— Супруга? — удивленно обернулась Лесли и увидела того незнакомца из лифта. Он стоял в нескольких шагах поодаль. Официантка приняла его за ее мужа, потому что он уверенно вошел в зал ресторана вслед за Лесли. Он шел как бы с ней. Лесли повернулась к официантке и сказала:

— Это не мой муж.

— О! — смутилась добрая женщина. — Простите, тогда…

— Но…

— Благодарю вас, — сказал мужчина. У него был приятный голос, не слишком густой и не визгливый.

— Но… — опять попыталась возразить Лесли, а официантка тем временем уже скрылась за раскачивающимися дверями в кухню.

Ее попутчик по лифту взял ее за руку. Его прикосновение вновь вызвало то же моментальное наваждение. Ее тело мгновенно отозвалось — как в лифте, когда она старалась протиснуться мимо него, — но не столь остро. Медленнее и глубже. Пока незнакомец вел ее к столику на двоих, она пыталась выровнять дыхание.

— Если она догадается, что мы не имеем друг к другу никакого отношения, то может и не обслужить нас обоих, верно? — промолвил он. — А остаться без еды я позволить себе не могу, уж поверьте.

— Я тоже, — сказала она, и голос ее предательски дрогнул. Не может быть, чтобы Гэрри оказалась права, подумала она. Гэрри? И права? Да скорее луна свалится с небес.

Лесли даже показалось, что звон в ушах — это свист падающей луны. Потом она поняла, что это шумит кровь. Мир лишь слегка покачнулся и вновь обрел равновесие. Ну не может, не может она так реагировать на мужчину — словно горячий, тяжеловесный секс подавил все прочие чувства. Кто угодно — только не она. Не Лесли Клослоски.

Когда они сели напротив друг друга, она заставила себя расслабиться. К сожалению, у нее не получилось сосредоточить взгляд на его лице. Она то смотрела на него, то отводила глаза, опасаясь, что он поймет, какое смятение царит в ее душе.

Возьми себя в руки, женщина! — сказала она себе. И постаралась улыбнуться, но почувствовала, что ее верхняя губа словно приклеилась к зубам, придав ей выражение черепахи Тортиллы. А все Гэрри с ее дурацкими предсказаниями, подумала она. Фраза подруги засела у нее в голове, и теперь голова вела за собой тело. Незнакомец, казалось, ничего не замечал, и Лесли не знала, что ей делать: быть ему за это благодарной или нахамить.

Он сказал:

— Вы американка. И я американец. Майк Смит из Филадельфии. — Он ухмыльнулся. — Кому-то надо носить и такую фамилию.

— А я выросла в Роксборо, — назвала она пригород Филадельфии. Слова наконец стали слетать с ее уст твердо. Она была горда собой. — Я — Лесли Клослоски.

— Мир тесен, Лесли Клослоски.

Она кивнула, подумав про себя: а может, предсказание Гэрри все-таки сбудется? Потом отбросила эти мысли. Американцев можно встретить в любом крупном европейском городе. Может быть, даже в каждой гостинице. Так чего же удивляться? Даже то, что они оба из Филадельфии — простое совпадение, а не судьба, не рок, не карма, не перст Божий и прочая романтическая чепуха. Ей тридцать три, она — женщина в разводе, видала виды, прошла огонь и воду. Ей ли не быть умнее? Поэтому Лесли хотелось одного — чтобы ее женское естество послушалось мудрых мыслей.

— Этот старинный отель — прелесть, — сказал Майк, снял очки и начал полировать линзы салфеткой.

— Чудесный, — согласилась она. От нее не укрылось, с каким изяществом он неторопливо протирает стекла очков.

— Я останавливаюсь тут не впервые, — продолжал он. — Здесь чувствуется очарование Старого Света, вы не находите?

— Пожалуй, да, — опять согласилась она и поняла, что такой способ поддержания беседы отнюдь не свидетельствует об ее блестящем уме. У Тарзана и то получилось бы лучше. Она с трудом оторвала взгляд от его рук и добавила: — Я здесь первый раз, но я довольна, что мой агент не заказал мне номер в «Хилтоне».

— Отели всемирной сети — это прекрасно, но в них теряется ощущение страны, чего не бывает в независимых гостиницах.

— Однако вы хорошо представляете себе, что вам нужно от гостиниц.

Известно что, добавила она про себя. Ей не хотелось дорожного романа. Здесь она пробудет всего лишь два дня, а женщиной на одну ночь она не была никогда в жизни. И теперь не время начинать — как бы ее к нему ни влекло.

Возвратилась официантка.

— Вам повезло, — сообщила она. — Шеф приготовил специально для вас яичницу с беконом. Кофе пить будете?

— Мне — чай, — отозвался Майк. Он выжидательно смотрел на Лесли.

— А я с удовольствием выпью кофе.

Итак, он любитель чая, подумала она. Что-то новенькое для турпоездок, в которых любвеобильные ребята вечно одалживаются у попутчиц кофейком и сулят им Париж. О, Лесли, Лесли, сказала она себе, помни об опасности!

Он сунул в рот курительную трубку, похлопал ладонями по карманам, потом посмотрел на нее долгим взглядом. Вынул трубку изо рта, но не убрал, а начал вертеть ее в руках.

Лесли наблюдала за его пальцами с еще большим восхищением, чем в первый раз. Ладони у него были крупные и с виду неуклюжие. Наверно, он мог переломить трубку пополам без особых усилий. А пальцы — пальцы такие длинные и тонкие… Интересно, каково чувствовать бег этих пальцев по женскому телу?

По ее телу…

Он опять сунул трубку в рот, но не раскурил. Лицо ее пылало жаром. Лесли старалась вести себя как ни в чем не бывало. Наверно, станет легче, если продолжить разговор.

— Давно вы здесь? — поинтересовалась она.

Он нахмурился.

— Мы же вместе спустились в лифте, разве не помните?

— Я имею в виду, в Англии.

— А!.. В Англии. Недавно. А вы?

— Только что прилетела. — И вот ей уже впору возвращаться. Ни подруги, ни здравомыслия нет и в помине. Лучше было сегодня утром вообще не вставать с постели. Тогда ничего этого не случилось бы.

— У вас… несчастный вид, — вымолвил он.

— О, нет, — возразила она с хрипотцой, раздосадованная, что ее проблемы, видимо, отражаются у нее на лице. Ее к нему, конечно, тянет, но выкладывать все как на духу она не готова. И опять она почувствовала прилив горячей крови к щекам. — Все отлично, просто я немного устала. Сегодня мы вылетели рано утром.

— Вот как? Почему же не захотели лететь ночным рейсом? — спросил он, вскинув брови. — Многие предпочитают лететь ночным, чтобы легче было адаптироваться к новой часовой зоне.

Лесли рассвирепела. Она слышала этот довод ото всех — кроме агента в бюро путешествий.

— Разумно прибыть на место вечером и сразу лечь в постель, как бы приспособившись к местному времени. А если вы прилетаете утром, то вам придется весь день провести на ногах, чтобы привыкнуть. Для меня это сущая пытка.

Он пожал плечами.

— Я сплю в самолете, поэтому всегда прилетаю сюда бодрым и отдохнувшим.

— Я тоже спала…

— Тогда и вы должны быть бодрой и отдохнувшей. И все-таки вам надо было лететь ночным рейсом.

Лесли стиснула зубы. Очевидно, он не понял юмора, и снова возвращаться к этому — пустая трата времени. Если кто-то и знает что-нибудь о потере времени — так это она, консультант по вопросам его организации. Такая уж у нее профессия.

Официантка принесла чай и кофе. Лесли шумно отхлебнула. Вкус был какой-то незнакомый, однако это не умалило бодрящего эффекта, который на нее всегда оказывал кофе. Она сразу почувствовала себя лучше. Этот Майк Смит, конечно, прав: лететь в Европу утренним рейсом — одна морока. Она обстоятельно продумала это путешествие, и все шло по плану, пока Гэрри не спутала все карты. Гэрри вечно непредсказуема в поступках — потому-то и интересно с ней дружить, — но на сей раз она проявила непростительную безответственность.

Лесли насупилась. Так можно всю поездку провести в мрачном расположении духа, зря потратить деньги, не говоря уж о времени. Гэрри сейчас обедает с тем, кого подцепила в самолете. В конце концов, это ее право.

И это единственное, что не мешало бы поправить, подумала Лесли.

Майк налил себе чаю и сделал глоток.

— Значит, вы взяли тур?

— И да, и нет. — Тело ее взмыло на три этажа, затем опять опустилось на землю, благодаря временному действию кофе против головокружения, вызванного самолетным синдромом. Она надавила пальцами на виски, бормоча: — Мы… Я… Мы присоединимся к группе в Шропшире.

— А! Парень из Шропшира! «По долинам Они и Клана, и прочих ручьев и рек, край для души желанный, спокойней не сыщешь вовек».

— Простите? — не поняла Лесли.

Майк уставился на нее так, словно перед ним сидела полная дура.

— Это Хаусман[1]. Поэт. Он обессмертил Шропшир в своих стихах.

— А! Вообще-то я собираюсь осмотреть аббатство в Шрусбери.

Майк озадаченно сдвинул брови, поэтому Лесли пришлось назвать своего любимейшего персонажа популярной детективной серии.

— Брат Аларик, средневековый монах-сыщик… Сочинение Элиаса Петерсона.

— Не знаю, не слыхал…

Лесли почувствовала, что у нее снова начинает пылать лицо. В обществе этого человека она за час краснела столько раз, сколько не доводилось за все годы девичества. Почему она должна стыдиться того, что хочет своими глазами увидеть места, вдохновившие писателя на создание книг, которыми она восхищается? Это не смертный грех, Бога ради, нет! Но это подтверждало одно: она и мистер Любовь С Первого Взгляда имеют не больше общего, чем волк и карбюратор. И ему не следовало выпячивать то, что читать детективы — это ниже его достоинства.

Пришла официантка с обедом. Поставила перед ними тарелки Лесли взглянула на блюдо, скудно гарнированное двумя половинками жареных помидоров. Бекон на вид не внушал подозрений, но подгоревшие яйца имели желтки странного оранжевого цвета. Желудок ее опять начал судорожно дергаться, но на сей раз не от самолетного синдрома.

Майк тем временем с жадностью взялся за еду, нанизывая на вилку бекон вперемешку с яйцом.

А я не могу, не могу, подумала она, закрыв глаза.

— Мне почему-то казалось, что вы смертельно голодны, — заметил Майк.

— Это так.

Она понимала, что, если не заставит себя приступить к еде, положение ее станет еще труднее. Она начала с бекона, и желудок возвратился в нормальное состояние — зверского аппетита. Когда она перешла к яйцам, то уже была готова расправиться и с желтками. В отличие от кофе они оказались недурны, хоть и слегка непривычны на вкус. По крайней мере, ее желудок явно не взбунтовался. Майк молчал, увлеченный поглощением пищи.

При этом Майкл Джек Смит краем глаза наблюдал за соседкой по столу. Лесли Клослоски не принадлежала к типу женщин, к которым его обычно тянуло. Прежде всего, она чересчур высока. Он предпочитал женщин пониже, хоть разница в росте не однажды доставляла ему большие неудобства. Но Лесли… что ж, в случае с Лесли было что-то иное.

Ее черты сперва его не поразили, к тому же вид у нее был чересчур серьезный, но, чем дольше он за ней наблюдал, тем больше несовместимых подробностей выступало на первый план. Брови ее безупречно изгибались над глазами цвета моря в погожий день, придавая ей многозначительность. Кожа имела кремовый оттенок, бледнее, чем обыкновенно бывает у брюнеток. На носу и щеках — россыпь веснушек, последнее напоминание о девичестве, которое никогда не уходит бесследно. Губы у Лесли становились припухлыми — когда она позволяла себе расслабиться. А вот сейчас она стянула их в ниточку, словно сосредоточившись на еде. Грудь ее медленно поднималась и опускалась с каждым вздохом. Под кофточкой топорщились смотревшие вверх острые соски. Узрев это, он почувствовал, как кровь застучала в жилах. И все остальное в ней тоже будто точеное. Она грациозна, но не резка в движениях. Он уже довольно долго наблюдает за ней, чтобы это понять. А что она вытворяет с чувствами мужчин…

Он едва не начал раздеваться в этом причудливом лифте, но она успела выскользнуть. Вот стыду бы было, да и Лесли напугалась бы до смерти, если бы он стал расстегиваться. От одного ее взгляда у него отказывали тормоза.

— Ну, как вам здешняя кухня? — спросил он, понимая, что если и дальше станет хранить молчание, то будет выглядеть полным идиотом. У него сложилось впечатление, что дураков она не жалует.

— Отличается от штатовской, но вполне съедобно.

Типичная туристка, подумал он с умилением. Всегда-то им хочется, чтобы было как дома. Зачем тогда путешествовать, если нет желания изведать новые ощущения?

— Dis-moi се que tu manges, je te dirai ce que tu es.

Она уставилась на него в замешательстве.

— Простите, что?

— Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты, — повторил он по-английски. — Так сказал Брилла-Саварен. Некоторые называли его величайшим поваром на земле.

— А я думала, что это — сорт кофе, — пожала она плечами. — Ладно, вы доказали, что я — тупая американка. Принято.