Может, сделать вид, что он не совсем понимает, к чему клонит отец, столь резко меняя тему разговора? Но Алекс чистосердечно сказал:

— Полагаю, за это нужно благодарить старинный скандал. Выполняя просьбу бабушки, я познакомился с Эмилией. Этого было достаточно.

Мимо прошел грум, держа на поводу жеребенка; он почтительно опустил взгляд, склоняя голову, а молодой конь тем временем мятежно взбрыкнул, недовольный уздой. Отец выглядел отстраненно, как всегда, но ворчливо признал:

— Она красива. Очень похожа на мать.

— Вы знали ее мать?

— Что тут удивительного? Разумеется, я ее знал. Хатауэй со всеми его грехами все-таки граф. Мы вращаемся в одних и тех же кругах.

— Кстати, его дочь согласится с тобой, что он небезгрешен. — Алекс наблюдал, как хищная птица, судя по грациозному полету — ястреб, села на ветку дерева. Небо было до невозможного голубое, ни одного белого облачка. — Хатауэй то не замечает ее совсем, то пытается контролировать каждый шаг. На всякий случай, если вы не догадались, скажу: мне решительно указали на дверь, когда я просил у него разрешения жениться на ней.

— По крайней мере его мнения ты спросил.

Иногда суровость отца просто ранила.

— Мне почти тридцать. Вы полагали, что я должен просить у вас позволения?

Немного помолчав, отец вздохнул и пожал плечами. Они вместе зашагали от хозяйственных построек к садам.

— Неприятно признавать, но тут ты совершенно прав. Я так привык принимать решения за всех и каждого! Иногда мне кажется, что имею на это право, а ведь это не так.

Любопытное откровение от человека, который почти не делает признаний. От аристократического профиля отца веяло холодом. Они шли бок о бок.

— Ваше отвращение к Хатауэю не должно отражаться на отношении к Эмилии, вашей невестке. По крайней мере я на это надеюсь. Она очень беспокоится — и ее можно понять, — что вы невзлюбите ее лишь потому, что она дочь своего отца. Я пытался убедить ее, что вы сможете рассудить по справедливости.

— Вот как? — Отец, казалось, даже развеселился. Вот уж редкость! — Прибегаешь к лести, чтобы пробудить во мне родственные чувства? Понятно.

— С радостью — если это подействует. Ее счастье для меня очень важно.

— Тогда так тому и быть. — Лаконичный, но такой веский ответ. Во время разговора отец сохранял спокойный, невозмутимый вид. Но Алексу еще предстояло удивиться. Как только они оказались на краю сада, отец вдруг остановился и поднял голову навстречу теплому утреннему солнцу.

— Хатауэй может отомстить.

Алекс тоже остановился.

— Вполне. Я женился на его дочери вопреки его запрету. Воздержусь от наивных ожиданий, что при следующей встрече он улыбнется и дружески пожмет мне руку.

— Ты не понимаешь.

Герцог, всегда такой бесстрастный, наверное, имел основания так говорить. Его лицо приняло страдальческое выражение, которого Алекс никогда у него не видел. Он осторожно ответил:

— Нет, сэр. Очевидно, не понимаю. Может быть, вы объясните?

— Он может открыть ей правду. По крайней мере правду, какой он ее видит.

Да, это было бы как холодный дождь на голову, Алекс едва не произнес этого вслух. Вместо этого он спросил:

— Какую правду?

Неподалеку стояла резная каменная скамья, под кустом, который уже покрылся розоватыми бутонами. Рядом красовалась статуя Купидона — надо же, какая ирония! Отец жестом указал на скамью и веско добавил:

— Думаю, нам следует присесть.

— Неужели я рискую не устоять на ногах? — Не дожидаясь ответа, Алекс сел, вытянув перед собой ноги, и удивленно взглянул на отца. Тому явно было не по себе.

— В наших жилах течет королевская кровь. — Отец устроился рядом, прямая спина, надменное лицо. — Один из твоих предков — Вильгельм Завоеватель, и…

— Прошу прощения, — довольно грубо перебил Алекс, — какое отношение это имеет к нам с Эмилией? — Впрочем, он уже начал прозревать в этой мрачной трясине невежества, понял, что ему не хватает какого-то важного звена. — Если вы насчет того, что она мне не пара, то не трудитесь.

— Нет. — В утреннем свете лицо отца приняло почти человеческое, страдальческое выражение. Элегантный даже в сельской глуши, сдержанный и неприступный, сейчас он был тих и спокоен, как никогда. — Я только хочу напомнить, что на древе нашей родословной есть имена самых выдающихся людей английской истории. Тем не менее даже знатнейшие и благороднейшие семьи могут хранить свои мрачные тайны.

— Да, у меня сложилось такое впечатление, — сухо заметил Алекс. — Вы хотите поведать мне, что тайна семьи Сент-Джеймс действительно существует?

Складки вокруг отцовского рта залегли резче.

— Ты уже знаешь часть истории Анны Сент-Джеймс и Сэмюела Паттона, третьего графа Хатауэя.

— Да, я знаю, и притом немало. Я прочел некоторые письма из их личной переписки. Кто-то взял на себя труд посылать и мне, и Эмилии их любовные письма, по одному за раз.

Лицо герцога вытянулось.

— Кто-то? Ты не знаешь, кто их отправлял?

— Нет. — Подул приятный ветерок, ероша Алексу волосы и напоминая, какое утро он обещал Эмилии. — Однако я полагал, что всеведущая бабушка могла бы догадаться, поскольку именно с нее и началась эта драма. Разумеется, я не возражаю против того, что в итоге вышло, но мне кажется, что кругом меня кусочки головоломки, которую я никак не могу сложить.

— Она не станет тебе подсказывать. Поверь.

— Мне кажется, — усмехнулся Алекс, — это все равно что штурмовать Адрианов вал. Древний, но упрямо торчит на месте…

— Я не могу объяснить, откуда письма, но могу свести кое-какие концы, чтобы тебе помочь. — Вытянувшись в струнку, отец невидящим взглядом смотрел на обширные террасы садов в великолепном убранстве весеннего цветения. — Итак, ты желаешь счастья жене. Это похвально. Но к сожалению, есть некое ужасное обстоятельство, с которым тебе придется столкнуться, когда ты — я думаю, это должен сделать ты, а не ее отец, — расскажешь ей, что твой дедушка убил ее деда.

— Я знаю про дуэль, — признался Алекс, — но ей еще не рассказывал. И все же я думаю, учитывая, что Эмилия его вообще не знала, она…

— Поймет? Не уверен, что даже я могу это понять.

Где доказательства этому мрачному заявлению? А вокруг — солнечный свет, напоенный цветочными ароматами воздух, зеленое море парка. В такой обстановке верить отцу казалось просто невозможным.

Но отец продолжал бесстрастным тоном, тщательно подбирая слова:

— Отец утверждал, что это была дуэль. Паттоны уверены, что это было убийство. Как я уже напомнил, мы — наследники чести и славы наших предков за восемь веков их истории. Невероятно, чтобы мой отец просто взял и застрелил Хатауэя в приступе ярости, узнав о позоре сестры. Но свидетелей нет, есть только его слово. Твоя бабушка говорит, что безвременная смерть Анны в столь юном возрасте стала первым звеном в цепи последующих событий. Очевидно, мой отец и Хатауэй прежде были друзьями. Так граф и познакомился с Анной.

У Алекса перехватило в горле, но он сумел спросить:

— Секундантов не было?

— Ни единого. Я был слишком молод и мало что помню, да мне бы и не рассказали. Влияния отца хватило, чтобы замять скандал из-за того, что Хатауэй обесчестил его сестру. Леди Хатауэй вряд ли хотела публичной огласки, так что все держали в тайне, насколько было возможно. Вот и все, что мне по сей день известно.

Итак, обе семьи погрязли в обмане! Потребовалась долгая минута, чтобы осознать разнообразные последствия этой лжи, но у Алекса было такое чувство, что отец прав. Будет нелегко объяснить Эмилии, что их деды вступили в смертельную схватку. Вероятно, именно поэтому он до сих пор ничего ей не сказал.

Снова тема «влюбленных под несчастливой звездой». Как он устал от этого! И при чем здесь ключ, черт подери?

Александр задумчиво произнес:

— Мне становится ясно, в чем причина раздора между вами и отцом моей жены. Ваш отец убил его отца, и не в честном поединке, как я раньше предполагал. Обстоятельства его смерти вызывают сомнения… Многие ли мужчины, пережив подобное, сумели бы сохранить симпатию друг к другу?

— Его отец воспользовался неопытностью юной сестры моего отца. Скажи, чего еще он заслуживал, если не воздаяния за сей чудовищный проступок?

С подобным заявлением Алекс согласился бы всем сердцем, будь он сторонним наблюдателем. Но у него был свой интерес, да еще какой!

— Я прочел письма. У них была любовь.

— При чем тут любовь? — сурово оборвал отец. — Она только начала выезжать в свет, а он был женатый человек.

— Вы полагаете, что можете приказать сердцу? — Алекс невольно повторил слова Майкла. — Над любовью никто не властен. Иначе я не выбрал бы девушку, против которой ополчилась моя семья.

После недолгого молчания отец невозмутимо заметил:

— Действительно, я бы желал ей другого отца… кого угодно, право же! Но меня это задевает гораздо больше, чем других членов семьи. Оба твоих брата, кажется, совершенно очарованы. И Диана вдруг напустила на себя вид доброй невестки — тут меня не проведешь. Помимо красоты, у твоей жены есть умение нравиться.

Кажется, впервые в жизни отец и сын разговаривали по душам. Хоть что-то доброе в их невеселом положении.

— Она… другая. — Алекс улыбнулся. — Настоящая — вот самое правильное слово. Сначала я вместе с Эмилией негодовал: как Хатауэй смел заточить ее в загородном доме, забыв о ее существовании?! Теперь я ему благодарен. Она лишена притворства. Эмилия знает, что собирает дань всеобщего восхищения благодаря красоте, положению в обществе и солидному приданому. Но она достаточно умна, чтобы понимать: ни один из этих атрибутов не отражает истинной красоты женщины.

— Слова ослепленного любовью…

Безумно влюбленного, да! Разве это грех? Разве он пытается уйти от реальности, от того, чего требует создавшееся положение? Нет.

— Я счастлив, — спокойно сказал Алекс, — и не собираюсь отказываться от счастья ради застарелой вражды двух семей, которые, похоже, ведут необъявленную войну!

— Необъявленную? Тут ты ошибаешься, сын мой. — Отец встал, внимательно глядя на Алекса. Его лицо снова скрылось за привычной маской высокомерного патриция. — Линия фронта определена много лет назад.


Эмилия поблагодарила лакея, который провел ее до дверей личных покоев герцогини. Расправив плечи, она вошла в гостиную. Дверь за ней мягко затворилась.

Она очень надеялась, что ей предстоит отнюдь не словесная перепалка с последующим церемонным отступлением. За то небольшое время, что Эмилия провела в свете, она уже научилась распознавать признаки, но опыта для пикировки с герцогиней ей явно было недостаточно.

Роскошно убранную комнату заливал солнечный свет. Бархатные драпировки нежно-голубого цвета, тот же оттенок голубого в узоре лимонно-желтого с кремовым ковра; изысканная мебель, как раз на женский вкус. В простенке — огромное зеркало над резной каминной полкой итальянского мрамора, которое делало просторную комнату еще светлее. На одной из стен висел поразительный портрет молодой женщины. Белокурые волосы уложены в виде башни, изящная рука покоится на плече черноволосого мальчика. Они стояли на холме, в обрамлении покрытых густой листвой деревьев.

— Это я и ваш новоиспеченный свекор. — Голос доносился из дверного проема, ведущего в соседнюю комнату, предположительно спальню герцогини. — Разумеется, картина была написана много лет назад, но это одна из моих любимых.

Обернувшись, Эмилия присела в торжественном реверансе. В гостиную вплыла пожилая герцогиня.

— Доброе утро, ваша светлость.

— Поскольку вы, очевидно, теперь моя внучка, нет нужды держаться столь официально, леди Эмилия. Прошу садиться.

Прохладный тон, четко произнесенные слова не сильно обнадеживали, однако Эмилия выпрямилась и присела на оттоманку, обитую тканью в цветочный рисунок. Герцогиня предпочла стул напротив — похоже, это было ее привычное место. Между ними стоял столик, столешница которого была инкрустирована перламутром. Незамедлительно явилась горничная и поставила на стол маленький поднос с крошечными чашечками и фарфоровым чайничком.

— Обожаю пить по утрам шоколад, — сообщила герцогиня.

— И я тоже, ваша светлость.

— Вот как? Значит, тут мы сходимся. Будете разливать?

— Разумеется. — Эмилия поспешила выполнить ее просьбу. Руки немного дрожали, но она сносно справилась с трудной задачей и подала герцогине чашку и блюдце.

Бабушка Алекса, безупречная в утреннем наряде из серого шелка, приняла чашку сухими, покрытыми синими жилками руками.

— Вы очень красивы, дитя мое.

«Уже не дитя», — хотелось ей заметить, но она только сказала: