Через полчаса я была уже у нее в кабинете. Она послала меня на УЗИ, после чего обрадовала:

— Ты вовремя пришла, подруга, хорошо, что не опоздала. 11–12 недель, еще можно сделать аборт. Давай я тебе направление напишу. Сдашь анализы и придешь в четверг. Я с Поляковым договорюсь, сделает в лучшем виде.

— Наташ, я подумаю.

— Чего тут думать! Тебе сорок пять! Ты что, в этом возрасте рожать собралась?!

— Рожают же люди.

Она всплеснула руками и вывалила на меня все соображения против рождения детей в таком, как она выразилась, преклонном возрасте. Напомнила про моих двух уже имеющихся и про то, что мужа у меня нет, а в моем возрасте работать и растить малое дитя — не обычное дело, а неподъемный труд.

Я тупо сидела и не слушала. Все правильно, сейчас время еще не упущено, самое разумное было бы сделать аборт и забыть. Забыть обо всем, что было. Навсегда. Но я вспомнила, что дала слово. Поклялась детьми. Поклялась Анри, что если Бог даст, я рожу от него ребенка.

Все кончено, но от клятвы меня никто не освобождал. Я дала ее добровольно, и сдержу.

И я заревела белугой.

Наташка совершенно не была к этому готова. Она начала меня успокаивать, дала валерьянки, велела идти домой и хорошенько подумать. Кое-как удалось ей меня привести в норму и выпроводить.

Дома я нашла в кармане направления. Ну, Наталья! Засунула-таки! Выбросив их в помойку, чтобы отрезать себе путь к отступлению, я снова заревела. Что теперь делать? И как сказать об этом Сереже и родителям? Как мой парень воспримет, что у него появится вдруг маленький братик? Или сестренка? А мама? Она на стену полезет, потому что я буду держать ее на расстоянии и не дам выдернуть себе все нервы по одному и пучками. Папа, как всегда, меня поддержит, но тихо, молча. Придет, все, что нужно для младенца, принесет и организует. О Кате я старалась не думать.

Следующие три недели прошли в странном состоянии. Я вставала, убиралась, ходила в магазин, готовила еду, и все это как автомат. Мысли в голове не формировались. Нельзя сказать, что я ни о чем не думала. Вихрь каких-то обрывков кружился в мозгах, сбивая с толку. Картинки, образы, отдельные слова сталкивались и разбегались, не складываясь ни во что законченное. Даже читать мне было сложно, я просто перестала понимать письменную речь. Мне звонили, я не брала трубку, со страхом представляя, что не смогу толком ответить ни на один самый простой вопрос. Организм защищался от любых воздействий извне.

Помог, как ни странно, Сережка. Он вдруг принес диск и вручил его мне со словами: «Мать, вот тебе работа. Одному парню из нашего института надо диплом посчитать. Заплатит прилично, долларов пятьсот». Я тупо покивала и взяла диск, в ужасе от того, что не могу выполнить эту работу, и не в состоянии объяснить это родному сыну.

Села за компьютер, открыла файлы, посмотрела, и о чудо! Все было ясно и понятно. Оказывается, я не могла думать ни о чем, кроме математики. Она меня, родимая, успокаивала и лечила. Любимые, родные формулы, матрицы, таблицы и графики не подвели! За два дня я посчитала все, даже удалось применить одно экзотическое, но очень изящное преобразование. Работа получилась — загляденье.

* * *

Я еще не успела передать ее заказчику, как вдруг пришла моя дочь. Пришла в субботу, в середине дня, когда Сережки не было дома. Он в это время всегда на тренировке. Чмокнула меня в щеку и заговорила, как ни в чем не бывало. Не расспрашивая о моих делах, доложилась, что с Ленкой они живут дружно, ее дядя — хороший мужик, платит нормально, по уговору, и со следующего месяца обещал прибавку. В институте все хорошо, ей с этого года платят повышенную стипендию. Мальчики вокруг увиваются, но, ты же понимаешь, мне никто не нужен.

Она так щебетала, а я смотрела на нее и мучительно думала: что же тебе надо, девочка моя?

Катерина заметила мой напряженный взгляд и остановилась.

— Мама, я пришла к тебе серьезно поговорить.

— Ну вот, с этого и надо было начинать. Что случилось?

— Мама, ты помнишь, я прошлой весной участвовала в конкурсе?

— Ты, по-моему, участвовала не в одном конкурсе, а, по меньшей мере, в трех.

— Ну вот. В одном из них я победила.

— Я тебя поздравляю.

— Не иронизируй. Теперь мне нужна твоя помощь. Денежная.

— А что случилось-то? Сколько денег тебе нужно?

— Мама, я выиграла конкурс, а призом в нем — учеба в Соединенных Штатах, в Гарварде по моей специальности. Ты понимаешь, какой это для меня шанс?

— Понимаю. Я не понимаю другого. Когда ты узнала, что этот приз — твой?

— Летом. Еще в июне.

— То есть, до нашей поездки в Бельгию.

— Даже до того, как Эрик приехал сюда, в Москву.

— И все это время молчала?

— Я боялась сглазить.

— Ну, хорошо, а что теперь?

— Теперь мне прислали все необходимые документы. Надо идти получать визу и выкупать билеты. Ты не волнуйся, мне там дают место в общежитии, и с работой помогут, но не сразу. А на первое время нужны деньги, да и для того, чтобы дали визу, нужно подтвердить мою, так скажем, кредитоспособность. Занятия начнутся с 1 февраля, как у нас второй семестр. Я уже билеты заказала на 27 января. А теперь их надо выкупить, и на карточке должно что-то лежать, когда я пойду за визой.

— Я все поняла. Сколько?

— Ну, две тысячи на билеты, и тысячи четыре на карточку. Не беспокойся, я тебе потом все верну. Ты же знаешь.

— Знаю.

Интересно, а она знает, что я без работы? Если не знает, ни за что не скажу. Шесть тысяч долларов для меня работающей — и то не бирюльки. А сейчас это больше половины того, что у меня вообще есть. Но дать надо. Не буду же я закрывать ей дорогу в жизни только из-за денег?! А ей и взять больше негде. Отец не даст, у самого нет ни гроша. Бабушка у нас в банкиры не годится, да и дедушка такими деньгами не располагает. Кроме того, они это решение не поддержат. Как так, их обожаемая внучка уезжает от них в такую даль? Я же уверена, решение это правильное. Катерина уедет, а там или найдет свое место в жизни, или сюда вернется, это уже как Бог даст. Но все будет зависеть не от мужчин и отношений с ними, только от нее, от ее ума, толковости, работоспособности. А ей это и нужно. Никакой Егоров там ее не достанет, и мне так будет спокойнее.

Пока я размышляла, Катерина продолжала мне расписывать перспективы учебы в Штатах. Да знаю я все, милая моя. И сделаю все, что тебе нужно, успокойся.

В какой-то момент я движением руки остановила поток слов.

— Я все поняла. Давай мне реквизиты твоего счета, в понедельник схожу в банк и переведу деньги. Тебе будет удобнее, если все окажется на твоей карточке. За билет сама заплатишь.

— Мамочка! — запрыгала Катька, — Я всегда знала, что у меня лучшая на свете мама! Я еду в Гарвард!!!


Сказать ей, что у нее мать безработная и беременная? Да ни за что на свете! Пусть радуется. А мы прорвемся, ничего.

После Катиного ухода я села и пересчитала все свои сбережения. Если вычесть то, что я обещала дочери, останется совсем немного. Хорошо, что я не купила весной новую машину в кредит. Собиралась, но оказалось, что понравившуюся мне модель надо ждать чуть не полгода. Сейчас я перекрестилась обеими руками. Слава Богу!!! Никаких лишних обязательств на мне не висит. Радует и то, что я почти ничего не потратила на поездку, а то мы с сыном и двух месяцев не протянули бы. А так до весны в режиме жесткой экономии дожить можно.


Работу сейчас искать без толку. Даже если кто-то не побоится Егорова, или найдется работа на другом поле, никак с ним не связанном, кому нужна 44-летняя беременная тетка? Вот проекты считать студентам, это я могу. Какой-никакой, а заработок.


В понедельник я сходила в банк, как обещала, перевела Катерине деньги, заодно проверила все свои счета. Осталось около шести тысяч долларов, все правильно. За последние годы я уже привыкла жить, не особо считая деньги, позволяя себе разные прихоти. Теперь от этого придется отказаться. Но все равно дожить до рождения ребенка не хватит. А ему еще будут нужны всякие разности — коляска, кроватка, памперсы и всякое такое. Рожать в моем возрасте лучше в хорошей клинике, а это тоже денег стоит. Конечно, отец и друзья помогут, но их помощь тоже имеет пределы. Хорошо, что Сережка работать устроился. Спасибо Ивану. Вряд ли выработает больше 10–12 тысяч в месяц, но хоть себя будет содержать.

Все эти мысли так меня расстроили, что до дому я еле дошла. Кружилась голова, в глазах темнело. А дома меня просто вырвало. Судя по всему, токсикоз. Катьку и Сережку я носила легко, не знала, что такое тошнота, и удивлялась на своих подруг, половину беременности пролежавших на сохранении. И вот на старости лет сподобилась.

* * *

Следующие четыре дня я провела в обнимку с унитазом. Меня рвало все время, пока я бодрствовала. Сон не освежал, а скорее походил на забытье. Сил не было никаких, и соображение тоже отсутствовало. Я с трудом вспоминала, где я и что я. Светлые промежутки были, но такие краткие, что я за это время успевала умыться, и все. Либо снова начиналась рвота, либо я падала на кровать и отключалась.

Хорошо, Сережка почти все время отсутствовал: то в институте, то на работе. Приходил, когда я уже лежала, притворяясь спящей. Уходил, когда я еще спала. Так что мое состояние он не просек.

На четвертый день мне стало полегче. Не кардинально лучше, но теперь светлых промежутков было больше, и продолжались они дольше.

В какой-то момент просветления меня настиг телефонный звонок, и я взяла трубку. Правильно сделала. Звонила Манана.

— Куда ты пропала?!!! Что случилось?! Я тебе каждый день звоню, никто трубку не берет.

— Манюнечка, — пролепетала я, — со мной такое стряслось. Я, оказывается, беременная. У меня будет ребенок.

— Надька, ты с ума сошла. От кого беременная, от этого твоего Анри? А он знает?

— Нет, откуда? — проблеяла я жалобно.

— Ты чем думала, головой? А, что теперь тебя ругать, все равно ничего не изменишь. Конечно, рожать в твоем возрасте не сахар. С другой стороны, ты у нас женщина здоровая. Сейчас для тебя главное покой. Сережка говорит, тебя с работы выгнали. Я вчера утром с ним говорила.

— Выгнали. И меня все время тошнит. То есть рвет.

— Ничего, возьми бумажку и запиши лекарства. Будешь принимать от рвоты. Что с работы выгнали — будем думать, что в данной ситуации это хорошо. На работу не надо ходить — лежи, отдыхай. Аборт не сделала, вот и умница. Чует мое сердце, это правильное решение. Главное, успокойся и постарайся развеселиться хоть немножечко. Голос мне твой не нравится, у тебя, похоже, кроме токсикоза, депрессия вырисовывается. Ладно, пиши, давай.

Я кротко взяла бумажку и записала все, что мне продиктовала подруга.

Мы попрощались, Манана обещала на днях позвонить и узнать, как дела. Снова напомнила про лекарства. Я обещала все выполнить, но, как только положила трубку, обо всем забыла. Ничего принимать я не собиралась, и врача вызывать — тоже. Глупо, нелогично, но в моем тогдашнем состоянии любое разумное действие вызывало внутреннее отторжение. Проще всего было лечь и не шевелиться, что я и сделала. Даже мысль о смерти не пугала. Ну, умру я. Все закончится. Все неприятное и тяжелое больше не будет иметь ко мне никакого отношения. Смерть представлялась чем-то похожим на мое забытье: малоприятным, но нестрашным. Конечно, я ничего не предпринимала, чтобы прекратить свое существование, но и борьбу за свою жизнь вести не хотела. Мне безразлично было, что случится со мной, и так же безразлично, что будет с еще не родившимся ребенком. Пусть все идет, как идет и будет, как будет.

Почему-то звонок Мананы сам по себе оказал на меня лечебное действие: после него рвота прекратилась. Тошнота осталась, но это меня не особо беспокоило. А насчет депрессии она оказалась права. Как только Сережка в первый свой выходной остался дома, заметил.

— Мать, ты какая-то не такая. Что случилось?

— Сережа, все в порядке. Просто у меня не очень веселое настроение.

— Да ладно, не гони. У тебя глаза, как у мертвой. Хуже чем тогда, летом. Что стряслось? Что-то очень плохое?

— Сереж, ничего особенного не случилось. Просто все как-то сразу навалилось. Кучей. И я очень устала.

— Ну, отдыхай. Я тогда в магазин слетаю. Что купить-то?

— Посмотри в холодильнике, чего не хватает.

— Да у нас в холодильнике мышь повесилась. Вся еда закончилась. Ты за всю неделю хлеба даже не купила.

— Сереж, я всю неделю плохо себя чувствовала, не могла готовить. Купи, что хочешь. И курицу. Я сварю бульон.


Парень мой припер из магазина столько, что непонятно было, как он все это тащил. Я изумилась и спросила. Оказалось, Иван подвез на машине. Тогда понятно. Конечно, надо было мне самой сесть за руль, и обеспечить семейство, но это было свыше моих сил. Жалко, у Сережки пока нет прав, а то дала бы я ему доверенность и горя не знала. Хорошо, что есть у него такие друзья.