– В вашем случае никогда нельзя быть уверенным, но я попробую, – сказал Клим. – Ведите.

Сад и правда был шикарен, узкие неровные тропинки вели вокруг деревьев, которые, соединив свои кроны, делали сад уютным и даже сказочным. Посередине сада стоял небольшой сарай, но какой-то интересной формы. Словно домик Бабы-яги спрятался в сказочном лесу, на миг даже показалось, что он сейчас вскочит на свои куриные ноги и побежит.

– Нравится? – спросила Таша, увидев, что Клим залюбовался домиком.

– Не то чтобы нравится, – ответил он, – но настораживает. Мне страшно спросить: это ваше жилище?

– А еще я пью кровь младенцев, – засмеялась Таша. – Вы слишком хорошо обо мне думаете. Я обычная среднестатистическая разведенка с огромными комплексами и пессимистическими мыслями. Я даже в мыслях не могу представить себя булгаковской Маргаритой, это слишком для меня во всех проявлениях. Перед вами мастерская моего отца, – рассказывая до этого все легко и с улыбкой, на последнем слове Таша запнулась.

– Точно отца? – спросил Клим. – Мне показалось, вы немного не уверены в данном факте.

– Так случилось, что меня воспитывал отчим, которого я до восемнадцати лет считала отцом.

– Что же, родной папаша не захотел видеть дитя, или вы были не очень хорошим ребенком?

– Ребенком я была идеальным, тихим и забитым, который сидит на диване и с утра до вечера читает книжки. Но, как моя мама рассказывала мне, он был человеком слабохарактерным и неприспособленным. Вечно болеющим маменькиным сынком. А еще творческой натурой, которая постоянно искала вдохновения. Бабушка любила своего сына безмерно, этот домик она построила на заказ для мастерской. Да что там, и участок этот был куплен специально тоже для его творческих мук. Смотрите: деревья были посажены по кругу.

Дорожки действительно шли по кругу, опоясывая домик кольцами из деревьев.

– Задумка была такая, что в домике не будет слышно никакого шума и её любимый и талантливый сынок сможет творить.

– Так вы впоследствии, я так понимаю, познакомились всё-таки с родственниками?

– Нет, не случилось, отец умер в тюрьме, а через три года скончалась бабуля, видимо, предполагая свою смерть, она за год написала завещание на меня, где оставляла все мне. Так я и узнала, что у меня был родной отец, к сожалению, уголовник, и бабуля, говорят, хороший человек.

– Тогда откуда столько информации о них, о саде, о деревьях? – удивился Клим, он подошел поближе к избушке и стал рассматривать её через окна.

– Ирма рассказала, она дружила с бабулей, иногда даже жила у нее. Её отец пил, вот она и спасалась у соседки.

На двери избушки висел большой амбарный замок.

– А можно посмотреть, что внутри? – спросил Клим. Он сам не мог понять, что его тянуло туда, внутрь этого странного дома.

– Ключ дома, – замялась Таша, – а нам надо к гостям. Давайте в следующий раз.

– Обещайте, – сказал Клим. – А еще мне необходимо посмотреть клетку сбежавшего суслика, если вы не против.

– Вы знаете, её сегодня разобрал Марк, а собрать не смог. – Смутилась Таша.

– Интересно, – сказал Клим, – зачем ему это было нужно?

– Не знаю, – пожала плечами Таша, было видно, что ей действительно безразлична эта тема. – Сказал, что хотел посмотреть, как устроена.

– Клим Январь, – послышался голос Ирмы, – к вам тут пришел молодой человек. Я, конечно, посадила его за стол с гостями, но хотелось бы вашей рекомендации, вдруг он спрашивал вас, чтоб побить, иногда вы вызываете такое желание.

– Вы знаете, Ирма, я не удивлюсь, как он представился?

– Дмитрий Арбенин, – ответила она.

– Не переживайте, он безобидный, максимум – это выиграет у вас в шахматы, – успокоил её Клим.

– Я не играю в эту скучную игру.

– Тогда вам вообще волноваться не стоит – вы для него не интересны.

– Это кто еще кому не интересен, – обиженно пробубнила Ирма, напоследок бросив: – Таша, кстати, к тебе с работы пришли, просят вернуться, ты что, убила Жукова?

– Нет, – совершенно серьезно ответила Таша.

– Года три точно Жуков вас больше не потревожит, – сказал Клим уверенно.

– Что случилось?

– Что и должно было случиться, – сказал он. – Рано или поздно его поведение должно было привести к трагедии – он ударил собственного сына ножом.

– Ой! – вскрикнули обе девушки.

– Не бойтесь, рана не смертельная, сейчас уже все хорошо, – успокоил их Клим, и они направились к гостям.

А Таша подумала, что ей не хочется туда, здесь, среди деревьев, последние пять минут она была счастлива. Счастлива так, как не была никогда в жизни, счастлива по-настоящему.

* * *

Этого не может быть, потому что просто не может быть. Эти курицы из бутика уверяли, что платье единственное в городе, но сейчас Жуля видела перед собой нищебродку Ташку Петрову, которая просто не может позволить себе поход в бутик, в точно таком же платье. Плюс ко всему на этой корове была шляпа, в точности как на голове Жули. Ситуация требовала немедленного решения, но Джульетта, привыкшая блистать, растерялась. Ужасная выскочка Ташка Петрова обскакала её в очередной раз. Дополняло ужас происходящего то, что платье сидело на полноватой Ташке лучше, чем на ней, и это было заметно не только окружающим, но бросалось в глаза и самой Жуле.

– Ой, – смутилась Таша. – Я могу переодеться, – после долгой паузы, которая повисла в воздухе, сказала она.

– Не думаю, что это хорошая идея. – К их молчаливой компании присоединилась красивая женщина и улыбнулась так, как могут только уверенные в себе бизнесвумен. Жуля общалась в этих кругах и знала этот оскал, им обладали только деловые женщины, способные сами зарабатывать себе на «Картье». – Гости уже заждались, – сказала красавица и протянула по-мужски руку.

– Ирма.

– Джульетта, – махнула она головой.

– Приятно познакомиться, Платон, – сказал муж и поцеловал руки растерянной хозяйке и её подруге.

Она не успела отойти от шока от одинаковых платьев, как увидела его. Её пальцы вмиг стали мокрыми, а пот предательски потек по вискам. Предательская мысль «бежать» стучала в голове, не позволяя держать лицо так, как умела только Жуля, – безразлично, достойно и немножечко надменно. Сейчас же на большую компанию смеющихся за столом людей смотрела раздавленная и испуганная женщина сорока лет.

Ей показалось, что, встретившись с ней взглядом, он отреагировал на нее. Узнал? Хотя нет, он не мог узнать, или мог? Что делать?

– Платон, мне резко стало плохо, поедем домой, – прошептала Жуля мужу на ухо.

– Мы остаёмся здесь, твое платье не повод быть уродами, – тоном, не терпящим возражений, сказал супруг. Он так разговаривал с ней редко, возможно, раз пять за всю их долгую жизнь. Обычно это касалось ситуаций, когда Жуля лезла своим курносым носиком в его работу. Такой тон означал, что решение принято и не подлежит обсуждению. Жуля бы, конечно, удивилась, если бы не была так напугана и расстроена происходящим вокруг, тому, что её муж, потомственный бизнесмен, который не только сохранил довольно приличный бизнес отца, но и преобразовал его в настоящую империю, вдруг ни с того ни с сего не захотел показаться уродом. Обычно ему было все равно, а в редких случаях он вел себя так специально, потому что считал это забавным. Но и так невеликие мозги Джульетты сейчас не работали вовсе, страх полностью парализовал этот и без того неглубокий процесс.

Жулю накрыл ужас, она поняла, что ей придется провести этот вечер за столом с убийцей.

* * *

Таша была уже не рада этому вечеру, хотя готовилась не меньше, чем к Новому году: и прическа, и чудесное платье, подаренное Леськой и Чеховым, и невероятное предвкушение праздника. Но все было словно специально сплошным разочарованием. Одинаковые платья с Жулей, этот противный Клим, который вцепился в одноклассницу, как она только пришла, и не отпускал, постоянно на ухо задавая той какие-то вопросы. Правда, Жуля не отвечала ему взаимностью, а, похоже, наоборот тяготилась этой компанией. «Так тебе и надо, – думала Таша, когда в очередной раз Джульетта бросала неодобрительный взгляд в сторону Клима, – примитивный, как все мужчины, увидел красивую фигуру – и туда же». От этого она почему-то чувствовала себя обманутой, словно ей что-то пообещали, что-то очень хорошее, а дали ананас. Этот фрукт Таша также не любила, потому как, попробовав первый раз его и изумившись яркому вкусу, она получила аллергический шок и её еле откачали.

Противный Ленчик, пришедший сказать, что ей можно возвращаться на работу, тоже раздражал до неимоверности. Словно не было других сотрудников, способных рассказать эту счастливую новость. Да и говорил он её – будто отговаривал, мол, два раза в одну воду не войти, главный теперь все равно на нее будет смотреть с подозрением, лучше бы вообще сменить место работы. Но резко ставшее плохим настроение само ответило коллеге.

– Я вернусь, Лёнчик, обязательно вернусь, и теперь уже не буду бояться, и молчать больше не буду.

Тот, видимо, поняв, что её переубедить не получится, молча сидел в беседке, с интересом поглядывая на гостей. Вообще-то его никто к столу не приглашал, он сам сделал такой выбор, что раз уж зашел, почему бы не перекусить. Чувствуя себя в чужой компании вполне комфортно, он завязал в хвост свои засаленные волосы и поглощал с аппетитом стейки, что пожарил на гриле Марк.

Отдушиной в данном вечере, впрочем, как и во всей жизни Таши, была Леська. Она устроила целое представление, подключив к этому Чехова. Этот старичок с интеллигентной бородкой как-то уж очень органически вписался в их женскую семью, словно был там всегда. Таша понимала, что за историей на мосту стоит большая трагедия, и не лезла туда. Сейчас же, исполняя роли, данные ему режиссёром в лице Леськи, он был счастлив, глаза его светились, и где-то на их дне Таша не увидела отчаянья, какое было на мосту. Концерт был в самом разгаре, уже выступили Леська с Чеховым, а Ирма очень проникновенно прочитала Бродского. Вообще в их семье это было заведено: на праздники они устраивали друг для друга выступления, хлопали и смеялись, но для такой большой компании это было впервые. Похоже, концерт нравился, родители Клима, в отличие от него, были людьми коммуникабельными и вовсю хлопали и кричали «браво», не отвлекаясь, как он, на всяких стареющих дюймовочек.

– Следующий номер, – выступая еще и в роли конферансье, объявил Чехов, – романс собственного сочинения в исполнении Натали.

Таша даже сразу не поняла, что это про неё, и отрешенно зааплодировала вместе со всеми.

– Мам, давай «Мы совпали», – сказала Леська, приглашая её на импровизированную сцену. Первой мыслью было отказаться, настроение не то что ноль – оно стремительно уходило в минус, и петь такую песню, песню о мечте, возможно, самой сокровенной мечте, не хотелось. Подняв глаза, она увидела смеющееся лицо Клима, он словно говорил ей: ну-ну, толстуха, попробуй спой. Естественно, не ожидая от её пения ничего особенного. А Таша знала, что она особенная, всегда знала, только тринадцать лет назад взяла и забыла об этом, казалось, что навсегда. Неизвестно почему, но именно сейчас ей захотелось вспомнить и доказать, в первую очередь себе, что она самая особенная из всех особенных.

Решительно встав, она прошла на сцену, взяла свой инструмент, с которым не расставалась, он давал силы ей выживать. Только сейчас она поняла, что, оказывается, именно он помогал ей все время не забывать, что она особенная. Вспомнив душой, именно душой эту песню, перебрав пальцами струны, она запела:

– Мы как пазлы совпали гранями,

Неожиданно и легко.

Я боялась уже, что с ранами

Не почувствую никого.

Мы совпали с тобою мыслями,

Улетающими в небеса.

Мы совпали с тобою числами,

Даже стрелками на часах.

Мы совпали с тобою музыкой,

Сладким привкусом на губах.

И слезинка матовой бусинкой

Оказалась в твоих руках.

Мы совпали, возможно, поздно,

Паспорт вторит: немолода.

Но твердят мне тихонько звёзды:

«Лучше поздно, чем никогда».

Голос её улетал вверх, к звездам, которых было на небе так много, словно кто-то рассыпал коробку, полную страз. Слова и мелодия переплетались там и спускались обратно, в уютный сад. Гости заворожённо слушали Ташу, словно её пение могло изменить мир, спасти кого-то или подарить счастье. Когда она закончила, то стояла звенящая тишина, казалось, что даже на мгновение было слышно, как где-то глубоко в саду закричал их потеряшка Дуса. Опомнившись от бурных аплодисментов, Таша интуитивно посмотрела на Клима, где-то она читала, что в психологии есть такой тест. Когда человек смеется либо когда его хвалят, он смотрит на самого главного человека в его жизни, того, кто ему не безразличен. Этот факт всплыл в памяти, и Таша сразу покраснела, засмущавшись собственных мыслей. Но кровь прилила к лицу еще больше, когда она увидела выражение лица Клима, там больше не было высокомерия, прямо противоположное чувство сейчас читалось на его лице – восхищение.