что им говорилось. Процесс венчания и старые, как мир слова, которые произносились в их честь, произвели такое сильное воздействие на супругов, что пальцы их вздрагивали, когда они обменивались кольцами. Счастливые лица их детей, присутствовавших при церемонии, озаряли все вокруг своим сиянием. Как только все закончилось, Олеся, Олег и Илья первыми бросились поздравлять их, целуя, обнимая, говоря какие-то добрые слова, смысл которых не доходил до сознания супругов.

— Детка моя, теперь ты со мной навсегда? — спросил Волжин, выйдя из храма и понемногу приходя в себя.

— С тобой до конца жизни, — тихо сказала Юлька, ощущая тепло его ладони, сжавшей ее пальцы.

Волжин порадовался за себя и за жену, держа в руках первый изданный Юлькин роман.

— Детка, мне и в голову не приходило, что ты у меня такая талантливая. За такой короткий срок, да еще без отрыва от работы, да вдали от мужа сотворить подобное!.. Уму непостижимо.

— Это только проба пера. Не хвали меня слишком. Может, именно ты будешь первым, кто начнет меня критиковать. Большинство наших проводников говорят, что это женское чтение.

— В любом случае я прочту и откровенно выскажу свое мнение. Теперь ты запросто сможешь сменить сферу своей деятельности. Теперь у тебя есть увлечение, и надеюсь, оно даст свои плоды.

— Стас, только не говори так сухо, — мягко улыбнулась Юлька, опасаясь, что он снова заведет речь об уходе с летной работы и спугнет то трогательно-романтичное чувство, которое ее охватило.

— Тогда идем в душ, а затем в постель, — обнял ее Волжин и с нежностью поцеловал в беззащитный уголок губ.

Они лежали рядом, почти не касаясь друг друга, и каждая их клеточка и каждая их мысль были заполнены чистотой и нежностью.

— Стас, прости меня за все, прости, — положила она золотоволосую головку к нему на грудь и тихо вздыхала. — Я исправлюсь, я обязательно исправлюсь.

— Мне не за что тебя прощать, детка, — пытался успокоить ее Волжин. — Я же все понимаю. Человеку нужна любовь, и не только к другому человеку, но и к природе, к дому, к жизни, к тому, чем он занимается. Жизнь сложна, но если истина открывается тебе, то постичь эту жизнь несложно. Сложнее упрощать, чем усложнять. Упрощать — великое искусство, так же, как и «прятаться за глупостью — очень умная штука».

— Стас, ты знаешь, моя душа словно сбросила с себя все покровы, желая постичь новое таинство. Я вдруг захотела стать открытой, предельно откровенной перед тобой, совершенно искренней, — сказала Юлька и вдруг запнулась.

— Говори, детка, не молчи. Я тебя слушаю.

— Понимаешь, люди часто употребляют слова, которые я хочу тебе сказать, не задумываясь и так небрежно, что они теряют свою силу. Я не знаю почему, но слова эти утратили свое величие, и их стали произносить, как обычное «Доброе утро», — говорила Юлька, и Волжин видел в темноте мерцание светло-зеленых Юлькиных глаз, согревающих пустыню его души.

— Я не возражал бы каждое утро слышать от тебя эти слова, детка, потому что очень сильно тебя люблю, — касаясь пальцами ее губ, серьезно сказал Волжин. — А теперь произнеси мне их вслух, эти слова, ведь я так давно их не слышал от тебя. Может, я бываю немного грубоват, порой неуравновешен и не понимаю сложной гармонии тонкого мира, в котором ты обитаешь, но одно я знаю, что без тебя погибну. Выживу, конечно, но буду жить, как робот, загрузив себя работой и отойдя от всего земного и неземного, чтобы не думать, не вспоминать, не чувствовать…

— Что ты говоришь такое, Стас! Я же люблю тебя, — прошептала Юлька и заплакала.

— Господи, как же ты живешь с таким нежным сердцем, детка. Я все для тебя сделаю, все, что хочешь. Только не плачь. Я бывал жесток к тебе, часто не понимал, настаивал на своем. Прости меня. Ты не только женщина, ты человек со своими принципами, взглядами, интересами. И нужно с этим считаться. Я это понял. И не надо больше на меня дуться. Я только одного не переживу — если ты сломаешь себя на этой каторжной работе.

— Стас, не мучай себя. Давай обсудим это позже, не сейчас.

— Да, конечно. Прости.

Волжин снимал с нее невесомые покровы, и в душе его поднималась волна неведомой прежде тихой нежности. Ее тело не вызывало былой страсти, а представлялось ему произведением искусства. В нем было все — и горячий шелест лета, и лазурь небес, и свежесть весенней листвы, и багряные краски осени. Она словно сошла с полотна великого маэстро, выписанная фантастическими красками и полная сокровенной тайны, которую он стремился постичь.

— Стас, — шептала она, пробегая легкими руками по его жестким волосам, — я счастлива.


Сонечка с каким-то отрешенным видом и словно наклеенной улыбкой на лице навещала родственников, друзей, знакомых. И если бы те, кто знал ее очень близко, присмотрелись внимательно к Сонечке, то увидели бы в ней признаки внутренней борьбы между жизнью и смертью. И та, что в белом саване, постепенно наступала и пядь за пядью отвоевывала пространство, некогда принадлежащее той, что заразительно смеялась и озаряла все вокруг своим радостным светом.

— Юля, у меня к тебе просьба. Поехали со мной на родительскую дачу в Подмосковье. Я хотела бы пообщаться с тобой наедине, в тишине, среди сугробов и безмолвия, — попросила Соня, как только вернулась из Геленджика, где навещала свою бабушку.

Юльке показалось странной ее затея, но она приняла предложение подруги.

— Стас, я поеду с Сонечкой на дачу. Она, кажется, совсем не в себе. Я должна ее поддержать.

— Я отвезу вас.

— Я сама, Стас.

— Не надо, детка. Дорога очень сложная. Да и за городом может возникнуть необходимость расчищать снежные завалы. Я тебя не представляю с лопатой.

— Но Соня хотела побыть одна!

— Я отвезу вас и сразу уеду. А потом приеду за вами, когда скажешь. Кстати, когда заканчивается твой отпуск за свой счет?

— У меня еще есть три дня, — грустно улыбнулась Юлька.

Стас купил для подруг хорошего испанского вина, фруктов и всякой разной закуски и, оставив их вдвоем, умчался в Москву. Впереди у него было масса работы, которую он теперь выполнял легко и весело. Душа его просто светилась покоем и благополучием. Единственное, что волновало его, это какое-то отчаянное выражение лица Сонечки. С таким выражением идут под пули.

Подруги долго говорили о жизни, вспоминая свое детство, юность, любовь. На какое-то мгновение в глазах Сонечки появился радостный и веселый блеск и вдруг мгновенно потух.

— Юля, как ты считаешь, там, на небесах, душа Луиджи сможет встретиться с моей душой?

— Наверное, — удивленно взглянула на подругу Юлька, и тягостная страшная мысль мелькнула в ее голове.

— Вот и ты не уверена. А я ведь только и живу тем, что мы когда-нибудь встретимся и воссоединимся в вечности. Но это такие сложные, тончайшие и недоступные нашему пониманию миры, что мне кажется, нам никогда не разгадать их тайну. Тайну знает только тот, кто ушел. А ведь мой муж ушел сам, добровольно, и это мучает меня. Ведь мы можем там не встретиться.

— Вы обязательно встретитесь, только еще нескоро. Сейчас не думай об этом. Ты должна жить.

— Я должна была видеть вас со Стасом счастливыми. И теперь, когда вы соединены узами неба, я спокойна. Юля, я что-то чувствую ужасную слабость. Очевидно, простыла, нос заложило. Не смогу, наверное, заснуть с заложенным носом. Здесь есть аптека недалеко.