Дэниел появился в спальне как раз в тот момент, когда она пришла к этому грустному выводу.

— Доброе утро. — Приветствие было кратким, и он едва взглянул в сторону маленькой фигурки, свернувшейся на большой кровати. Она произнесла в ответ что-то невнятное, украдкой разглядывая его. Если Дэниел и спал, то наверняка в одежде, судя по тому, как она была измята. Он начал быстро переодеваться, отвернувшись от нее.

Надо было что-то делать. Голосом, охрипшим от плача, ей удалось произнести несколько слов:

— Дэниел… это потому, что королева хотела…

— Что? — Он резко повернулся, глядя на нее с тем же презрительным недоверием. — Ты шпионила для…

Стук в дверь возвестил о прибытии сеньоры с горячей водой для бритья. Ее приветствие было, как обычно, оживленным и многословным, и если даже она и заметила отсутствие энтузиазма в ответных приветствиях, то не подала виду.

— Можешь не продолжать, — твердо сказал Дэниел, когда они снова остались одни. — У меня вызывает отвращение вся эта подлая, бесчестная игра.

Генриетта задохнулась, как от резкой боли. Полным отчаяния взглядом она смотрела, как он точил лезвие ножа о кожаный ремень, как выполнял все утренние процедуры, которые были ей хорошо известны, но при этом казалось, что она наблюдает за незнакомцем. Дэниел закончил свой ежедневный туалет и теперь выглядел безупречно. Ни слова не говоря, он вышел из комнаты.

Генриетта медленно встала, умылась, оделась, расчесала и заплела в косу волосы, глядя на себя в зеркало. Бледная, с опухшими глазами, она представляла собой печальное зрелище. Она не могла показаться на люди в таком виде, хотя предполагала нанести утренний визит одному из английских торговцев, проживающих в Мадриде. Может быть, послать письмо с извинениями? Ну нет, нельзя так поступать, нельзя падать духом. Если она замкнется, то совсем зачахнет от жалости к себе.

Генриетта решительно протянула руку к баночке с румянами и нанесла тонкий слой на щеки и губы, втайне надеясь, что сейчас войдет Дэниел и начнет громко ругать ее, как это уже было однажды. От такого проявления его недовольства ей стало бы гораздо легче. Но Дэниел не появился, и, спустившись вниз, Генриетта узнала, что он уже позавтракал и ушел из дома.

Она отправилась с визитом к госпоже Трогтон, где, потягивая лимонад и наслаждаясь виноградом и нарезанными ломтиками грушами, старалась держаться так, будто не произошло ничего, что могло бы изменить ровное течение ее жизни. Однако Бетси Трогтон, которая была на шесть лет старше Генриетты, имела двоих маленьких детей и ожидала третьего ребенка, заметила легкую тень на лице молодой женщины.

— Дорогая Генриетта, вы выглядите немного утомленной, — сказала она, садясь на деревянную скамью рядом со своей гостьей и лениво обмахиваясь веером. — Может быть, вы чувствуете легкую тошноту? Я сама ужасно страдала от этого и в первый, и во второй раз, но сейчас мне намного легче, хотя порой бывает невыносимо жарко.

«Боже милостивый, Бетси подумала, что я беременна!» Генриетта смутилась, с трудом

подыскивая нужные слова, чтобы оправдаться, и вдруг затаила дыхание, вспомнив, что было в саду две недели назад. С тех пор, по настоянию Дэниела, это больше ни разу не повторялось, и она почти забыла, как прошептала тогда, что, возможно, они зачали сына под испанской луной. А вдруг это случилось? Тогда есть надежда исцелить глубокую рану, разрушившую ее отношения с мужем.

Генриетта улыбнулась Бетси, не придавая значения ее словам, но мысль о беременности целиком овладела ею. Если она носит ребенка Дэниела, то все будет в порядке.

Приехав домой, она продолжала думать о возможной беременности. Генриетта села во дворе под апельсиновое дерево и стала мечтать о ребенке, прижав руки к животу, как бы защищая его. Дэниел простит ее, и они забудут этот ужасный случай с документами.

Однако в течение следующих нескольких дней никаких признаков того, что он простил ее, не было видно.

Дэниел пытался взглянуть на этот случай беспристрастно и увидеть в нем только детское неповиновение в пику его запретам. Можно было бы посчитать ее проступок довольно неприятным, но допустимым. Однако она нарушила основу их брака и вообще любого брака. Жены не шпионят за своими мужьями и не передают сведения врагу. Он знал, что Генриетта неопытна и простодушна, но верил в ее честность и потому был потрясен ее поступком. Его жена пренебрегла оказанным ей доверием и посягнула на его тайну самым подлым образом, выказав полное пренебрежение к таким человеческим ценностям, как честность и порядочность. Он пытался найти ей оправдание, вспомнив о ее трудном детстве, но тогда она прекрасно сознавала, что совершает неблаговидные поступки. Дэниел никак не мог отделаться от представшей перед ним картины, как она стоит с документами в руке, красная от замешательства и сознания вины. Потрясенный до глубины души, потеряв веру в честность жены, он не мог теперь доверять ей. А без доверия невозможно жить вместе.

Дэниел продолжал относиться к жене со сдержанной учтивостью и спал теперь в маленькой комнате, примыкающей к спальне. Украдкой поглядывая на Генриетту, он не замечал в ней никаких признаков раскаяния. Она же, борясь с отчаянием и одиночеством, старалась быть привлекательной, хотя порой выглядела слишком бледной. Несмотря на прежнее решение не замыкаться в себе, она немного отдалилась от общества и теперь питала огромную надежду, которая быстро переросла в убежденность, вскоре удивить мужа новостью, которая сразу обеспечит ей помилование.

Поглощенная горем, Генриетта оставила попытки изменить что-либо в своей скучной жизни и даже не обращала внимания на то, что происходит вокруг, до того утра, когда ее посетила маркиза Айтона.

— Дорогая донья Драммонд, вы совсем не бываете при дворе, — сказала она, оглядывая хозяйку острым взглядом. — Надеюсь, вы не заболели. Ее величество беспокоится, все ли с вами в порядке.

— Ее величество оказывает мне слишком много чести, — ответила Генриетта и сама удивилась язвительной нотке, прозвучавшей в ее голосе, словно она давала понять, что королеву в гораздо большей степени должны интересовать государственные дела. — Я вполне здорова, мадам. Могу я предложить вам чего-нибудь освежающего? — Генриетта потянулась к сонетке. — Может быть, чашечку шоколада?

— Благодарю. — Гостья улыбнулась одними губами и, усаживаясь, расправила юбки. — Очень жарко. Могу понять, почему вы предпочитаете оставаться дома, в прохладе. Однако надеюсь, вы посетите завтрашнее выступление актеров во дворце. Я принесла самое горячее приглашение ее величества.

Отказаться невозможно, если только ты не на смертном одре, и Генриетта любезно согласилась, наливая гостье шоколад и придвигая вазу со сластями, столь любимыми испанскими придворными дамами. Вдруг в голове Генриетты со скоростью и яркостью падающей звезды мелькнула мысль. Ее первоначальный план помощи Дэниелу безнадежно провалился, но это не означает, что она не может достичь желаемой цели. За секунду или две до того, как Дэниел застал ее, ей удалось прочитать несколько строк королевского послания. Она уже пострадала за это, так что теперь терять нечего, и, может быть, ей все-таки удастся осуществить задуманное, пусть даже ценой утраты доверия мужа.

— Я много думала о том нашем разговоре, маркиза, — осторожно сказала Генриетта и тут же заметила вспыхнувший в глазах женщины интерес.

— В самом деле, донья Драммонд?

Так что же она успела прочитать? Что-то об ожидаемом прибытии к испанскому двору посланника парламента… Неужели это представляет какой-то интерес? Но почему? Вероятно, король Испании уже знает об этом, тогда почему он хочет услышать это от Дэниела?

— Меня удивляет, как посыльные короля Карла ухитряются доставлять депеши в столь отдаленные места, — осторожно сказала Генриетта, потягивая шоколад и чувствуя, как к ней снова возвращается способность быстро соображать.

— Это действительно удивительно, — согласилась гостья. — Можно предположить, что его величество король Карл имеет хороших осведомителей. Я уверена, что ему известно, например, о дипломатической активности убийц его отца… о том, что, возможно, они могу послать сюда своих представителей.

Так вот в чем дело. Испанский двор хочет знать, что известно королю Карлу. Дэниел был недоступен для них, не реагируя ни на прямые вопросы, ни на тонкие намеки, и, пока он таит эти сведения, ему не добиться аудиенции у короля. Король Карл приказал Дэниелу хранить молчание. Вероятно, его величество король Испании желает усилить свое влияние и расширить круг осведомителей в тайне от всех, кроме тех, в чьей верности и поддержке он уверен. Однако король Филипп IV не хочет открываться и ставить какие-либо условия.

— Возможно, парламент стремится добиться признания европейских королевских дворов, — сказала Генриетта уклончиво.

— Да, — прошептала маркиза. — Возможно. А как идут дела у вашего мужа, донья Драммонд?

Генриетта вежливо улыбнулась:

— К сожалению, не так быстро, как он надеялся, мадам. Его величество очень занят в эти дни, и у него нет времени на приемы.

— Ее величество, как все умные жены, часто дает советы своему мужу, дорогая, — осторожно сказала маркиза, — и с большим успехом использует свое влияние. Я уверена, ее можно уговорить посодействовать дону Драммонду.

— Это была бы большая милость со стороны ее величества, — ответила Генриетта. — Я узнала от моего мужа, что король Карл очень озабочен дипломатической активностью парламента. Думаю, он беспокоился бы значительно меньше, если бы представлял, как широко распространяется их деятельность. — Она оторвала нитку от кружевного манжета. — Находясь в изоляции в Гааге, очень трудно узнать, к кому обращались посланники парламента… так говорит мой муж. — Генриетта подняла голову и невинно улыбнулась. — Я знаю, что наш король поручил моему мужу узнать, принял ли или собирается принять его величество король Филипп посланника парламента. Не думаю, что вам это известно, мадам. Не так ли? Если бы я могла передать такую информацию моему мужу, она, по-моему, произвела бы на него впечатление, и, осмелюсь сказать, он стал бы доверять мне гораздо больше.

«И это было бы весьма убедительным доказательством моей преданности мужу», — подумала Генриетта, впервые за последние дни почувствовав удовлетворение. Если король Карл не хочет, чтобы испанцы знали о том, что известно ему, тогда она в какой-то степени будет способствовать тому, чтобы они полностью зашли в тупик. Ее гостья утверждала, что не имеет доступа к такого рода информации, но донья Драммонд прекрасно знала о ее способностях. Поэтому нужно как можно больше у нее выведать, и тогда она сможет помочь Дэниелу.

— Надеюсь, я уже кое-что сделала, — сказала Генриетта вставая, так как гостья собралась уходить.

Маркиза только улыбнулась и кивнула:

— Несмотря на молодость, вы очень умны, дорогая.

— Мне везло на учителей, — многозначительно ответила Генриетта.

Однако приподнятое настроение Гэрри длилось недолго. Гостья ушла, и в доме снова воцарилась жаркая, душная тишина. Она услышала, как вошел Дэниел, и сердце ее болезненно сжалось.

— У тебя была гостья?

— Маркиза Антона, — уныло подтвердила Генриетта. — Я приглашена завтра во дворец.

Дэниел стоял, глядя на нее, а сердце Генриетты рвалось к нему, умоляло улыбнуться, проявить хотя бы немного любви. Где прежний веселый блеск в черных глазах? Выражение его лица не изменилось, когда он подошел к столику, взял графин с хересом и до краев наполнил бокал золотистым вином.

— Я узнал, что Трогтоны покидают Мадрид. Они отправятся по суше до Сан-Себастьяна, а затем сядут на корабль до Франции.

— А когда? — спросила Генриетта.

Он пожал плечами:

— Я слышал, что в конце недели. Это немного неожиданно, но они получили сообщение об уходе корабля из Сан-Себастьяна и решили воспользоваться этим, так как неизвестно, когда будет следующий. Тебе следовало бы навестить госпожу Трогтон и попрощаться с ней.

— Сейчас слишком жарко, чтобы ездить с визитами, — равнодушно сказала она.

— Тем не менее ты не можешь все время сидеть дома, — возразил Дэниел. Странно, Генриетта не предполагала, что ему известно о ее затворничестве. — Кроме того, — продолжал он сухо, — нельзя проявлять неучтивость. Госпожа Трогтон поддерживала тебя, когда мы только приехали. Ты должна повидать ее на прощание.

— Да, — согласилась Генриетта все тем же бесстрастным тоном. — Я навещу ее через день или два. — Она подумала, что сейчас задохнется в этой тяжелой атмосфере, с этим совершенно чужим человеком, поспешно встала и направилась к двери, зажав рот рукой, чтобы не заплакать.

Дэниел вздохнул, когда дверь за ней закрылась, и устало потер вески. Сколько это может продолжаться? Он не мог бесконечно длить наказание, но не мог и простить ее. Его гнев и боль ничуть не ослабли. Возможно, когда они покинут этот город, который теперь стал похож на тюрьму, он почувствует себя по-другому. Тщетность его усилий и униженное положение при испанском дворе раздражали Дэниела и только усиливали разочарование в женщине, которую он считал честной и искренней, несмотря на опрометчивость ее порывов.