Инна Туголукова - Непорочное зачатие

— Идет и, как всегда, ничего вокруг себя не видит, — заговорил он, как будто они только вчера расстались и были просто хорошо знакомы друг с другом.

— Здравствуй, Борис, — сдержанно проговорила Женя.

— Ты куда? К отцу? — продолжал тот, нимало не смущенный ее холодностью.

— Да. Поедем сегодня на дачу…

— Вот это правильно! — еще больше оживился Борис. — Я теперь все время за городом живу. Такой дом себе отгрохал — ты бы видела! Сауна, бассейн, бильярд, зимний сад. Красота! А летом вообще как в раю. У меня же пацаны родились, близнецы! Классные ребята! Но похожи друг на друга как две капли воды. Зулька и то не всегда их различает.

— Поздравляю, — вежливо улыбнулась Женя.

Она смотрела на него, располневшего, шумного, довольного жизнью, и ничто — ничто! — не отзывалось в ее сердце ни печалью, ни болью, ни гневом. Это было ее прошлое, от которого в душе остались одни воспоминания. Борис вдруг спохватился и заботливо поинтересовался;

— Ну а ты как живешь, Женечка?

— Спасибо, — поблагодарила Женя, — хорошо живу.

— А вот выглядишь неважно, — по-отечески попенял ей бывший супруг. — Осунулась, побледнела, круги под глазами. Надо побольше бывать на свежем воздухе, заняться спортом. Вот Зулька у меня…

«Да он полный идиот!» — подумала Женя, а вслух сказала:

— Это от токсикоза. Вообще-то я выгляжу неплохо.

— От токсикоза? — поперхнулся Борис. — Ты что, беременна? Ты замуж вышла?

— Еще как вышла! — со значением проговорила Женя. — Ну все, пока! А то меня родители ждут.

Она помахала рукой и скрылась в дверях офиса, а он так и остался стоять возле своего джипа, глядя ей вслед с глупой улыбкой.

Теперь она освободилась от него окончательно.

Вечером на даче Женя никому не стала морочить голову своими проблемами.

После ужина собрались у камина, как делали это тысячу раз, сколько она себя помнила: старики, еще бодрые, крепкие, родители и она, Женя. Потрескивали дрова, тихо постукивали по стеклу ветки разросшейся сирени, мерцал экран телевизора. Смотрели новости, перебрасываясь редкими фразами, и просто отдыхали, наслаждаясь близостью друг друга.

Вопросов Жене никто не задавал, хотя все знали, что она собирается сообщить им что-то важное. И Женя ловила на себе эти быстрые тревожные взгляды самых дорогих ее сердцу людей.

Она рано ушла в свою комнату, сославшись на усталость. Открыла форточку, впуская холодный густой воздух, нырнула под теплое одеяло, открыла книгу. Как она любила этот волшебный час перед сном, когда можно отгородиться от всего мира световым кругом торшера и читать, читать, пока не начнут слипаться глаза.

Но сегодня читать не хотелось. Женя выключила свет и свернулась калачиком, вслушиваясь в глубокую тишину, нарушаемую изредка порывом ветра, шлепком оборвавшейся с крыши капли и тихими скрипами и шорохами большого деревянного дома, который жил своей ночной таинственной жизнью.

Утро наступило морозное, ясное. Деревья и кусты, каждая веточка, каждая былинка опушились белоснежным нарядом, и долгожданное осеннее — уже почти зимнее — солнце зажгло этот дивный убор мириадами сверкающих искр.

И на фоне этой царственной красоты и сияния, на залитой светом террасе во время позднего завтрака, когда весь мир казался исполненным праздника и покоя, Женя сообщила родным, что ждет ребенка. И ошеломляющая эта новость так и была воспринята — как праздник и великая Божья благодать.

И только Анна Вениаминовна осторожно спросила:

— Женечка, а кто же отец?

— Очень хороший, красивый, умный и достойный человек. Но о ребенке он ничего не знает и не узнает никогда, — спокойно ответила Женя.

Приближался Новый год, и Москва оделась в яркий елочный наряд. Все вокруг сверкало, и в воздухе разлилось сказочное ожидание чуда.

Женя украшала елку, и время от времени наклонялась и вдыхала терпкий лесной аромат. Она посмотрела в окно, забранное морозной узорчатой рамкой, и увидела, как к дверям салона подъехал огромный черный джип и из него вышел безмолвный Танькин обожатель в потертых джинсах.

«А мне он нравится, — подумала Женя. — У него лицо хорошее и глаза, и… вообще».

Она подошла к стойке администратора одновременно с посетителем и сказала:

— Здравствуйте! Как ваша фамилия?

— Ильин, — ответил тот неожиданно низким приятным голосом. — Я записан к Карташовой на двенадцать.

— Проходите, пожалуйста, — приветливо повела рукой Женя и подумала, что, наверное, он и правда водитель — усталый, слегка помятый, и машина вся заляпана грязью — отвез шефа, а сам в парикмахерскую…

Николай Ильин был потомственным дворянином Бог знает в каком колене. Сразу после Октябрьской революции его семья выехала в Германию и там осела, бережно сохраняя традиции и уклад русской жизни. И дед, и отец, и сам он, Николенька, родились в Майнце. Младший Ильин получил два высших образования в Германии и Англии, в обеих странах имел свои процветающие фирмы, работающие в сфере высоких технологий, а с некоторых пор утвердился и в России, в Санкт-Петербурге.

Он выкупил старый двухэтажный особняк своих предков и отреставрировал его, оборудовав на первом этаже офис, а на втором — холостяцкую квартиру.

В Москве приходилось бывать часто. И в один из таких визитов, направляясь к припаркованной неподалеку машине, он увидел через огромное ярко освещенное окно парикмахерского салона девушку своей мечты и остолбенел — так она была прекрасна.

Оправившись от шока, Ильин решительно распахнул двери салона и направился к стойке администратора.

— Я записан на восемнадцать часов к этому мастеру, — указал он на Татьяну.

— К Карташовой? Как ваша фамилия?

— Ильин.

— Странно, но вас нет в журнале, — удивилась администратор.

— Этого не может быть! Я сам звонил… Мне просто необходимо сегодня быть в форме. Это для меня очень важно, — загорячился Ильин.

— Да вы не волнуйтесь. Она вас пострижет. У нее на сегодня все равно больше никого нет. Вы подождите, сейчас она закончит. Хотите чашечку кофе?

— Хочу, — сказал Николенька неожиданно севшим голосом и откашлялся.

Но голос так и отказался ему служить, и на вопрос Татьяны «что будем делать?» он ответил так невнятно и невразумительно, что она, с сожалением запустив руки в его густую шевелюру и приводя его тем самым в состояние полного анабиоза, взяла машинку и — желание клиента закон! — обрила его почти «под ноль».

С тех самых пор Ильин носил эту короткую стрижку и раз в две недели приезжал из Питера в Москву на прием к своему мастеру Татьяне Карташовой.

За все это время, кроме «здравствуйте» и «спасибо», он, пожалуй, не произнес ни одного слова. Но на сей раз Ильин собирался нарушить затянувшееся молчание.

— Как обычно? — спросила Татьяна, возложив руки на его слегка обросшую голову и завораживая его одним этим легким прикосновением.

Но Ильин заставил себя стряхнуть наваждение.

— Не совсем, — хрипло ответил он. — Сегодня я хотел бы пригласить вас в театр.

Они встретились в зеркале глазами.

— В Мариинку. На «Щелкунчика», — решительно закончил Ильин.

— В Мариинку? — удивилась Татьяна. — А почему не в «Ла Скала»?

— О, — сказал Николенька. — Вы только скажите, какой спектакль вас интересует!

— Нет, нет, — мягко погасила она его порыв. — Я давно мечтала посмотреть именно «Щелкунчика».

— Представление состоится в субботу, — сообщил Ильин. — Если это не нарушит ваших планов, мы могли бы выехать уже сегодня. В воскресенье вечером я привезу вас обратно.

— Пожалуй, я смогла бы выкроить эти три дня в своем расписании, — раздумчиво проговорила Танька и оглянулась на Женю, которая крутилась поблизости с елочными игрушками, стараясь не пропустить ни слова. Та энергично затрясла головой.

— Я очень рад, — поклонился в зеркало Ильин. — Куда и в котором часу я могу за вами заехать?

— Я буду ждать вас здесь в пятнадцать часов, — сказала Татьяна, убирая наконец ладони с его головы.

— Благодарю вас. Постараюсь быть точным. — Ильин встал, поцеловал ей руку, еще раз поклонился и вышел из салона.

Они смотрели через окно, как он подошел к своей замызганной машине, сел за руль и уехал.

— А что же клиент-то не постригся? Передумал? — прозвучал в тишине удивленный голос администратора.

Собирали Таньку всем салоном, хотя никто и, прежде всего, она сама, не мог бы объяснить, почему этот человек привел всех в такое сильное возбуждение. И как это Танька — Танька! — сразу и безоговорочно приняла его в общем-то дерзкое предложение? Но факт оставался фактом — предложение Татьяна приняла, все сочли ее решение единственно верным, и теперь надо было не ударить в грязь лицом. А времени оставалось в обрез — два с половиной часа.

— Так, — сказала Женя. — Главное, не суетиться. Домой ты уже не успеешь. Соберем все деньги, какие есть, — и в бутик. Купим что-нибудь элегантное для театра. А поедешь прямо так.

Она с удовлетворением оглядела подругу: узкие кожаные брючки, туго обтягивающие стройные бедра, малиновый джемпер — то, что надо.

— Потом массаж, волосы, лицо, легкий обед и вперед на Питер! — Она уже натягивала на себя дубленку.

— Жень! — тихо остановила ее Татьяна. — Мы что все, с ума сошли? Я даже имени его не знаю. Может, он меня в первом же лесочке прикончит. Ты вообще понимаешь, что происходит? Я согласилась уехать на три дня с человеком, который никому из нас не известен! А если он сексуальный маньяк?

— Господи, действительно! — растерялась Женя. — Посмотри на наших: он будто околдовал всех. Я ничего не понимаю, но… но у меня нет ощущения опасности. Он мне нравится!

— А мне нет! — запальчиво ответила Татьяна. — Он совершенно не в моем вкусе. — Она зашнуровала ботинки, выпрямилась и накинула полушубок. — Ну, что ты копаешься? Время-то идет!

— Так ты же говоришь…

— Жень, я, наверное, самая последняя дура, но я поеду.

К назначенному сроку путешественница была полностью экипирована и приведена в боевую готовность: легкий макияж, роскошная грива пепельных волос, отличный маникюр. И волнение, окрасившее румянцем щеки и зажегшее огонь в глубине серых глаз.

Ровно в пятнадцать часов к салону подкатил отмытый до блеска джип, и в дверях возник виновник переполоха. И в полной тишине, в перекрестье устремленных на него любопытных глаз обратился к Жене, безошибочно угадав в ней первое лицо:

— Прошу простить мне мою оплошность. Позвольте представиться: Николай Петрович Ильин. Вот моя визитная карточка.

— Женя, Евгения Анатольевна… — ответила Женя и почувствовала, как дрогнули ее колени, как бы намереваясь сложиться в книксен.

«О, Господи!» — подумала она, взяла кусочек белого картона, пробежала глазами по строчкам и невольно покачала головой — вот тебе и водитель…

Ильин между тем, отвесив общий поклон и пропустив свою Прекрасную Даму вперед, распахнул перед ней сначала дверь салона, затем джипа, помог взобраться на высокое сиденье и рванул с места так, что взвизгнули колеса. Словно боялся, что его неожиданное, невероятное счастье одумается в последний момент и улизнет из машины.

За все время они не обменялись ни словом и даже, кажется, ни разу не посмотрели друг на друга.

Джип растворился в потоке машин, и все ожили, заговорили, передавая из рук в руки визитку и обсуждая происшедшее на их глазах чудо. А в том, что это было именно чудо, никто не сомневался. И ощущение чего-то волшебного, таинственного, светлого и прекрасного витало в салоне до конца этого дня, волнуя, пробуждая надежды и воспоминания.

И Женя, выйдя вечером на улицу, пошла совсем в другую сторону. В тот дальний переулок, где, она знала, располагался офис адвокатской конторы «Лаптев и партнеры».

И вечер был продолжением чудесного дня: опять подморозило и спорый снежок сказочно преображал слякотный город, не таял и приятно хрустел под ногами.

Витрины лучились огнями, и стояли под елками румяные Деды Морозы с мешками, полными подарков, надежд и обещаний.

«Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?»

«Тепло, дедушка. Тепло, миленький…»

«Зачем я туда иду? — думала Женя. — Чтобы посмотреть на него, издали увидеть? Станет еще хуже, еще тяжелей…»

Но ноги сами несли ее в заветном направлении: И, будто по заказу, едва ступив в этот старый тихий московский переулок, Женя увидела Володю.

Он стоял возле своего офиса в короткой темной дубленке и разговаривал с высоким очень толстым мужчиной. Тот что-то оживленно рассказывал, энергично жестикулируя, и Володя заразительно смеялся.