Тут я захотела что-то сказать, но он замахал на меня рукой:

— Молчи, молчи!!! Тебе надо беречь горло!

Вот так, борясь со мной за мое здоровье, мы доехали до Руана.

По дороге в Бретань мы проезжали этот город, даже ночевали в нем, но в темноте я не разглядела, какой он красивый. Сейчас же удалось вдоволь полюбоваться на его виды, отражающиеся в водах Сены. Мы переехали мост. Проехали через площадь, где сожгли Жанну д’Арк. Анри указывал мне, куда свернуть, и очень скоро машина затормозила перед симпатичной гостиницей, далеко не такой шикарной, как в первый раз, но вполне приличной.

— Я знаю это место. Гостиница — не очень, а вот ресторан замечательный. Здесь мы сможем пообедать и отдохнуть. Ты устала.

Я не чувствовала себя такой уж уставшей, но не стала перечить. Полежать, вытянувши ноги, я бы не отказалась, о чем и сказала. Пеллернен тут же поспешил занять номер. Я приняла душ, переоделась, и мы спустились в ресторан.

Не успели мы сесть за стол, как официанту было велено принести теплого молока для больного горла мадам. Вместо того, чтобы тут же исполнить распоряжение, тот подозвал к нашему столу приятную молодую женщину, как оказалось, хозяйку заведения.

— Мсье, не надо молока, так вы совсем замучаете мадам!

Ангел, спасительница моя!

— А что Вы предлагаете? — довольно грозно произнес мой спутник. Но женщина перестала обращать на него внимание и обратилась ко мне:

— Мадам, доверьтесь мне, я знаю, что Вам поможет. У нас здесь останавливались самые великие певцы, они лечат горло именно так.

Минут через пять мне принесли большую чашку с чем-то до боли знакомым! Я в нее вцепилась и начала наворачивать содержимое, урча от удовольствия.

— Что это? Ты знаешь?

— Это настоящий, неподдельный гоголь-моголь, лучшее средство для голосовых связок! Как я могла про него забыть! Родная маменька меня всегда так лечила. Хочешь, попробуй. Вкуснятина.

— А из чего это сделано?

— Желток яйца, мед, коньяк, и, насколько я могу судить, корица.

Хозяйка, не отходившая от нас, с удовлетворением произнесла:

— Мадам абсолютно права. Я сделаю еще одну порцию. Вы съедите ее часа через два, и от ларингита не останется и следа.

Я поблагодарила. Гоголь-моголь оказался таким сытным, что обедать мне не захотелось. Я выпила только чаю, присовокупив рюмочку коньяка. Он сделал свое дело: поднявшись в номер, я рухнула на кровать и заснула. Анри от гоголя-моголя благоразумно отказался, пообедал как следует, пить ничего не стал, но и его сморил сон.

Проснувшись через полтора часа, я нашла обещанную вторую порцию около моего изголовья. Сейчас это сладкое месиво не казалось мне аппетитным, но чувство долга заставило меня съесть все, что было в чашке. О чудо! Голос вернулся. Легкая хрипотца оставалась, но это ерунда! Анри обрадовался несказанно. Он проснулся одновременно со мной, и теперь слушал, как я пробую голос. Оказывается, он пребывал в тревоге, так как не верил в целебные свойства гоголя-моголя, но тут убедился.

Когда минут через двадцать мы покидали гостеприимное заведение, он дал на чай ни с чем не сообразную сумму.

Радуясь возвращению голоса, я попыталась говорить, но мне не позволили. Надо беречь горло для завтрашнего банкета. Все правильно, я не маленькая девочка, чтобы вести себя безрассудно. Так как выпитый коньяк не позволял мне сесть за руль, я улеглась на заднем сиденье, свернувшись калачиком, и дремала часа два под пение радио. Потом пересела вперед и слушала рассказы Анри. Он пытался познакомить меня с теми, кому предстояло меня окружать в новой замужней жизни и предостеречь против некоторых персонажей.

— Лиза непременно захочет влезть в наши отношения. Она же адвокат по семейному праву. К ней обращаются, когда надо составить брачный контракт, или развестись. Хорошо, что она бельгийский адвокат, а я живу во Франции, и мы принадлежим к разным юрисдикциям. А то бы постаралась поучаствовать. Внести свою лепту, так сказать. Представляешь, сколько разных историй разыгралось на ее глазах! Поэтому она несколько цинично смотрит на все. Хотя изображает из себя жуткую идеалистку. Не разводится с мужем и не выходит за Жана Мишеля. Якобы потому, что ревностная католичка. Ха! Муж ее — голубой, открыто живет со своим любовником. Жану Мишелю тоже ничто не мешает вступить в новый брак.

— И почему же? — я не договорила.

— Тут два соображения. Оба профессиональные. Первое — безупречная репутация. Развод ее подпортит. Второе — имя. Ее имя — раскрученный бренд, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Менять его на другое, даже на графский титул — потерять клиентов.

— Ты думаешь?

— Я как-то к ней пристал, и она сама мне рассказала. Да, кстати, она тебя почему-то невзлюбила.

— Почему ты так думаешь? Со мной она была мила, даже предлагала дружбу.

— А мне пыталась сказать о тебе что-то не совсем хорошее. Ну, не вовсе плохое, но попыталась тебя принизить. И сюда вас с дочерью выписала не из благородных побуждений. Просто если бы Жан Мишель просто запретил Эрику этот брак, тот мог накуролесить так, что потом пришлось бы сто лет разбираться. А тут она планировала провести кампанию по дискредитации на месте. Лиза — грамотный юрист и хороший психолог.

— Она с тобой это обсуждала?

— Естественно. По телефону. Настроила меня против вас.

— А Жан Мишель?

— Он все отлично понимает и мирится со всем, потому что любит. Мне Лиза не нравится, на мой вкус она слишком холодная и сухая, хотя и красивая. А для Жана Мишеля другой женщины не существует. Видишь, ты всем понравилась, и де Кассалю в частности. Все попытались за тобой поухаживать, даже вполне женатые люди, кроме него. Просто потому, что это ему и в голову не пришло: он любит Лизу.

Я подумала, что поухаживать за мной, кроме самого Пеллернена, пытался только этот невыносимый фат Корбелон, но не стала на этом акцентировать внимание. Наоборот, спросила, откуда он знает, что я понравилась тому же Жану Мишелю.

— А он мне сказал, что мать Катрин — очаровательная женщина, вдобавок, очень умная, и посоветовал обратить на тебя внимание. Как будто я до этого не обратил. Думаю, он нас поддержит. И Эрик. Ты ему очень нравишься. Он мне сказал, когда вернулся из России:: «если бы Катрин была больше похожа на свою мать, я был бы уверен в нашем счастье». Она похожа на тебя. Но совсем другая. Ты создана, чтобы дарить счастье, а она — чтобы мучить.

Я запротестовала против такого определения, данного моей дочери, но Анри меня остановил.

— Ты смотришь со своей, материнской стороны. А я вижу ее глазами постороннего мужчины. Предсказываю: наш Эрик с ней еще наплачется. Не потому, что она слишком красивая, и все в нее влюбляются, а потому, что слишком эгоцентричная. Именно так. Не эгоистка, а эгоцентристка. Я вижу, у нее есть цель, и все вокруг должно служить этой цели. Даже ты, ее мать.

Увидев, что его слова меня огорчили, мой любимый переменил фронт:

— Но я постараюсь полюбить ее как дочь. Ведь теперь она тоже часть моей семьи. В конце концов, она не стремится ни к чему плохому и недостойному. Надеюсь, она поймет со временем, что никакая карьера и никакие деньги не заменят простого человеческого счастья. Знаешь, когда это говорит человек бедный, ничего в жизни не добившийся, можно ему возразить: он не знает, о чем говорит. Но мне, надеюсь, можно поверить.

Я улыбнулась.

— Да, твое мнение имеет вес. Ты говоришь на основании своего во всех смыслах богатого опыта.

— Да ну тебя, ты опять шутишь! — Анри изобразил комическую досаду, и мы оба прыснули. Оказалось, мы доехали до бельгийской границы. Как и по дороге туда, нас никто не останавливал, мы просто сбросили скорость и проехали, как мимо поста ГАИ в Подмосковье. Так проезжало большинство автомобилей. Правда, на обочине я заметила две машины, рядом с которыми стояли пограничники. Хозяева показывали документы ребятам в форме. Но это только увеличивало сходство с постом ГАИ.

Уже через час мы высаживались у кафе в Шарлеруа. Можно было потерпеть до замка Кассалей, но Анри обратил внимание, что я стала сильнее хрипеть. Он был прав, в горле что-то отчаянно щекотало. Памятуя об эффективном средстве дамы из Руана, Анри заказал мне гоголь-моголь. Здесь не знали, что это такое, пришлось объяснить. А к нему я получила чашку горячего чая и рюмку коньяка. После такого лечения мне снова стало лучше, и мы продолжили путь. Еще не совсем стемнело, когда машина въехала в ворота усадьбы, где нас ждал Бертло.

— Господин граф уже здесь, приехал минут десять назад. Молодой виконт и его друзья звонили, обещали быть утром на рассвете. Через полчаса в столовой Вас ждет ужин.

В замке активно готовились к завтрашнему приему: несмотря на поздний час, в большой гостиной и холле что-то скребли, мыли и натирали. Под лестницей стояли большие коробки. Я спросила: с чем? Оказалось, с вином и посудой.

* * *

Мы заняли те же комнаты, из которых выехали в прошлое воскресенье. Я приняла душ, переоделась и спустилась в столовую. Мужчины уже были там, но есть не начинали. Ждали меня. Я расцеловалась с Жаном Мишелем по французскому обычаю и села за стол.

— Надя, как я понял, ты теперь войдешь в семью независимо от того, какое решение примет твоя красавица дочь? — спросил де Кассаль с улыбкой.

Я потупилась и промолчала.

— Не стоит стесняться. Я сразу заметил, что между вами что-то происходит, когда же вы уехали вместе, все стало понятно. Я рад за вас. Я бы сам на тебе с удовольствием женился, но у меня другая судьба. То, что я смогу назвать тебя членом моей семьи (он употребил слово «belle sœur», означающее любое свойство по женской линии) меня радует. Хотя я уже двадцать лет как не женат на его сестре, но моему сыну этот человек приходится родным дядей, а это чего-нибудь да стоит. Боюсь, не все разделят мои чувства, но я знаю, что мой друг Анри на это чихать хотел. Надеюсь, ты тоже.

На это надо было достойно ответить.

— Дорогой Жан Мишель, для меня важно было твое отношение. Если ты нас благословляешь, то все остальное меня не волнует.

— Конечно, благословляю! Иметь в семье такого аналитика — да об этом можно только мечтать! Так что женитесь скорее. Если Катрин я готов ждать, то ты, Надя, нужна нам сейчас. А что этот тип будет с тобой счастлив, в этом у меня сомнений нет! Стоит только на него посмотреть. У него на носу написано самое настоящее блаженство. Он будет носить тебя на руках.

— Надорвется. Я не так уж мало вешу.

— Не бойся, он хоть и худой, но жилистый. А своя ноша не тянет.

Мы все дружно похихикали.

После ужина с вином и фруктами мы перебрались на заднюю веранду и уютно устроились там: Жан Мишель в кресле, а мы с Анри в двухместной плетеной конструкции, свисавшей с потолка на цепях. Пили коньяк и обсуждали фондовые рынки. Трудно предположить, что это может быть романтичнейшей из бесед. Но когда твоя голова нежится на плече любимого, в беседе царит полное взаимопонимание, воздух полон ароматами цветов и свет свечи на столе не мешает любоваться звездным небом, то и в биржевых сводках появляется романтика.

В темноте зафырчал мотор автомобиля, и Жан Мишель поднялся с места.

— Друзья мои, отдыхайте, развлекайтесь, а я вас оставлю, — он откланялся, вышел в сад и исчез в темноте.

Я поняла на Анри глаза в полном изумлении. Он понял и тут же мне разъяснил:

— Лиза приехала. И сейчас вместо того, чтобы с нами поздороваться, поднимется наверх и не выйдет до завтра.

— Зачем так шифроваться, здесь же нет чужих?! — у меня такой бред в голове не укладывался.

— Не знаю. Иногда мне кажется, что это такая игра. Но они играют в нее уже двадцать лет. Я бы не выдержал, а он только смеется и играет по этим дурацким правилам. В конце концов, если им нравится, то какое нам дело?

— Никакого, ты прав. Но в связи с этим мне пришла в голову мысль: не надо завтра оповещать всех о наших планах.

— Даже детей? — сказал Анри встревоженно.

— Нет, детям сказать необходимо. Но попросим их пока держать язык за зубами. Жана Мишеля с Лизой тоже. Всему собравшемуся бомонду совершенно лишнее знать о наших планах. Мало ли что.

— Я уж испугался, что ты передумала. Я с тобой согласен. Объявим, когда дело будет сделано. Хотя все равно пронюхают. Но зато открыто приставать не станут. Кстати, подожди.

Он снял мою голову со своего плеча, встал и быстро ушел в дом. Вернулся минут через десять, сел на свое место и снова меня обнял.

— Я делал тебе предложение?

— Делал.

— Но я делал его неправильно. Так что повторим еще раз. Ты согласна выйти за меня замуж?

Перед моим носом что-то засверкало. В крошечной коробочке, которую Анри достал из кармана, лежало колечко удивительной красоты с семью бриллиантами голубой воды. Я только и смогла выдохнуть: