Фрэнсис понимала, что все это были достаточно веские причины для вдовца, чтобы снова вступить в брак, но жениться на девушке, которая принесла с собой только огромный долг, при таких, как у Дэниела, обстоятельствах было явным сумасшедствием, если только это не объяснялось любовной страстью. Как он мог жениться на девушке, имеющей такую склонность к своеволию! С точки зрения Фрэнсис, брат приобрел лишь множество забот и причин для раздражения.

— Тебе виднее, — сказала она, однако. — Джеймс расскажет, что ему известно о выплате штрафов. Кажется, они не слишком велики. Может быть, тебе удастся договориться об освобождении от наказания.

— Возможно. — Он пожал плечами. — Если потребуется, я могу продать лес.

— Наш отец перевернется в могиле, если ты продашь хотя бы часть нашего поместья.

— Но у меня нет выбора.

— Heт. — Фрэнсис вздохнула. — Это единственный способ выплатить контрибуцию и расплатиться с долгом, который принадлежит… — Она замолчала, так как на лице брата появилось выражение, хорошо знакомое ей с давних пор. Было бы неразумно игнорировать предупреждение, мелькнувшее в его глазах.

— Думаю, пора ложиться спать, — сказал он, отодвигая стул. — Рано утром мы отправимся дальше.

— Да, пожалуй. — Фрэнсис проводила его наверх, до двери в комнату, где она оставила Генриетту. — Какая радость, что ты вернулся невредимым, Дэниел. Что бы ни случилось потом, я благодарна Богу, что эта проклятая война в конце концов кончилась.

— Страна устала от распрей, — сказал он. — Будем жить, как сможем, под игом парламента.

— Говорят, что короля собираются судить. Ты слышал об этом в Лондоне?

Лицо Дэниела помрачнело.

— Да, слышал. Это будет преступлением перед небесами, если они решатся.

— Может быть, это только болтовня. — Фрэнсис поцеловала его. — До утра, братец.

Дэниел тихо вошел в спальню. Полог на кровати был задернут, огонь в камине почти погас. Он расшевелил угли, разделся и осторожно раздвинул полог. Генриетта свернулась калачиком на широкой постели, волосы ее были распущены и выбивались из-под отделанного кружевами ночного чепчика. Она не пошевелилась, когда он лег рядом с ней, но все же ему показалось, что она не спит. Однако он устал, и на душе было тревожно после разговора с Фрэнсис и от мысли, что ему часто приходилось делить эту постель с Нэн, когда они посещали Элликот-Парк. Дэниел повернулся на бок и уснул.

Генриетта перестала сдерживать дыхание, ожидая, что он придвинется к ней. Если бы он обнял ее, как муж жену, она почувствовала бы себя менее обездоленной и испуганной. В конце концов она уснула с мокрыми щеками и отчаянной грустью в сердце.

Глава 6

— Стой спокойно, Элизабет. — Госпожа Кирстон раздраженно покачала головой, так как ее подопечная нетерпеливо ерзала, мешая воспитательнице расправить косынку на самом лучшем зеленом батистовом платье ребенка.

— Но папа скоро будет здесь, и мы должны встретить его у ворот. — Лиззи с трудом сдерживалась, хорошо зная, что только таким способом ей удастся побыстрее покончить с этим скучным делом.

— Том сказал, что папа выехал вчера, — вставила малышка Нэн, которой госпожа Кирстон уже уделила внимание, и теперь она сидела у окна, стараясь не помять свой наряд.

— Я думаю, он остановился на ночь у тетушки Элликот, — сказала Лиззи, — если дорога оказалась длиннее, чем он предполагал. Путь из Лондона очень долог, не так ли, мадам?

Госпожа Кирстон ответила на вопрос кивком и, поджав губы, проверила, нет ли какого-нибудь изъяна во внешнем виде Лиззи. Привести ее в порядок стоило ей больших усилий. Ребенок мог выйти из комнаты аккуратно одетым, но через пару минут ленты выпадали из ее волос, головной убор съезжал набок, а передник становился грязным. А Нэн, следуя примеру своей сестры, тоже была не лучше.

— Теперь нам можно идти, мадам? Ну, пожалуйста! — умоляла Лиззи, вскакивая. — Я должна быть там, когда он приедет, а утро уже наполовину прошло. Осталось совсем немного.

— Хорошо, но постарайся быть аккуратной. На тебе самое лучшее платье, и я не хочу, чтобы ты предстала перед отцом, который так долго отсутствовал, в своем обычном неряшливом виде. Он вправе рассчитывать на твое благопристойное поведение. — Когда дети выскочили из комнаты, госпожа Кирстон с грустью поняла, что ее надеждам не суждено сбыться. — Не бегайте! — крикнула она им вслед, почти не надеясь, что ее услышат.

Девочки шли медленным шагом только до тех пор, пока не вышли из увитого плющом кирпичного особняка, построенного в стиле эпохи Тюдоров. Затем пустились бегом по выложенной гравием дорожке дубовой аллеи. Листья уже приобрели красновато-коричневый оттенок и опадали под резкими порывами осеннего ветра. Лиззи и Нэн достигли ворот, установленных между массивными каменными столбами, и остановились там. Выходить за ворота без сопровождения было строго запрещено, и если отец появится из-за поворота дороги и увидит, что они находятся за пределами парка, его возвращение домой явно будет омрачено.

Поэтому они переминались с ноги на ногу, дрожа на ветру, и нетерпеливо выглядывали за ворота.

Выехав рано утром из Элликот-Парка, Дэниел и Генриетта были уже в миле от дома, когда девочки подбежали к воротам. Припухшие глаза и бледный цвет лица Генриетты не остались не замеченными Фрэнсис, хотя Дэниел, казалось, ничего не видел. Она помахала на прощание брату и его жене. На сердце у нее было беспокойно. Ее озабоченность, возникшая прошлым вечером, к утру не уменьшилась, а только возросла.

Генриетта старалась не показывать тревогу, растущую по мере приближения к месту, которое она теперь должна была называть своим домом. Дэниел, несмотря на уверения сестры, что в его поместье ничего не случилось, также не мог отделаться от тревожных мыслей, и только надежда, что он скоро увидит дочерей, утешала его. Муж и жена представляли собой молчаливую пару, погруженную каждый в свои мысли, пока не миновали поворот дороги. Внезапно перед ними возникли две маленькие фигурки, которые с пронзительным криком «Папа!.. папа!» побежали навстречу. Ожидание девочек было вознаграждено.

Дэниел соскочил с лошади и наклонился, чтобы обнять дочек, обхвативших ручонками его шею и продолжающих кричать от радости.

Генриетта тоже спешилась и застыла в стороне, наблюдая за встречей. В горле у нее стоял ком: столько любви проявилось в этой встрече посреди кентской дороги! Воспоминание о ее собственном детстве, лишенном даже подобия нежных чувств, заставило ее глаза наполниться слезами.

— Боже милостивый! Какими большими вы стали, — сказал Дэниел, когда девочки перестали кричать и могли услышать его слова. Смеясь, он поднял маленькую Нэн и взял Лиззи за руку. — Я привез вам сюрприз. Хочу, чтобы вы поскорее познакомились.

Он повернулся к Генриетте, по-прежнему стоящей возле лошади.

— Это моя жена, — тихо сказал он. — Она будет вам новой матерью, и вы должны уважать ее, как родную мать.

Генриетта проглотила ком, отчаянно ища подходящие слова, которые следовало сказать девочкам, серьезно смотревшим на нее блестящими черными глазами Драммондов. Большой палец Нэн исчез в розовом, как бутон, ротике. Лиззи сморщила носик-пуговку и нахмурила лоб, сосредоточенно размышляя над тем, что сказал отец.

Генриетта сделала шаг вперед.

— Надеюсь, вы полюбите меня так же, как я вас, — сказала она и, наклонившись, протянула Лиззи руку. Генриетте не пришлось наклоняться слишком низко, так как Лиззи была достаточно высокой для своего возраста, а она сама — небольшого роста. — Должно быть, ты Элизабет?

— Да, мадам. — Лиззи помнила о хороших манерах и сделала книксен.

— Нет, зови меня просто Генриетта! — воскликнула девушка, приходя в ужас от такого обращения. — А ты Энн? — Она выпрямилась и улыбнулась ребенку на руках Дэниела.

Малышка вытащила палец изо рта.

— Меня всегда называют Нэн. А Лиззи всегда зовут Лиззи. — Палец снова вернулся в рот.

Генриетта кивнула:

— Очень хорошие имена. Большинство моих друзей зовут меня Гэрри, что гораздо проще выговорить, чем Генриетта.

— Папа тоже зовет тебя Гэрри? — спросила Лиззи, которая, кажется, оправилась от удивления и теперь не сводила глаз с Генриетты.

— Иногда, — сказал Дэниел. — Но, думаю, вам не следует так ее называть. Это непочтительно. Ну, пойдемте в дом.

Генриетта закусила губу. Кажется, она сделала первую ошибку, но, если ей необходимо подружиться с детьми Дэниела, она должна поступать так, как ей удобно.

— Можно мы покатаемся верхом? — Лиззи потянула отца к его лошади.

Дэниел попробовал сопротивляться:

— На тебе ведь твое лучшее платье, не так ли, Лиззи?

Ребенок надул губы, пренебрежительно одернув кружевной передник.

— Это госпожа Кирстон велела, чтобы мы так оделись.

— Надеюсь, госпожа Кирстон расскажет мне о вас только хорошее. — Дэниел улыбнулся, посмотрев на свою дочь.

— Лиззи высекли два раза на этой неделе, — сказала Нэн. — За то, что она залезала на большой дуб в лесу и порвала нижнюю юбку, хотя госпожа Кирстон запрещала ей делать это.

— Болтушка! — бросила ей сестра, и щеки ее густо покраснели.

— Ладно, думаю, мы не будем говорить об этом, — примирительно сказал Дэниел. — Что было, то прошло, и, надеюсь, ты поняла, что лазить по деревьям неразумно. Можешь отвести мою лошадь, Лиззи, а мы все пойдем в дом.

Генриетта быстро сделала вывод, что Лиззи Драммонд по натуре очень похожа на нее. От этого ей стало немного легче, и она улыбнулась девочке, когда они вместе повели лошадей. Лиззи улыбнулась в ответ.

Новый дом Генриетты, Глиб-Парк, представлял собой строение, которое сразу вызывало симпатию своими небольшими окнами, кирпичными стенами, черепичной крышей и вьющимся из труб. дымком. Парк перед домом был типичен своей английской строгостью, хотя наблюдались некоторые признаки запустения, проявляющиеся в покосившихся изгородях, слишком высокой траве на полянах и сорняках на клумбах. В последние годы люди были озабочены другими делами и не имели времени ухаживать за садами и парками. Позади парка простирались поля, фруктовые сады и рощи. Все это, насколько хватало глаз, были земли Драммонда. Пока никем не тронутые. Но надолго ли?

Дэниел постарался выбросить из головы эти мысли и не омрачать себе радость от возвращения домой. Он любил свой дом, пока не разоренный сторонниками парламента. Его ясноглазые дочери были здоровы, и Глиб-Парк снова обрел хозяйку. Домашняя прислуга добросовестно выполняла свои обязанности, но тем не менее в доме не хватало заботы и внимания хозяйки. Генриетта, несмотря на свою взбалмошность, должна была хорошо знать, как управляться в кухне, кладовой, бельевой, прачечной и на маслобойне. Ей предстоит ознакомиться с хорошо налаженным домашним хозяйством и повесить на пояс связку ключей. Дэниел надеялся, что она оставит свои детские выходки, когда возьмет на себя ответственность за весь дом. Она должна также заниматься обучением и воспитанием детей.

Теперь, когда закончилась война, жизнь снова войдет в привычное русло. Конечно, новый порядок отличался от прежнего и создавал много трудностей, но они должны приспособиться к нему. В голове Дэниела появились более светлые мысли, когда он вошел с женой в большой холл особняка, держа одну дочку на руках, а другую ведя за руку.

Следующий час прошел для Генриетты как в тумане: лакеи, управляющий имением, экономка, воспитательница, другие слуги и служанки приходили поздороваться с хозяином дома и тайком разглядывали его молодую жену, которая пыталась запомнить все имена, но в конце концов отказалась от этой затеи, понимая, что со временем узнает всех. Когда знакомство было закончено, она осталась стоять на выложенном каменными плитами полу в отделанном дубом холле, тускло освещенном светом, проникающим сквозь мозаичные окна, и пламенем огромного камина. Резная дубовая лестница, извиваясь, вела на верхние этажи, тяжелые дубовые двери с обеих сторон холла были открыты.

— Мы проведем Генриетту по дому, — сказала Лиззи, когда в холле остались только госпожа Кирстон и управляющий.

— Да, это хорошая мысль, Лиззи. Мне надо поговорить с госпожой Кирстон и господином Геральдом. — Дэниел улыбнулся Генриетте: — Ты выглядишь немного озадаченной, моя фея.

— Да, — откровенно ответила она. — Но смею надеяться, что это скоро пройдет, а Лиззи и Нэн помогут мне.

Дэниел был явно доволен, что отношения между Генриеттой и детьми начинали постепенно налаживаться и ей стало легче. Весело щебеча, девочки повели ее сначала наверх, в свою комнату с удобным креслом у окна и хорошеньким канифасовым пологом над кроватью. В углу стояла прялка, напомнившая Генриетте о ее трудах в детстве, которые в основном были безуспешными. Нэн показала ей платок, который она подшивала. На тонком батисте виднелось пятнышко крови, видимо, девочка уколола палец. Однажды Генриетта провела весь день запертой в темном чулане за такой же проступок.