Георгий Запалов - Неизбежность

— Черное. Белое. Красное. Три цвета моей души.

— Где мои деньги? — Не обращая внимания на её слова, сказал Хозяин. Он испепелял девушку взглядом.

Ангелина  посмотрела на него широко открытыми глазами, и отвела взгляд, куда-то вверх. Снегопад продолжался, то усиливаясь, то затихая. Тёмное небо угрожающе нависло над землёй, и казалось, готово было упасть, и похоронить под собой всё живое.

— Хорошо, я скажу, — обреченно сказала Ангелина и жестом пригласила Хозяина приблизиться. Их лица были настолько близко, что казалось искра взаимной ненависти, вот-вот проскочит между ними.

— Тебе привет, — вдруг сказала она неожиданно ласковым голосом.

— Что? Какой привет? Чего ты несёшь? От кого? — Недоуменно спросил мужчина.

— От Чудотворца. — Медленно произнесла девушка.

Глаза человека с тростью отразили гнев, удивление и презрение одновременно. Игла вошла  до упора в мягкую плоть. Не отрывая взгляда от его лица, она наклонила голову набок, и опустошила содержимое шприца Хозяину прямо в шею. Человек бросил трость, упал на колени, схватился за горло и захрипел. Ангелина повернулась и бросилась бежать. Один из бойцов, выхватил пистолет, и присев на одно колено, начал стрелять. Остальные бросились к Хозяину, который метался в агонии. Боец успел выстрелить три раза, прежде чем Лёва, ударом ноги выбил из его рук пистолет. В этот момент на всей площади одновременно погасли фонари.

В свете одинокой луны были видны лишь силуэты участников этих драматических событий. Все замерли от неожиданности, и со стороны можно было подумать, что Медуза Горгона одарила, некогда великих и отважных воинов, своим смертельным взглядом, и они навеки застыли на месте, превратившись в каменные статуи. В этой жуткой ночной тишине вдруг послышался рев моторов, словно канонада, он приближался все ближе и ближе, пробивающиеся в просветах старых особняков лучи фар и нарастающий гул, говорили о том, что какая-то механическая армада движется к центральной площади Старого города.

Через минуту, случилось то, по сравнению с чем, река вышедшая из берегов или крушение товарного поезда, показались бы просто мелким недоразумением. На центральную площадь ворвались байкеры. Их было много, они были большие, свирепые и походили на викингов. Кожаные куртки, устрашающие шлемы и, главное, это невероятные для снежной зимы их средства передвижения, огромные мотоциклы. Они вмиг заполнили всю площадь. Возглавлял эту угрожающую колону странный человек. Он несся впереди на неуклюжем и явно небайкерском мотоцикле с оторванным глушителем. Это чудо инженерной мысли, ласково называлось в байкерской среде «таракан» и являло собой, собранный неизвестно из чего транспорт, который выпускал огромные клубы чёрного дыма и грохотал так, что воробьи падали с деревьев, а в старых квартирах иногда лопались стекла.

Человек,  который отважно ехал на «таракане» представлял собой  персонаж тоже весьма необычный и не менее грозный, чем та груда металла, на которой он перемещался. Он был невероятно огромен  на вид и полон решимости. Одной рукой  он умудрялся управлять капризным на льду и громким «тараканом», а в другой держал бейсбольную биту. И не просто держал, а, обладая огромной физической силой,  вращал ею над головой, громко кричал, изображая некий воинственный клич вождя какого-то туземного племени. Русский богатырь Илья Муромец со своей булавой и тяжелой кольчугой казался бы просто мальчиком теннисистом, по сравнению с этим Гераклом современного общества. Бархатные штаны со стразами, сияющие в лунном свете и модная куртка с лисьим воротником выдавали в нем личность, несомненно, богемную, а лохматая шапка ушанка из шкуры полярного волка шикарно дополняла этот образ.

— Вольфганг? — Удивленно воскликнул Лёва.

Бойцы противника поняли, что сейчас им придется туго и, сомкнув ряды, открыли по байкерам беспорядочный огонь. Вольфганг направил свой мотоцикл, прямо на врагов и, не сбавляя скорости, врезался в их ряды. Он орудовал бейсбольной битой так умело, а «таракан» наводил такой страх и ужас своим грохотом и видом, что мгновение спустя противник, дрогнул и бросился врассыпную.

Пока угрюмые байкеры отлавливали остатки разбитого наголову врага и аккуратно укладывали их на снег, Вольфганг подошел к Лёве и с виноватым видом сказал:

— Простите меня, Лев Валентинович, я снова подвел Вас, я бросил офис и даже не закрыл его. Вы поставили задачу, а я с ней не справился. Маринка начала трезвонить и кричать, как ошпаренная… Я подумал, а вдруг… А, тут еще этот мужик позвонил. Ну, я за ребятами в качалку и сразу сюда.

— Какой мужик? — Спросил Лёва. — С Маринкой-то всё понятно, Стёпа видел, как вы телефонами менялись.

— Да не сказал он, позвонил на городской, я поднял трубку, а он и говорит, Вова, у Прошкина большие проблемы, давай, дуй на помощь, а то совсем пропадет Лев Валентинович. И откуда мужик меня по имени знает? Странно как-то. Я к Маринке пойду, Лев Валентинович, она там, в машине, ждет меня. Простите. Я, правда, хотел помочь.

Вольфганг развернулся и заторопился к машине.

— Вовка! — Окликнул его по имени Прошкин. Вольфганг обернулся. — Спасибо тебе! А мужик-то, который звонил, на словах ничего не просил мне передать? —   Прокричал он вслед уходящему стриптизеру.

Вольфганг остановился, задумался, хлопнул себя по лбу и ответил:

— Точно! Просил. От тезки привет, говорит, передай, лично Льву Валентиновичу.

Фонари на площади зажглись так же неожиданно, как и незадолго до этого погасли. Прошкин оглянулся. Ангелина неподвижно лежала на заснеженной мостовой.

Лёва подбежал к девушке, встал на колени и пощупал у неё пульс на шее. Сердце билось еле слышно. В этот момент Ангелина открыла глаза и показала ему свои окровавленные ладони.

— Видишь, как получается, — произнесла она слабым голосом, — вот это и есть Неизбежность. Прости, я не смогу завтра сходить с тобой в театр. Жаль. Это было бы наше первое свидание. Знаешь, какие у меня любимые цветы? Ромашки.

Снежинки падали на её руки и таяли одна за другой, собираясь в капли. Талая вода смешивалась с кровью и окрашивала красным белый снег под ногами Лёвы. Он молчал. Он не мог ничего сказать. Месть долгое время жила в его сердце. Тысячу раз он представлял момент своей встречи с Ангелом Сна. Знал до мельчайших подробностей, что он скажет, с какой интонацией и выражением лица. Месть — не божье дело. Когда он стоял в церкви на коленях и молил вернуть ему самую дорогую женщину в его жизни, Бог, как ему казалось, отвернулся от него и Лёва отвернулся от Бога. Месть — это блюдо, которое подают холодным. И он готовил его хладнокровно и неотступно. Теперь на его руках умирала та, в которой сошлись Ангел и Демон. Девушка, к которой он тянулся, казалась ему неземной, и исчадие Ада, которому Лёва мстил, мечтая уничтожить, растоптать, и стереть с лица земли. Теперь он опять стоял на коленях, и молча, смотрел в глаза Бога.

— Алина Никольская, ты создал в её лице достойного противника, — переводя дыхание, сказала Ангелина, слабым голосом, — ты просчитал меня. Это единственное, что могло меня зацепить, в этом гнилом виртуальном мире. Красивая девушка с мышлением мужчины. Очень интригующе. Сегодня я хотела забрать её с собой. А вот ухожу одна. Этот шприц. Там была моя кровь. Он предназначался именно для неё. Когда-то он разделил мою жизнь на две половины, на До и  После. Твоя Алина, я не могла её оставить здесь, в реальном мире. Она такая же, как я.  Она была До, и не имела права существовать После.

Лицо Ангелины в свете тусклых фонарей казалось бескровным. Полные боли и отчаяния глаза, смотрели на Лёву. Губы ещё что-то шептали, но сил говорить у неё уже не было.  Прошкин склонился над ней.

— Я солгал тебе про детский дом и про корабль, — виноватым голосом, сказал он, — я хотел подарить тебе мечту, хотел подарить тебе новую жизнь, а в результате отнял всё это. Как всё нелепо и несправедливо.

Ангелина, превозмогая боль, подняла руку и осторожно коснулась его щеки.

— Колючий какой, — прошептала девушка, вглядываясь лицо Лёвы, словно хотела сохранить в памяти его образ, — твой Факин был такой милый, ему очень хотелось верить. Точно так же, как хочется верить тебе. Алину я ненавидела всей душой. Душа питается от крови, мою душу, испортила моя же кровь. Только не надо жалеть меня,  сострадание делает жизнь достойной отрицания. Я была Ангелом Сна в Зазеркалье, а она моим отражением в реальности. Знаешь, почему я хотела, чтобы она ушла вместе со мной? Она дополнила бы, моё несовершенство. Ты думаешь, смерть поглотила бы нас? Нет! Совершенное бессмертно, а это путь в Вечность. Увы, теперь мне не суждено это познать.

Девушке не хватало воздуха. После каждой она фразы переводила дыхание. Прошкин скинул пальто и, бережно закутав в него Ангелину, крепко обнял её, пытаясь согреть. Её голова лежала у Лёвы на плече. Он смотрел в сторону, стеклянными от слёз глазами.

— Прости меня, — еле слышно прошептала Ангелина, — теперь мы знаем, в чём ошибка, но уже слишком поздно. Цинизм и хладнокровие поселились в наших сердцах, а месть разрушила души и искалечила жизни. Меня уже не спасти, но у тебя еще есть шанс выжить, единственный и последний, это… — Лёва почувствовал легкое прикосновение её губ и ощутил горячее дыхание. — Это любовь… — Произнесла на выдохе Ангелина и безжизненно повисла на его руках.

Снег упрямо замедлял движение. Прошкину вдруг показалось, что время остановилось. Девушка была мертва. Её необыкновенные, чёрные и выразительные глаза были широко открыты. Словно зачарованный, взгляд Ангелины застыл в созерцании парящего снега. Он один невозмутимо царил над городом, пытаясь  своим существованием напомнить людям о суете, истине, о скоротечном и вечном. Дрожащей рукой Лёва закрыл ей глаза. Белые хлопья медленно продолжали зависать в пространстве, не обращая внимания, на стоящего на коленях антипикапера, который держал в объятиях тело девушки и опустошенными, полными слёз глазами смотрел в ночное небо. Стон отчаяния вырвался из его груди. «За что же ты меня так?» — закричал Лёва. Сквозь непроглядную мглу и снегопад, он видел глаза Бога. Они смотрели на него по-отечески, как на ребёнка, получившего наказание по заслугам, с жалостью и любовью.

Внушительных размеров байкер, в кожаной куртке, косоворотке и высоких черных ботинках, подошел к Прошкину. Его свирепое лицо украшала длинная рыжая борода, напоминающая хвост лисицы. Он положил Лёве руку на плечо.

— Слушай, командир, мы тут это, в общем…

Лёва поднял голову, и громила увидел его обезумевшие глаза, наполненные слезами. Байкер перевёл взгляд на Ангелину и всё сразу понял. Он медленно снял разрисованный шлем с головы, и глубоко вздохнув, спросил:

— Может скорую вызвать?

Лёва отрицательно покачал головой.

— Понятно, жаль девку, красивая, молодая, жить да жить, — сочувствующе пробормотал рыжий, вглядываясь в её лицо.

— Что у вас там? — Спросил Лёва. — Все живы?

Байкер явно волновался, сосульки на его колоритной бороде позвякивали, как елочные игрушки, он переминался с ноги на ногу и не знал с чего начать.

— С нашими-то все в порядке, — начал он издалека, — Медведю ногу прострелили, да он привыкший, у него с Афгана таких ссадин на туловище, больше чем естественных отверстий. Бизону немного фейс попортили, так ему нос сломали еще прошлой весной, с него не убудет. Сам в рукопашку полез с горцами, кто ему виноват? Испанцу и Клещу тачки конечно попортили, но это уже мелочи. А вот «таракану» кранты. Он и так-то на честном слове держался, а тут Вова твой, несдержанный, оседлал его, да еще на таран пошел на эту нечисть. Если запчасти все найдем, восстановит механик за пару недель. Вот с твоими бойцами похуже будет.

Рыжий замолчал и отвел глаза в сторону. Он был похож на школьника второгодника, получившего двойку, который боится рассказать про это своему отцу.

— Говори уже, — с тревогой в голосе сказал Лёва, — как есть говори, хуже чем сейчас, вряд ли что-то уже может быть.

— Таксист твой, армянский ниндзя, кудесник монтировки отделался парой поломанных рёбер, Док уже его посмотрел, жить будет, а вот мальчишке…, ему на больничку бы надо. Ты бы сам сходил, он вон там, за трибуной, наши с аптечкой откачивают его.

Степан сидел на деревянных ступеньках, прислонившись спиной к задней стене трибуны, покрытой плесенью. Несколько человек суетились вокруг него. Кто-то из байкеров заботливо накинул ему на плечи свою тёплую куртку. Стёпа вытянул вперёд свои длинные и тощие ноги и стонал от боли. Прошкин протиснулся сквозь плотные ряды молчаливых и сердобольных мужиков и схватил Стёпу за руки.

— Стёпка! Брат, ты чего это надумал? — Закричал Лёва. — А? Степан, а ну-ка, прекращай мне это.