— Если у меня когда-нибудь образуются эти складочки, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом, — произнесла я в ответ несколько более резко, чем ожидала.

Я вовсе не была жирной, лишь грудь у меня немного великовата! Почему никто не хотел понять разницы?

В этот момент, к счастью, появился первый покупатель, и пока Петра впаривала ему ящик розовых бегоний, я смогла наконец сосредоточиться на балконных ящиках. Это была работа, которой я могла отдаться с упоением, поскольку в своих фантазиях, как и чем заполнить эти ящики, была совершенно свободна. Я весело мурлыкала что-то себе под нос, словно бы разговаривая с растениями. Да-да, могу представить, что бы вы сказали на этот счет. Но есть очень серьезные исследования, выводы которых позволяют утверждать, что растения, с которыми ласково разговариваешь, развиваются намного лучше обделенных такой заботой. Я же считаю, что в таких случаях никогда не повредит говорить комплименты и рассказывать цветочкам, что ты намереваешься с ними проделать. И, даже зная, что ни одно растение никогда мне не ответит, я не изменяю своим убеждениям в отличие от Штефана. Он-то говорит, что это полное сумасшествие — разговаривать с цветами.

Можно подумать, он не выглядит куда более сумасшедшим, когда начинает вести диалог с нашей машиной («Давай же заводись, ты, тупой, старый драндулет») или, что еще хлеще, с синяками на теле. Не далее как на прошлой неделе я слышала, как он вел душещипательную беседу с синяком, появившимся у него на коленке. — Ну и откуда ты взялся на мою голову? — спрашивал он у синяка. — Я что-то не припоминаю, что где-то ударялся или падал. Как ты думаешь, не стоит ли мне пойти с тобой к врачу?

Я могла лишь посмеяться над этим. Если я начну бегать из-за каждого синяка к врачу, то у меня больше ни на что в жизни не останется времени. Штефан полагает, что со мной все обстоит совсем по-другому, потому что я постоянно где-то обо что-то ударяюсь. У него же синяк вскочил без видимой на то причины. И этот факт его очень озадачил. Более чем. Штефан изрядно испугался. После беседы с синяком в ванной он сообщил мне гробовым голосом, что у него что-то определенно не так с сосудами. Если на теле из ниоткуда возникает синяк, то это знак серьезного сбоя в организме. Так сказать, начало конца. К счастью, врач, к которому Штефан обратился на следующий день, сообщил ему, что если в его организме и появился какой-то сбой, то это сбой памяти. Потому что Штефану ну никак не удается вспомнить, где и когда он получил свой злополучный синяк. Однако вместо того, чтобы с облегчением вздохнуть и отбросить мысли о скорой кончине подальше, Штефан теперь озабочен, а не посетила ли его болезнь Альцгеймера. Вот я и спрашиваю вас: кто из нас двоих более сумасшедший, мой муж или я?

Цветочные ящики получились изумительно, и клиенты, один за другим заходившие к нам перед обедом, остались весьма довольны. Петра не упускала возможности всучить каждому из них либо горшочек с бегониями, либо какую-нибудь траву, расправляясь с товаром, как с ломтиками хлеба. Штефан, вернувшийся к тому времени из своей поездки, весь сиял и то и дело одаривал меня улыбкой триумфатора.

— Посмотри, пышечка моя, как хорошо идет сегодня торговля. Мы можем дать нашим покупателям то, что они хотят! А это всего лишь какие-то бегонии. — Он наградил меня нежным, но уж больно скоротечным поцелуем и скрылся в кабинете.

— Тогда я хочу других покупателей! — капризно пискнула я ему вслед.

Было совершенно ясно, что он не хочет дать мне ни малейшей возможности снова заговорить с ним о Фрице и его замыслах. Мне также было ясно, что сам он не может думать ни о чем другом. И в принципе сгорает от желания так или иначе раскрыть мне суть дела. Я подумала, а не позвонить ли Элизабет, чтобы попросить у нее совета, но мне и рассказать-то ей было нечего. Кроме того, я примерно представляла себе, что она может сказать. Деньги для нее не имели столь большого значения. Но у нее не было и такого количества долгов. Да и недавно построенный дом, который она делила с такой же одинокой мамашей, пока не требовал ремонта. Нет, я опасалась, что Элизабет категорически посоветует мне отказаться от миллиона, если за это придется пожертвовать таким мужем, как Штефан.

В четверть первого Петра уже снимала рабочий халат. Мы со Штефаном разрешили ей уходить пораньше, чтобы вовремя успеть забрать малышей из детского садика. Малышей звали Тимо и Нико, и они были похожи на маленьких хорьков. Впрочем, когда дело касается детей, то это выглядит довольно мило. Если малыши подхватывали насморк или садик по какой-то причине закрывали, Петра приводила детей с собой на работу. Тогда они почти все время сидели в офисе и смотрели мультики из серии «Боб-строитель». Поначалу я хотела и их пристроить к какой-нибудь работе в оранжерее (во мне, похоже, неистребима тяга к миссионерству): полоть траву, удобрять грядки — ну, короче, к тому, к чему ляжет душа. И дети-то были, в общем, не против. В этом плане, похоже, они пошли в папу.

Однако Петра не хотела, чтобы они пачкали свои ручонки.

— Не хватало еще, чтобы мои дети стали похожи на трубкозубок, — заявила она.

Конечно, просмотр видео про «Боба-строителя» был в этом плане куда более достойным времяпровождением.

— Господин главный са-а-адовник, — пропела Петра, просунув голову в кабинет Штефана. — Я за-а-акон-чила на сегодня. Пока-а!

— Пока-а — и большое спасибо, — пропел в ответ Штефан.

Я поморщилась, настолько неприятно было слышать это идиотское «пока-а».

— Тогда я пошла, — сказала Петра, обращаясь уже ко мне, и куда только делся ее певучий голосок. — Боже мой, посмотри на свои ногти. Черные как…

— …у-уголь, — нараспев добавила я и с деланной скорбью принялась рассматривать руки. — Ну и что же мне теперь делать с вами, мои грязные рученьки?

— Ты могла работать в перчатках, как делают все нормальные люди. — Петра шмыгнула на прощание носом. — Тогда пока, до среды.

Я махнула ей на прощание своей рабоче-крестьянской лапой.

— Большой привет детям и мужу.

С последним, впрочем, я не была знакома, но по-человечески мне почему-то было его жаль.

— Ох ты, черт! — Петра с кем-то крепко столкнулась в дверях.

Так как Петра не затруднила себя извинениями, можно было с большой уверенностью предположить, что это женщина.

— Вообще-то у нас сейчас обеденный перерыв, — весьма недружелюбно произнесла она в адрес оппонентки.

— Это тем не менее не дает вам права пихать меня в ребра сумочкой. Пусть это даже и подделка под Гуччи, — парировала входившая в магазин женщина.

Это была моя невестка Эвелин. Как всегда сверхэлегантна и слегка небрежна. У дверей магазина виднелся припаркованный «БМВ» — кабриолет серебристого цвета.

— Эта сумка совсем не от Гуччи! — прошипела Петра.

Эвелин протиснулась мимо нее в дверной проем.

— Я и говорю. Дешевая подделка. Как и ваша парфюмерия.

— Вот парфюмерия как раз настоящая! — гордо ответила Петра и закрыла за собой дверь.

— Только пахнет все равно какой-то дешевкой. — Эти слова Эвелин произнесла, обращаясь уже ко мне.

— Средство для дезинфекции, — ответила я. Эвелин продолжала наблюдать за Петрой через стекло витрины.

— И давно у вас работает эта кривоногая дура?

— Уже два месяца, — ответила я. — А что здесь ты делаешь? Хочешь прикупить себе домой каких-нибудь растений?

В пентхаусе Оливера и Эвелин имелась великолепная мансарда под самой крышей дома. Однако в этом огромном, по моим понятиям, помещении не было почти никакой растительности. Его украшали лишь статуэтка из тикового дерева и пальма в кадке, подаренные им мной на новоселье.

— Нет, — ответила Эвелин и грациозно облокотилась на витрину. — Ты же знаешь, что с растениями и домашними животными общего языка я не нахожу. Я хочу поговорить с тобой о деле.

— О каком деле?

— О деле на миллион евро, — небрежно произнесла Эвелин.

— Ах, об этом деле, — сказала я.

Об этом я и сама страсть как хотела поговорить. Если не считать одной досадной мелочи; я понятия не имела, в чем это дело заключается.

Эвелин провела рукой по прекрасно уложенным волосам.

— Оливер склоняется к выводу, что мы не должны этого делать. Но он не имеет права решать это в одиночку. Или ты другого мнения?

— Ха, миллион евро — очень большая сумма, — осмотрительно произнесла я. Ведь до этого момента я была в курсе дела. — Но Штефан тоже считает, что вопрос не подлежит обсуждению.

— А что думаешь ты?

— А… что? — делая вид, что задумалась, сказала я. Как же глупо, что я до сих пор пребываю в полной темноте.

— Оливия!

Я вздрогнула под пронизывающим взглядом Эвелин.

— Видишь ли, я не очень хорошо понимаю, что все это может означать. Что ты сама думаешь?

— Я считаю, что мы должны это сделать, — сказала Эвелин. — Мы никогда больше не сможем так легко получить такую сумму. За миллион евро и старуха согласится связать длинный…[13] А теперь, когда я практически осталась без работы, мне бы такая сумма пригодилась.

— Но это же… аморально! — напыщенно произнесла я.

— Аморально? — повторила Эвелин. — Ну, это как посмотреть. Мы не собираемся творить ничего противозаконного.

— Нет? — переспросила я и почувствовала себя немного лучше.

— Конечно, нет. Или ты знаешь закон, запрещающий делать это?

— Ах ты! На эту тему я должна еще немного «пореюссировать»…

Теперь до Эвелин дошло. Она была совсем не глупой.

— Что?! Штефан так ничего тебе и не рассказал?

Я удрученно покачала головой.

— Трус несчастный! — прошипела Эвелин и огляделась. — Где он?

— В кабинете. Он нас не слышит.

— Ладно, тогда слушай меня: Фриц собирается дать каждому из своих сыновей по миллиону евро, если они поменяются женами на полгода.

— Что? — вырвалось у меня.

Сказанное Эвелин прозвучало наивно и сложно одновременно. Но это было совершеннейшим бредом.

— И как все это должно выглядеть?

— Очень просто: ты переедешь на шесть месяцев к Оливеру в нашу квартиру, а я на тот же срок поселюсь здесь, в вашей развалюхе со Штефаном. Вот и все.

— Да, но… для чего все это? Я хочу сказать, что Фрицу толку от всего этого?

— Положительные эмоции, — сказала Эвелин.

— Полный бред! Оливер и Штефан имеют право объявить старика недееспособным. Он сам не понимает, что говорит.

— Он лишь считает, что его сыновья женаты не на тех женщинах.

— И поэтому он решил, что, поменявшись, мы станем лучше подходить друг другу?

Брэд Питт для Дженнифер Энистон, Блуменколь для Блуменкёльхен — конечно!

Эвелин слегка поменяла позу.

— Определенно. Он же думает, что это мы во всем виноваты. И в том, что его сыновья не смогли сделать приличную карьеру, и в том, что у нас нет детей.

— Но это не моя вина, — пыталась протестовать я. — Кроме того, если я погубила карьеру одного из сыновей, то как я смогу повлиять на становление второго в положительном плане?

— Все это не имеет никакого значения! — Эвелин снова сморщилась, словно от приступа зубной боли. — Здесь речь идет всего лишь о, так сказать, стариковской субтильной игре во власть, в результате которой Фриц берется доказать, что его сыновья всегда станут делать то, что захочет их отец.

— За миллион евро, — презрительно добавила я.

— За один миллион евро, — подтвердила Эвелин. — Это для Фрица очень важно и, похоже, сулит прибыль. Вероятно, это какое-то пари.

— С кем же?

— Не знаю, — Эвелин снова элегантно поменяла позу. — Но если мы не подыграем, то он его проиграет. А нам это надо? Он же как-никак наш любимый свекор.

— Но если он проиграет, он же все равно сохранит свой миллион!

— Два миллиона. Каждый в конце концов получит по одному.

— Тем хуже! Если речь действительно идет о пари, то Фриц останется весьма доволен, даже если проиграет.

У Эвелин было другое мнение.

— О нет! У человека случится припадок бешенства, если человеческая молва начнет судачить о том, что он проиграл в споре своим детям!

— Да, но с ним случится такой же припадок, если на какой-нибудь распродаже цены поднимутся хоть на два цента. И я не рискну даже предположить, что будет, когда речь идет о двух миллионах.

— Но кто знает, как высоко могут подняться ставки? — сказала Эвелин. — Старик в любом случае получит хороший навар — так или иначе!

У меня закружилась голова.

— Все это полный бред! — воскликнула я. — Кому от этого прок? Никто ничего с этого не получит! Ни детей, ни карьеры ни Штефан, ни Оливер в результате не сделают. Даже если поменяются женами! Все это не имеет никакого смысла.