Энн Херрис - Непокорная леди

Она последовала за леди Таунтон наверх по лестнице, в комнаты, отведенные дамам для отдыха, ожидая, что тетя снова начнет читать ей нравоучения. Однако, когда они остались одни, тетя улыбнулась племяннице:

– Ты делаешь успехи, Каролина. Мистер Беллингхем – весьма состоятельный джентльмен, хотя некоторые и считают его убежденным холостяком, и сэр Фредерик – весьма выгодная партия, хотя до сих пор не выказывал желания связать себя брачными узами. Если ты получишь предложение от одного из этих джентльменов – это будет просто превосходно, хотя из них двоих сэр Фредерик – более лакомая добыча. Он – наследник своего дяди и в один прекрасный день станет маркизом Саутмуром.

– Я думаю, у них нет намерения делать мне предложение, – ответила Каролина, – они были весьма галантны со мной, только и всего.

– Я бы не была в этом так уверена, – задумчиво проговорила тетя. – Крестная мать Рэтбоуна – моя подруга. Ты, кажется, еще незнакома с ней? Леди Страуд. – Каролина покачала головой. – Да, полагаю, вы еще не встречались. Она сказала, что ее крестник с недавних пор посещает чуть ли не все балы, чего с ним никогда не случалось. По всей видимости, он решил наконец жениться. Ты определенно привлекла его внимание. Тебе нужно приложить усилия, Каролина, чтобы удержать его возле себя.

– Мы оба интересуемся поэзией, – ответила Каролина, – но, боюсь, это все, что нас может связывать. Кроме того, тетя, многие другие джентльмены приглашали меня танцевать.

Она почувствовала, как в ней просыпается раздражение. Слова тети произвели совсем не тот эффект, на который та рассчитывала. Если что и могло настроить Каролину против кого-то, так только принуждение со стороны тети Луизы.

Фредди посмотрел на карточный стол и про себя вздохнул. Вот уже несколько минут он держал в руках выигрышную комбинацию карт, но не имел ни малейшего желания объявлять о своей победе. Он вообще предпочел бы не играть с Фаррингдоном, но вынужден был согласиться, нужно было дать ему возможность взять реванш – за несколько дней до этого Фредди в очередной раз обыграл его. Он был уверен, что Фаррингдон на мели и не смог бы оплатить и половину векселей, которые так беззаботно швырял на стол. Фредди с трудом поборол искушение сдаться, но это было бы против правил. Фаррингдону надо преподать урок – он не должен садиться за карточный стол, не имея средств для оплаты проигрышей.

Фредди взял карту из колоды. Ему снова повезло – это была единственная карта, способная усилить его комбинацию, и без того несокрушимую. Он бросил карты на стол. У двух других игроков вырвался единодушный стон. Они посетовали на невероятное везение Фредди, но сделали это с улыбкой, поскольку оба были людьми состоятельными и могли без труда уплатить проигрыш. Фредди взглянул на Фаррингдона. Тот с побелевшим лицом смотрел на карты, словно не мог поверить своим глазам. Другие джентльмены встали и вышли из-за стола, отправившись на поиски закусок и вина, но Фаррингдон не двинулся с места, он как будто примерз к своему стулу.

– Мне понадобится некоторое время, чтобы собрать наличные, – проговорил он наконец безжизненным голосом. Только синяя жилка, пульсирующая на его правом виске, показывала, насколько он потрясен произошедшим.

– Да, разумеется, – ответил Фредди, собирая золотые монеты и банкноты, рассыпанные по столу. – Но, может быть, вы хотите отыграться?

– Нет-нет, не думаю, – сказал Фаррингдон нарочито бодрым голосом. – Такое со всеми случается, Рэтбоун, не правда ли? Я верну вам долг через пару недель.

– Конечно. Спешки нет, вернете, когда пожелаете, сэр. Не хотите ли выпить со мной? Я собираюсь домой.

– Благодарю вас, нет. – Фаррингдон встал из-за стола.

Он направился к выходу из игорного клуба, глядя прямо перед собой. На его лице застыла маска равнодушия, скрывавшая бушующие в нем эмоции.

– Ты снова выиграл? – поинтересовался Джордж Беллингхем, подходя к Фредди, задумчиво смотревшему на карточный стол. – Фаррингдон, кажется, в отчаянии. Ходят слухи, что он на грани разорения, и, если не случится чуда, ему придется продать свое поместье.

– Этому глупцу следовало бы раньше обуздать свою страсть к игре, – нахмурился Фредди. – У меня нет ни малейшего желания разорять кого-то, Джордж, и, если Фаррингдон придет ко мне и признается в том, что у него нет денег, я верну ему выданные им векселя. Но он должен пообещать, что никогда больше не сядет за карточный стол. Ему следовало бы удалиться в свое поместье и сидеть там, пока в его кармане не заведутся деньги. Правило гласит: не можешь платить – не играй.

– Карточный долг – это долг чести, – поспешил согласиться Джордж. – Но почему ты просто не протянешь несчастному руку помощи, Фредди? Отошли ему векселя, раз уж ты все равно собирался сделать это.

– Он должен усвоить урок, – ответил Фредди. – Если бы он проиграл Маркхему или Лейзенби, они потребовали бы уплаты долга через месяц. Если я сейчас верну ему векселя, он не сможет побороть искушение и сядет играть с кем-нибудь, кто будет менее покладист, чем я.

– Пусть так, – сказал Джордж, – но, если ты проявишь свою покладистость, он возненавидит тебя… Это будет удар по его гордости.

– Тогда пусть ненавидит, – кивнул Фредди. – Этого человека еще можно спасти, поэтому я не буду предъявлять векселя к оплате. Нет-нет, Фаррингдон должен прийти ко мне, и тогда мы сможем решить этот вопрос как джентльмены.

– Что ж, полагаю, ты прав, хотя и можешь нажить себе врага, – проговорил Джордж и вдруг подмигнул приятелю: – А что ты думаешь о ней!

– Что ты имеешь в виду? – Фредди удивленно поднял брови, хотя прекрасно понимал, о ком говорит его друг.

Он не согласился бы признаться в этом даже самому себе, но Каролина Холбрук не выходила у него из головы. В ней было что-то бесконечно привлекательное, что-то, что влекло к ней, несмотря на ее юность.

– Я имею в виду мисс Холбрук, конечно, – сказал Джордж. – Разве тебе не кажется, что она олицетворяет собой тот тип женщины, о котором мы говорили, Фредди? Она красива, в ней есть живость ума и сила духа, которыми нельзя не восхищаться, а ее улыбка согревает, как лучи солнца. Она просто очаровательна.

– Я вижу, она пленила тебя. – Фредди покачал головой. – Я уже могу поздравить тебя, друг мой? Что до меня, я от своих убеждений не отступлюсь. Я вообще не уверен, что на свете существует женщина, рядом с которой я был бы счастлив. Однако должен признать, что, если бы мои принципы дали трещину, я бы сделал предложение мисс Холбрук. Не уверен, впрочем, что она приняла бы его. Я слишком стар для нее, к тому же ей есть из кого выбирать – молодые джентльмены так и вьются вокруг нее. Такой успех на первом же балу! В ней есть что-то необычное, тут ты прав, Джордж.

Фредди не желал признавать, что Каролина совершенно не похожа на остальных и именно поэтому он не мог выбросить ее из головы. Он еще не решил, было ли ее необычное поведение искренним. Девушка честно призналась, что небогата, не ищет ли она выгодную партию? Фредди решил не торопить события и понаблюдать со стороны.

– Да, конечно, – отозвался Джордж. – Хотя я не вполне понимаю, что собой представляет мисс Холбрук.

– Да, говорит она совсем не так, как остальные, – уступил Фредди, – и, если тебя интересует маленькая мисс Холбрук, я не буду стоять у тебя на пути… Хочу лишь предупредить, что у нее нет ни гроша.

– Мне все равно, я не гонюсь за богатством. – Джордж покачал головой. – Может быть, я не столь удачлив за карточным столом, как ты, но меня рано списывать со счетов.

– Об этом никто и не говорит, мой дорогой друг, – заверил Фредди; энтузиазм Джорджа почему-то вызвал у него досаду. – Не хочешь прогуляться со мной?

– У меня здесь экипаж, – ответил Джордж, – лучше я подвезу тебя, Фредди, начинается дождь.

– Неужели? А я и не заметил. Что ж, хорошо. Я думал размять ноги и проветрить мозги, но промокнуть мне совсем не хочется.

Улыбаясь друг другу и пребывая, как всегда, в добром согласии, приятели вышли из клуба и сели в поджидавший экипаж. Никто из них не заметил притаившуюся в тени фигуру, следившую за каждым их движением.

– Черт бы тебя побрал, Дженкинс. – Маркиз Боллингбрук бросил возмущенный взгляд на своего камердинера. – Я стар, но слабоумием пока не страдаю. Если я прошу бренди, я не желаю, чтобы его разбавляли водой!

У камердинера было лицо мученика. Он с юных лет служил своему господину и за долгие годы свыкся со вспышками его гнева. Он, как никто другой в поместье Боллингбрука, знал, что за этим гневом скрывается боль.

– Прошу прощения, милорд, – ответил Дженкинс, – но доктор Херон сказал, что ваша светлость не должны столько пить.

– Чтоб ты провалился вместе с доктором, – проворчал маркиз. – Наливай меньше, если хочешь, но не порть бренди!

– Хорошо, ваша светлость, – спокойно сказал Дженкинс, знавший о приступах подагры маркиза, которые другой, более верующий человек счел бы расплатой за греховное прошлое. Дженкинс, однако, был предан своему хозяину, который посвящал его в свои секреты. – Этого больше не повторится.

– Да уж, будь любезен, проследи за этим.

– Прошу прощения, милорд.

Старик понимал, что в последнее время его характер совершенно испортился. Раньше он был совсем другим, но долгое пребывание в плену причинявших боль воспоминаний наложило на него свой отпечаток.

– Черт знает, почему ты меня терпишь, Дженкинс. Просто удивительно, что ты до сих пор здесь. Я выжил из дома свою семью. Никто из них меня больше не навещает.

У маркиза было три сына, все – от разных жен. Последняя супруга, красивая женщина, была намного моложе его. Она умерла от лихорадки вскоре после родов. Похоронив жену, маркиз был сам не свой, а безвременная кончина младшего из сыновей едва не убила его.

– Если бы я оставил службу, я бы не знал, чем занять время, сэр, – спокойно ответил Дженкинс. – Не могу винить ваших родных за то, что они больше не приезжают сюда. В прошлый раз вы совершенно вышли из себя и запретили им переступать порог этого дома.

– Ты думаешь, я этого не помню? – прорычал Боллингбрук. – Но я не имел в виду ее, черт побери! – В его глазах промелькнуло сожаление. – Каролина – лучшая из них. Она так похожа на нее, тебе так не кажется?

Дженкинс прекрасно понял, что имел в виду хозяин.

– Да, очень похожа, милорд. Вы могли бы написать ей, пригласить ее сюда…

– Мать и тетка увезли ее в Лондон, – пробормотал маркиз. – Я получил письмо от ее матери, от этой увядшей лилии. Понятия не имею, что Холбрук в ней нашел. Знаешь, я думаю, в его смерти есть отчасти и ее вина. Другая женщина могла бы наставить его на путь истинный, а эта только и знала, что проливать слезы! Но что проку говорить об этом, прошлого не воротишь. – Он посмотрел на камердинера. – Я не хочу, чтобы Каролину заставляли выходить замуж против ее воли. Полагаю, ее мать сейчас в стесненных обстоятельствах. Это, конечно, моя вина. Я должен был что-нибудь сделать для нее. Я должен был что-то сделать для Тома.

– Почему бы вам не пригласить его сюда? – предложил Дженкинс, храбро выдержав сердитый взгляд хозяина. – Простите мне мою смелость, милорд, но не лучше ли было бы послать его в город, где он мог бы присмотреть за своей сестрой? Он мог бы информировать вас о том, что происходит в Лондоне.

– Прекрасная мысль, – согласился маркиз. – Он не так слабоволен, как его мать, хотя лично мне больше нравится Николас. Отчаянный малый! Впрочем, Том – наследник Холбрука, поэтому я просто обязан помочь ему. Подай-ка мне перо и чернильницу. Я сейчас же напишу письмо.

Дженкинс осторожно поставил на колени маркиза, сидевшего в глубоком кресле у камина, шкатулку красного дерева с письменными принадлежностями.

– Что-нибудь еще, милорд?

– Нет. Я позвоню, когда ты мне понадобишься.

Оставшись один, Боллингбрук открыл потайной ящичек в шкатулке и вынул миниатюрный портрет третьей жены. Анжелика была единственной, кого он когда-либо любил. До нее у маркиза было много женщин, некоторые из них – признанные красавицы, но ни одна из них не могла сравниться с Анжеликой. Он любил ее всем сердцем и был уверен, что жена переживет его, ведь она была так молода. Страдания его были так велики, что ему хотелось умереть. Только ее последнее желание удержало его от рокового шага.

– Позаботься о нашем сыне, позаботься об Энтони, – прошептала она на смертном одре. – Люби его ради меня, умоляю тебя.

Он любил Холбрука и ради жены, и ради него самого. И он любил Каролину, потому что она так напоминала ему Анжелику. В ней была та же живость, в ее груди билось такое же храброе сердце. Остальные родственники мало интересовали маркиза. Он не любил своего старшего сына Себастьяна. Маркиз считал, что это дурацкое имя, и лишил бы сына наследства, если бы закон не препятствовал ему в этом. Средний сын, Клод, нравился ему больше, но не до такой степени, чтобы сожалеть об его отсутствии.