— Ну и? — сухо спросил Уоллингфорд. — Что вы там говорили насчет привидений?

Джакомо судорожно сглотнул:

— Ну конечно же, в замке нет и быть не может никаких привидений! Это все та проклятая женщина и ее ужасные россказни…

— Проклятая женщина?! Послушайте, Джакомо, мисс Харвуд действительно напоминает маленького шаловливого эльфа, но вряд ли она…

— Да я не о молодой леди! Кухня… дом… она приглядывает за домом… — Джакомо нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Экономка? Кто она такая?

— Синьора Морини. Вы с ней не встречаетесь, потому что она все время проводит на кухне. Она рассказывает свои истории леди, а леди… она…

— Что?

— Она рассказывает их всем остальным!

— Мне не рассказывала. — Уоллингфорд почувствовал, как что-то с силой ткнулось ему в спину. Это был Люцифер. Просто удивительно, что конь оставил сочную траву и вновь подошел к нему. — По крайней мере после той первой ночи.

Джакомо сдвинул брови.

— И что же она вам рассказала?

— Что она почувствовала, будто в воздухе витает что-то странное. Женская болтовня, не более того. Послушайте, старина, мне кажется, вы раздуваете из мухи слона. Просто не обращайте на женщин внимания. Я, например, всегда так поступаю.

Джакомо упрямо стоял на своем:

— От нее все беды.

Уоллингфорд отмахнулся:

— Ну и что плохого в сказочных историях? Никто ведь не воспринимает их всерьез. Я никогда не верил в привидения и не собираюсь начинать.

— В самом деле, синьор? — Джакомо с тревогой посмотрел на герцога. — Вы не верите?

— Конечно, нет. Это всего лишь пустая болтовня. — Люцифер мордой ткнул герцога между лопаток с такой силой, что тот едва не упал.

— Вы не слушаете эти истории, синьор? — спросил Джакомо за его спиной.

Уоллингфорд почесал коню лоб в том самом месте, где его украшала белая отметина.

— Господи, ну конечно, нет! Если честно, я вообще никогда не слушаю женщин.

Джакомо глубоко вздохнул:

— Это хорошо. Вы разумный человек, синьор герцог. Неудивительно, что вы носите такой титул. Очень разумный, очень хороший, очень… мудрый человек.

Уоллингфорд прикрыл глаза и прижался лбом к широкому носу Люцифера. Исходящее от него тепло и тихий стук копыт прогнали пробегавший по спине холодок.

— Да, — сказал он. — Так мне говорили. — Затем выпрямился и обернулся, чтобы отпустить смотрителя, но того уже и след простыл.


— Если вы уйдете из этой комнаты, я всем расскажу о своих подозрениях. Расскажу, что замок посещают призраки.

Шагающая на кухню под шелест мерно раскачивающихся юбок экономка остановилась.

— Che cosa?

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Потому что говорите по-английски не хуже меня. — Абигайль понятия не имела, как общаться с призраками, поэтому решила, что голос должен звучать уверенно и решительно. В конце концов, это ведь она состоит из плоти и крови, однако эта самая плоть весьма неприлично дрожала в данный момент.

Синьора Морини обернулась, и Абигайль на мгновение усомнилась в своих подозрениях. Экономка вся состояла из ярких красок: на голове алел платок, а выбившиеся из-под него завитки блестели, точно эбонит, обрамляя бледное лицо.

— И что это за… подозрения?

— Я подозреваю вас в том, что вы — дух. Если, конечно, я правильно подобрала слово.

Экономка покачала головой:

— Я вовсе не дух, синьорина.

— Но вы не обычный человек. Не… смертная.

Плечи синьоры Морини шевельнулись, как если бы она вздрогнула. Она отвернулась и посмотрела на очаг с тлеющими в нем угольями и висящими на решетке металлическими ковшами с длинными ручками.

— Прошу прощения, но я просто не знаю, как все это описать. Я никогда не увлекалась оккультизмом. А вот Том Томасон в пабе — настоящий специалист. Он видит духов везде, даже в уборной. Поэтому начинаешь чувствовать себя довольно неловко при мысли о том, что…

— Зачем вы говорите мне все это, синьорина Абигайль?

— И вообще это негигиенично. Хотя существо из потустороннего мира вряд ли беспокоится о микробах…

— Господи, да это просто глупость какая-то.

— Нет, не глупость. — Абигайль сделала шаг вперед — Прошу вас, Морини, расскажите, что происходит. Я ведь почувствовала это с самого начала. Существует какая-то тайна, я знаю.

Синьора Морини так и стояла, скрестив руки поверх белоснежного льняного передника. Ее грудь под шерстяной тканью платья быстро вздымалась и опускалась.

«Интересно, духи способны дышать? Или же это просто имитация дыхания? И вообще, она живая или нет?» — пронеслось в голове у Абигайль.

Что-то изменилось в лице экономки. Взгляд глаз смягчился, в нем возникло что-то, похожее на сочувствие или попытку защититься. Она вздохнула и подошла к камину.

— Не хотите ли чаю, синьорина? — спросила она через плечо.

Абигайль выдохнула, хотя и не заметила, как задержала дыхание, пересекла кухню и села за грубо сколоченный стол.

— Да, я с удовольствием выпью чаю.


— Это случилось много лет назад, — начала экономка, взяв в руки закопченный чайник.

— Так всегда бывает. Жили-были… ну и все такое. — Абигайль поставила локоть на стол и подперла щеку ладонью. Худощавая фигурка Морини двигалась так, словно она заваривала английский чай для английских гостей на протяжении… скольких лет? — Сколько именно лет назад? — спросила Абигайль.

Синьора Морини вздохнула и обернулась:

— Вы не поверите, если скажу.

— О, я поверю всему, что вы скажете. Так говорите. Удивите меня.

— Это случилось… — экономка замолчала и посмотрела на потолок, словно дата была вырезана на тяжелых деревянных балках, — триста лет назад.

Рука у Абигайль дернулась, и она едва не стукнулась лбом о поверхность стола.

— Триста лет!

— Да, триста. Очень давно. Замок тогда был совсем новым. Его построил могущественный лорд — синьор Монтеверди, который…

— Синьор Монтеверди! Но ведь замок принадлежит синьору Россети, не так ли?

Экономка насыпала в чайник заварки.

— Сейчас все изменилось. А тогда хозяином замка был Монтеверди. Он и принц Медичи из Флоренции были друзьями. Много золота нажили вместе. Отец господина начал строить замок, а господин закончил. Он приехал сюда со своей молодой женой — дочерью Медичи…

— С принцессой!

— Нет, не принцессой. Ее родила любовница Медичи. Но она была — как это вы говорите? — любимицей?

— Да, именно так.

— Так вот, Медичи любил дочь и выдал ее замуж за своего лучшего друга, синьора Монтеверди, чтобы она жила поблизости. — Железный чайник зашумел, и синьора Морини, обмотав его ручку тряпкой, перелила кипяток в резной желто-голубой заварочный чайник. — Она была очень красива, обворожительна, добра и мудра. Все любили молодую синьору. Синьор Монтеверди просто боготворил ее и готов был целовать камни под ее ногами. Через девять месяцев она подарила ему сына.

— Так и должно было быть.

Экономка продолжала суетиться возле стола. Принесла кувшин со свежими сливками, сахар, серебряную ложку. Воздух, казалось, так и вращался вокруг нее в этой кухне, сложенной из древнего камня и дерева. Эти камни и дерево были свидетелями любви синьора Монтеверди и его жены. А на этом очаге готовили для них еду.

Абигайль провела рукой по поверхности стола.

— Синьор был так счастлив. У него был крепкий малыш и любимая жена. Он подарил ей множество украшений и нарядов. Его любовь росла с каждым днем. Она наполняла замок и виноградники, и деревню в долине. Не прошло и года, как синьора забеременела снова. — Синьора Морини положила на чашку Абигайль ситечко, налила в нее чай. — Он любил ее. Она была молода и красива. Такова природа вещей. Наступило лето, и настал знаменательный час. Синьор ждал в библиотеке, пока его жена разрешится от бремени.

Рука Абигайль с чашкой чая задрожала.

— Подозреваю, на этот раз роды были не такими легкими, как предыдущие?

— Вы правы, синьорина. Госпоже было очень больно и тяжело. Ее крики наполняли замок. А синьор ждал и слушал крики боли всю ночь. Он запер дверь и не впускал никого.

— Какой ужас! Так что винить ему некого, кроме себя самого.

Синьора Морини бросила на Абигайль взгляд, призывающий к тишине.

— К утру на свет появился ребенок, крошечная девочка, но ее мать… дорогая синьора… — Она запнулась и судорожно сглотнула.

— Истекла кровью, полагаю. Бедняжка. — Абигайль склонила голову. — И дети так никогда и не узнали своей матери.

— Ее отвезли во Флоренцию, где синьор и Медичи похоронили ее и поставили на могиле… величественный мраморный…

— Памятник?

— Да, памятник. Говорят, очень красивый. А новорожденная малышка…

— Она выжила?

Экономка опустилась на стул напротив Абигайль.

— Да.

— Наверное, синьор Монтеверди возненавидел ее. Эти могущественные господа все одинаковы. Винят в своих бедах кого угодно, только не себя. Точат на кого-то зуб. Словно признание вины убьет их…

— Нет, он не возненавидел малышку, а полюбил всем сердцем. Всю свою любовь к рано ушедшей жене он направил на нее. Он говорил, будто синьора вселила в эту девочку частичку своей души, будто возродилась в ней.

Абигайль нахмурилась.

— Это как-то… ну… — Она выразительно покрутила пальцем у виска.

— Она выглядела точь-в-точь, как ее мать. Господин и назвал ее так же — Леонора. Она была очень красива. Улыбалась, смеялась, была всегда весела и наполняла радостью все вокруг. А синьор просто не отходил от нее.

— Знаете, мне просто страшно представить, что я услышу дальше, — сказала Абигайль, сделав глоток чая.

Взгляд экономки перекочевал на стену позади Абигайль, как если бы она вдруг увидела в отдалении прежних обитателей замка.

— Годы шли, и синьорина Леонора превратилась в девушку — самую красивую во всей Тоскане. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, они с синьором отправились во Флоренцию погостить у его старого друга Медичи.

— А разве эти двое еще не успели друг друга отравить? — сухо поинтересовалась Абигайль.

— Нет, они, благодарение Богу, остались друзьями, — серьезно ответила синьора Морини. — В то время во дворце Медичи гостил молодой английский путешественник. Говорили, что в Англии он был очень влиятельным человеком. Лордом… забыла имя. Кажется, Коппербридж.

— Не слышала о таком.

— Он был очень красив. Высок, силен и храбр. Приехал в Италию, чтобы изучать искусство.

— Самый настоящий средневековый принц. Как чудесно! Наверняка они с Леонорой влюбились друг в друга с первого взгляда! — воскликнула Абигайль.

Взгляд синьоры Морини просиял.

— О да! Любовь вспыхнула мгновенно. — Экономка щелкнула пальцами. — Они танцевали всю ночь напролет, не в силах отвести друг от друга взгляда. Все наблюдали за ними и были счастливы. Все, кроме…

— Старого развратника Монтеверди, полагаю. — Абигайль вздохнула. — Мужчины, мужчины…

Морини вскинула брови.

— Что такое развратник?

— Это мужчина, который… впрочем, не важно. Продолжайте. Подозреваю, Монтеверди прогнал молодого англичанина, запретил ему наносить визиты и заточил бедную Леонору в монастырь…

Глаза экономки округлились от удивления.

— Вы уже слышали эту историю?

— Мне подсказала интуиция.

— Только вот заключил он ее не в монастырь, — уточнила экономка, откидываясь на спинку стула, — а в замок. Вот в эти самые каменные стены. — И обвела помещение кухни рукой. — Так родной дом стал для Леоноры тюрьмой. Она не выходила на улицу и даже не покидала собственной комнаты. А синьор запер все двери, а сам сидел в библиотеке и пил вино и граппу…

— Постойте, постойте. — Абигайль со стуком поставила чашку на блюдце. — Ведь у него был еще сын? Неужели он совсем о нем не заботился?

Экономка посмотрела на собственные руки, лежащие на поверхности стола, точно два веера.

— Молодой Монтеверди ничем не отличался от своих сверстников. Он был силен и храбр, постигал науки со своими учителями. Его отправили во Флоренцию. И он очень любил свою сестру.

— Как он, должно быть, ужасно себя чувствовал.

— Он попытался уговорить отца дать согласие на брак. Он ведь очень дружил с тем молодым английским господином.

— Затруднительная ситуация.

— Однако надежды не было. Синьорина оказалась пленницей, а англичанин пребывал в отчаянии и сходил с ума от любви к ней. Он переоделся крестьянином, снял домик в деревне и следил за замком день и ночь. Однажды он познакомился со служанкой синьорины и упросил ее помочь. — Экономка взяла чайник и вновь наполнила чашку Абигайль. — Служанка согласилась передать записку для синьорины.